Невская битва - Александр СЕГЕНЬ

Семидесятилетний Вольдемар пожадничал, отпра­вив в поход на конунга Александра лишь немногим бо­лее сотни рыцарей, хотя сын его Абель рвался повести в Гардарику большое войско. Но присмиревший вояка ограничился несколькими отрядами, коими началь­ником был не сильно прославленный в сражениях ви­тязь Кнуд, по прозвищу Пропорциус.

Зять короля Эрика, доблестный и знаменитый по всей Швеции рыцарь Биргер Фольконунг, следовал на своей шнеке сразу за датчанами. Он вел с собой значительное войско, с трудом разместившееся на тридцати трех шнеках, общим числом до тысячи семисот отбор­ных воинов, с которыми он рассчитывал дойти не только до Ладоги, но и до самого Хольмгарда, после того как будет перебито войско конунга Александра, сына государя всей Гардарики — Ярлслейфа. Хотя главной задачей похода было, после разгрома Алек­сандра, закрепиться между заливом и Ладогой в Во-тландии, Ингерманландии и Лопландии76 — чтобы стоять тут отныне и навсегда, не пуская более русов в Финнмарку.

Душа Биргера наполнялась свежестью летнего ут­ра, ветром грядущих побед, радостью великих завоева­ний. Он, лучший полководец, женатый на родной сест­ре короля Эрика, а вовсе не Улоф Фаси, должен быть первым лицом в Швеции, его голубое знамя с тремя зо­лотыми коронами обязано стать главным стягом швед­ских войск. Он, после страшной гибели Сигтуны, вы­брал новое место для столицы, где быстро стал расти город Стокгольм. Разбил наголову мятежника Кнута Иогансона Долгого, своего родственника, так же про­исходившего из славного рода Фольконунгов, возже­лавшего захватить шведский престол. В честь этой по­беды король и отдал за него свою сестру Ингерду. И во всех чурках77 Швеции славили имя Биргера. А по­скольку Эрик бесплоден и не имеет детей, в будущем именно Биргер Фольконунг имеет полное право рас­считывать на то, чтобы стать отцом шведского народа!

Впереди на востоке прорезался первый луч рассве­та. Мощная шнека Биргера, пройдя уже с помощью гребцов один из рукавов невского устья, вошла в ос­новное русло. На берегу, справа от своего судна, Бир­гер увидел всадника, который, кажется, приветливо махал рукой пришельцам и очень радостно улыбался им, в то время как беспокойно бегающая у копыт его коня лохматая белая собака громко их облаивала. Улыбающийся дикарь, ингерманец или рус, вдруг ши­роко осенил корабли крестным знамением, потом и сам трижды перекрестился и после этого вдруг уда­рил коня, развернулся и устремился в ближайшую ро­щу. Биргер не сразу догадался, что крест был положен им не по закону — слева направо, а как принято у схизматиков-еретиков — справа налево, но было по­здно хвататься за лук, нахального схизматика уже и дух простыл.

Биргер оглянулся. Картина входящих в широкое устье Невы кораблей была величественная и грозная. Из-за стрелки острова выплывали черные шнеки, ощерившиеся копьями множества рыцарей. И чего этот варвар так глупо улыбался? Дикарь — он и есть дикарь!..

Следом за шведами Биргера плыли тринадцать шнек с финнами, которых погрузили в Або, вооружив топорами и дубинами. Над ними развевался стяг коро­ля Эрика, покорившего все финское побережье, насе­ленное племенами еми и суоми. На этих можно было рассчитывать только в конце битвы — при добивании и погоне за врагом.

За финскими дуболомами на семи шнеках плыли веселые готландцы под яркими, в золотую и серебря­ную полоску, стягами.

Наконец, далее, на сорока двух шнеках двигалось самое многочисленное войско, возглавляемое вождем всего похода — ярлом78 Улофом Фаси, двоюродным братом Биргера. Огромное знамя короля Швеции ук­рашало шнеку, на которой плыл Улоф, — золотое, с двумя идущими друг другу навстречу алыми львами. Замыкала движение кораблей шнека с несколькими епископами и монахами, плывущими, чтобы крестить местных варваров в папскую веру.

Рассвет вставал над Ингерманландией, и Биргер знал твердо — это рассвет славы всего намеченного по­хода. Разгромив Александра, он станет ярлом и ото­двинет плечом главного соперника — Улофа.

По берегам реки — то там, то сям — виднелись убо­гие деревеньки, но скот пасся в достаточном количестве, чтобы можно было рассчитывать на долгое снабже­ние войск едой и молоком. Проплыв немного, вскоре свернули резко вправо, и теперь солнце вставало с ле­вого борта шнек, освещая пробудившуюся землю, взи­рающую на пришельцев точно так же, как тот ди­карь — с приветливой улыбочкой.

Река вновь немного изменила направление, и те­перь солнце вставало впереди слева. Вот оно — глав­ное шведское знамя: солнечное золото на небесной си­неве!..

Биргер внимательно разглядывал прибрежные по­селки и сами берега, выискивая подходящее место для первой пристани. Но плыли еще долго, покуда не до­шли до устья Ижоры, впадающей в Неву справа, если плыть против течения, как плыли шнеки пришель­цев. Здесь открылся прекрасный вид на богатые селе­ния и широкий плоский берег, к которому подходил густой и, по всем приметам, изобилующий живностью и растительной пищей лес. Прислонясь к берегу, дож­дались подплытия шнеки Улофа, посовещались с яр-лом, и тот согласился располагаться станом здесь. Его шнеки развернулись и вошли в устье Ижоры, встали поближе к селению. Корабли Биргера, напротив, ото­шли от устья на некоторое расстояние и здесь начали вставать на якорь. Епископ Томас предпочел быть по­ближе к Биргеру, добрый знак — он сделал ставку на него, а не на Улофа! Старая английская собака, хоро­шо умеющая держать нос по ветру.

Когда высадились на берег, прежде всего высокий крест из мореного дуба, освященный папой Григори­ем, был врыт в землю, а неподалеку от него уже счи­щали ветви с вытащенной из леса исполинской сосны, дабы сделать из нее столб для ставки Биргера. Менее высокие столбы готовились вдоль всего берега для других шатров, работа кипела, и стан быстро возво­дился. К вечеру следовало уже полностью благоустро­иться. Биргер склонялся к мысли, что лучшего места и не следует искать — тут будем ждать Александра.

Далеко не все шнеки причалили к правому берегу Ижоры. Многие высадились на левом берегу и там строили свое становье. Туда ушли все датчане, более половины финнов, шесть из десяти норвежских шнек, а затем и Улоф направил на левый берег десяток своих судов, дабы было кому присмотреть за разношерст­ным станом, устраивающимся на противоположном берегу. Ярл Фаси устроился просто — поселился в на­илучшем и наибогатейшем доме, выгнав из него хозя-ев-ингерманландцев, вот тебе и ставка. Прочие дома также были очищены от хозяев и отданы шведам. Биргер отнесся к этому с презрением. Только шатер, считал он, достоин рыцаря в походе, иного жилья он не признавал для себя и своих воинов. Конечно, в том, что не его, а Улофа назначили вождем похода, была обидная и даже оскорбительная ошибка, но дай толь­ко срок, и она будет исправлена, когда все увидят, кто станет главным виновником разгрома русов. И, вер­нувшись в Стокгольм, скажут: «Ваше величество! Биргеру обязаны мы всем — победой и великой сла­вой! И мы сами провозгласили его вождем вместо Уло­фа. Провозгласи его ярл ом!» И шепелявый Эрик в от­вет, прослезившись, прошамкает: «Да будет по ваше­му слову! Зять мой, подойди — я обниму тебя!»

Высоченный шатер Биргера, как водится, поверху украсили золотой верхушкой, начищенной до огненного блеска, и яркое солнце, уже переступившее через небес­ное темя и медленно поплывшее в сторону Швеции, заиг­рало на вершине Биргеровой ставки, добавляя дню еще большего сияния. Внутри шатра заканчивали расстав­лять утварь, и Биргер Фольконунг любезно пригласил епископа Томаса, рыцарей-храмовников, францискан­цев и доминиканцев поселиться вместе с ним в его про­сторной ставке. Здесь же нашлось место для его родного брата Торкеля Фольконунга и тридцати самых достопо­чтенных рыцарей вместе с их слугами и оруженосцами.

День благополучно заканчивался. Биргер, Торкель и Томас вышли к берегу реки и стали с удовольствием строить предположения, через сколько дней Алек­сандр придет сюда драться с ними — спустя неделю, полторы или две. Спорить об этом было особенно при­ятно потому, что сегодня Александр уж точно никак не появится, а закат так красив, так величественно за­ливает медным медом ту сторону неба, под которой сейчас находятся Або, Готланд, Стокгольм; а от кост­ров доносятся пленительные запахи долгожданного жаркого.

—    Пожалуй, недурно было бы отправить Алексан­дру благородную грамоту с приглашением его на бит­ву, — сказал Торкель.

—    Как раз это я и хотел предложить, — живо ото­звался Биргер. — У епископа Томаса найдется немало остроумия, дабы употребить его в данном случае. Вы согласитесь, святой отец?

—    Охотно, — ответил англичанин, радуясь, что есть чем скоротать оставшееся время до ужина. — Пусть принесут мой письменный сундучок.