Янтарь чужих воспоминаний - Марина Суржевская

— И куда же вы направились ночью, господин дознаватель, — чуть слышно прошептала Кристина, не сводя глаз с безмолвного сада.

* * *

С Хантером они не виделись после того ужина у нее дома, и Крис это радовало. Она производила опись по следу, а сама размышляла, что делать дальше. Шелд пил кофе, просматривая кристаллы и делая какие-то пометки.

— Не нашли убийцу Хрюса? — спросила Крис, поднимая голову.

— Понятия не имею, — чуть рассеянно отозвался куратор. — Мы свою работу выполнили.

— И что, не интересно, кто и за что его убил? — спросила девушка. Шелд поднял голову, и Кристина в очередной раз удивилась, какого насыщенного зеленого цвета у него глаза. Она отвела взгляд, смутившись, что так пристально рассматривает мужское лицо.

— Нет, не интересно, — равнодушно произнес он.

— Совсем? Даже в прошлом не возникало желания узнать, пригодился ли след, нашли ли виновных? Вы ведь уже давно в хранилище? Лет… десять?

Он откинулся в кресле.

— Даже больше. И нет, меня это не волновало и тогда.

— А других это волнует? — Кристина улыбнулась. — Просто любопытно, прости.

— Я не знаю, — его губы тоже изогнулись в легкой улыбке. — Никогда не спрашивал.

— Мне казалось, вы общаетесь, — Крис передвинула на столе слайды. — С Хантером. С господином Дартером. Вы, кажется, ровесники? Заканчивали один университет?

Она болтала, делала пометки в тетради, и всей кожей ощущала взгляд куратора. И от этого внимательного взгляда ей было не по себе.

«Не сходи с ума, Крис! — мысленно отдернула себя девушка. — Он просто смотрит! И все».

— Нет, мы не учились вместе, — Шелд поднялся, отошел к окну, потер рукой затекшую шею. — И познакомились уже в хранилище. Тебя кто-то из них беспокоит, Крис?

Девушка насторожилась. Куратор смотрел в окно, на парковые дорожки, и лица она не видела. «Вы все меня беспокоите, — хмуро подумала она. — Все трое».

— Я слышал, ты сняла дом рядом с Орином?

— Да.

— Хороший район, — задумчиво протянул Шелд. — Тихий.

— Ты тоже там живешь? — невинно поинтересовалась Крис.

— Нет.

Он вернулся к столу и снова погрузился в работу. А Кристина подумала, что было бы неплохо взять что-нибудь тяжелое и опустить на светловолосую голову куратора. И напряглась, когда он усмехнулся. Или это ей просто показалось?

Глава 8

Лето

Кай

В доме стало чисто. Действительно чисто и опрятно. Нигде ни соринки. Я как-то уронил ручку и полез под диван доставать, ожидая увидеть клубы пыли, но и там было почти стерильно. Еда регулярно появлялась, хотя я не очень это замечал. Порой на столе возникало блюдо с мясом, укрытое полотенцем, или на плите — овощное рагу. Иногда я ел. Чаще — нет. Кошачья миска стояла в одном месте, а не перемещалась по всему дому. И в ней тоже почти всегда что-то лежало. К счастью, этим присутствие девчонки и ограничивалось: теперь она знала, в какое время я могу вернуться, и торопилась убраться в свой садовый домик до моего появления. И тренировался я теперь на другой стороне сада.

В городе стало жарко. Отвратительно жарко, как бывает в каменном мешке, нагретом солнцем. Река иссыхала, измельчалась, оставляя на граните белые метки, словно флаги своего поражения. И сам гранит светлел, словно тоже выгорал под жадными лучами светила. Люди раздевались, обнажая белые тела и украшаясь яркими тряпками. И почему-то радовались солнцу, хотя в оковах душного города стало отвратительно мало воздуха. Меня все это злило и вызывало головную боль. На сухом граните не было отражений плывущих призрачных башен, и мне хотелось налить воды на парапет, чтобы они появились.

Сосед теперь выходил без зонта, но уже не кивал, все еще обижаясь на мою грубость. Люди порой мелочно обидчивы и могут копить глупую злобу, которая не стоит и песчинки уходящего времени. Порой мне хотелось тихонько ткнуть его лезвием, просто чтобы дать ему более весомый повод для искривления рожи.

Я знал, что жара не вечна, и скоро это закончится, но ждать было невыносимо. Обычно я стараюсь уехать на это время за перевал, туда, где холодные озера и ледяные пещеры с темным и скользким нутром, туда, где нет людей с их бесконечными мыслями, чувствами и желаниями, пробивающимися даже через мой защитный экран. Но этим летом уехать не удалось, слишком много инцидентов…

Говорят, что безумие обостряется весной, но это неправда. В жаре оно просто набухает чернотой, как жаба болотной водой, увеличивается пропорционально уходящей в глубину земли реке и сгораемому в легких воздуху.

Янтарь отравлял мое нутро, его было слишком много, и безумие жадно глотало его, показывая мне все новых и новых чудовищ: убийц, отморозков, двуногих тварей… Каждый — мое отражение, изломанные создания кривых миров и темных порождений бездны. А в городе нечем дышать и негде укрыться.

Ночью легче. Не намного. И только если не спать. Потому что в середине лета оживают воспоминания, те самые, что давно похоронены в склепе памяти, придавлены надгробными камнями и могильными плитами. И даже украшены увядшим венком, в надежде, что мертвое останется там, где ему положено, а не вылезет трясти передо мной истлевшими костями и полусгнившими образами. Но он лезло и трясло. И черви грызли…

… — Кай, передай мне солонку, — спина прямая, как у статуи богини в храме, глаза — холодные озера, заснеженные равнины, ледяные пустоши. Я делаю вид, что не слышу.

— Кай, подай солонку сестре! — отец отдергивает меня. С легкой руки Милинды это проклятое имечко заменило мое собственное. Мать смотрит с укоризной, а мне хочется заорать. И швырнуть проклятую солонку через весь стол, так, чтобы отвалилась фарфоровая крышечка и треснула пузатая узорная склянка. Но я молча пододвигаю и складываю руки на шелковой салфетке. Я не хочу смотреть на них, тех, кто сидит за столом, и снова упираюсь взглядом в свои ладони. Мили сидит напротив, и я чувствую ее взгляд.

— Милая, как твои успехи в музыке? — нежный заботливый голос, полный неподдельного интереса и участия. Это называется вести светскую беседу за ужином. Я все это ненавижу.

— Скоро выступление. Арис обещает мне турне по протекторатам, а потом выезд в сопредельные. А через год, когда мне исполнится восемнадцать, уже можно будет и в мировой тур отправиться… — звуки журчат, словно льдинки в высоком бокале для коктейля. Идеальные. Прозрачные. Обжигающе холодные.

— Прекрасно. Арис просто гений, какое счастье, что ты попала к нему. Наша семья так гордится тобой, Милинда…

— Арис — гений, ты права, мама, — ледяные пустоши глаз снова смотрят на меня. — Он признанный гений скрипки во всем мире, и это в его-то возрасте! Ему ведь всего тридцать… Он великолепен.