Уэйн Гретцки - Уолтер Гретцки

Уэйн говорит, что Кейту придется труднее в профессионалах, чем ему самому. «Когда я попал туда, мне было семнадцать лет, я был мальчишкой, и это вызывало у них любопытство, не больше. Команде нужно было что-то от меня, а публика не ждала ничего. Все считали, что медленно, постепенно я буду набирать силу. И чего бы я ни достиг в первом сезоне, это можно было считать авансом, премией. Но Кейт будет вторым Гретцки в НХЛ…

Надеюсь, что он не попадет в команду подгруппы Смита, чтобы нам не играть друг против друга. Мама очень не хочет, чтобы он попал в Калгари. «Болельщики „Калгари“ будут освистывать тебя, а эдмонтонские – Кейта, – говорит она. – Бедный Кейт!» Бедный Кейт? А я? Обо мне уже забыли?»

Ким стала взрослой. Глен перешел в одиннадцатый класс. Бренту уже тринадцать лет. Если он не бросит играть, через четыре-пять лет уже он, может быть, будет гадать, какая из команд НХЛ выберет его. Буду ли я снова заливать каток каждую зиму? И увидим ли мы с Филис, выглянув из кухонного окна, ребятишек на нашем заднем дворе, услышим ли там детские голоса? Надеюсь – да. Ведь так много счастливых воспоминаний связано с этим катком.

Эпилог. Несколько слов номера 99

Каждый год я посылаю отцу и матери два билета на самолет до Флориды и обратно. Они не летят. Я говорю им: «Отдохните. Я достиг многого, пользуйтесь этим». А отец мне отвечает: «Теперь я волнуюсь за тебя куда больше».

Уэйн Гретцки. 1983 год

Это книга моего отца. Такой она задумывалась с самого начала. Но кое-что он упустил – почти ничего не сказал о себе. А это несправедливо. Поэтому о своем отце я хочу рассказать сам.

Я слышал массу историй о том, как отец не выпускал меня с катка на заднем дворе нашего дома, потому что хотел любой ценой сделать из меня звезду НХЛ. Это неправда. Отец никогда не принуждал меня. Я сам постоянно подгонял себя, а отец… Он часто повторял: «Неважно, каков будет результат. Конечно, побеждать приятно, мне бы хотелось, чтобы ты всегда стремился выиграть… Но главное – старайся и делай свое дело как можно лучше. Большего от тебя требовать никто не вправе». Он бывал недоволен мной только тогда, когда я не старался, когда не выкладывался до конца.

И отец имел право спрашивать с меня строго, потому что потратил на меня много денег, когда я был ребенком. Детский хоккей в Канаде стоит дорого. Мы, дети, конечно, не понимали этого. Играли в свое удовольствие. А между тем моим родителям приходилось очень многим жертвовать, чтобы я мог вдоволь гонять шайбу. Но отец никогда не упрекал меня этим, он хотел взамен только одного – чтобы я всегда играл и тренировался на совесть.

Представьте себе такое: финальная серия Кубка Стэнли 1982/83 года, мы проигрываем 3:0 «Нью-Йорк Айлендерс». Нам предстоит четвертая встреча в Нью-Йорке, которая в случае нашего поражения становится последней… Легко понять, какое у меня было настроение. Идет тренировка, а я только делаю вид, что работаю. Отец, естественно, приехал на игры и наблюдает за мной. Я ухожу со льда – он поджидает меня у выхода.

– Зачем ты вышел сегодня на тренировку?

– Все вышли, – отвечаю я.

– Мог и не выходить. Ты же просто даром потерял время – не тренировался, а делал вид.

Я пожал плечами, через несколько минут и тренировка, и слова отца вылетели у меня из головы…

А отец не забыл ничего.

Мы проиграли ту игру, сезон закончился.

Был май, мы с отцом работали на ферме. Было страшно жарко, а бабушка полизала сад. Отец посмотрел на меня, потом на нее, потом снова на меня… И сказал: «Посмотри на нее! Ей уже семьдесят девять, а она работает, делает то, на что хватает сил. А ты не счел нужным честно тренироваться даже перед решающей игрой».

Не сомневаюсь, все его болезни связаны именно с хоккеем. Ведь ночью перед моими играми он не спит. Не потому, что ему так важна победа, просто он не может иначе, он такой человек. В этом мы с ним не похожи. Скажу откровенно, меня не особенно волнует, что обо мне говорят и пишут. Я не переживаю из-за этого. Зато отец волнуется за нас обоих. И иногда это сказывается на наших отношениях. Однажды он, например, услышал, как кто-то сказал: «У этого Гретцки волосы слишком длинные». И он тут же велел мне: «Немедленно стричься!» Я не захотел. Со временем и он понял: вокруг слишком много людей, всем не угодишь и нельзя быть хорошим для всех.

Отец – это человек! «Я просто-напросто служащий телефонной компании», – говорит он о себе. На самом же деле теперь он и адвокат, и бухгалтер, и торговый агент. Это он следит за тем, чтобы меня не заставляли работать на износ. Я имею в виду всех: моего тренера, моего импресарио, моих торговых агентов, адвокатов… Всех их. Когда отец видит, что кто-то слишком давит на меня, он тут же спешит на помощь с советом.

Мой отец и сейчас продолжает работать в телефонной компании, но у него всегда хватает времени прочитать каждый заключенный мной контракт от первой до последней буквы. Вообще-то мои контракты проверяют и другие, но отцу нет дела до них. Ему важен Уэйн Гретцки, и только Уэйн Гретцки. И так было всегда, сколько я себя помню.

Он умеет сразу схватить существо дела, по-моему, он научился предвидеть возможные осложнения еще до того, как они возникнут. Однажды он просмотрел контракт, который я заключил с фирмой, изготавливающей коньки, и сразу сказал, что меня ждут неприятности. Так оно и вышло. Потом мы исправили контракт. Майкл Барнет, один из моих торговых агентов, сказал как-то: «Может быть, Уолтер и не получил высшего образования, но в бизнесе он достоин звания магистра. Не успеешь и глазом моргнуть, как он станет доктором».

Теперь, когда я повзрослел и могу сам принимать важные решения, некоторые считают, что стремление отца быть в курсе всех моих дел может испортить наши отношения. Но это неверно. Мы с отцом всю жизнь спорили. Спорили обо всем – и о том, что я делаю на льду, и о том, что я делаю за бортиком площадки. Но нам это не мешало. И я надеюсь, что у меня будут такие же отношения с моим сыном. Я хотел бы, чтобы он уважал мое мнение и понимал: я занимаюсь его делами для его же пользы. И еще я хочу, чтобы он не боялся высказывать мне свое мнение по любому вопросу.

Я соглашаюсь с отцом в девяносто пяти случаях из ста. И не потому лишь, что он давит на меня отцовским авторитетом. Просто он старше и мудрее. Но когда я уверен, что правда на моей стороне, я поступаю по-своему. Думаю, когда это случилось первый раз, ему было несладко. Но попадая в сложное положение, я всегда обращаюсь к нему за помощью. И даже когда мне будет шестьдесят лет, я все же сначала выслушаю его.

Да и почему мне не поступить так? Ведь он всегда был в трудную минуту рядом со мной.

Когда мне было лет десять, мы с ним каждый вечер играли полчаса на заднем дворе в бейсбол. Как-то я решил: нам нужно хорошее место для подачи. В конце нашей улицы был небольшой пригорочек. Я отправился туда с лопатой, срыл его, а землю погрузил на тачку. Я как раз катил тачку к дому, когда мама вышла на крыльцо.

– Куда это ты тащишь весь этот мусор? – спросила она.

– На задний двор, – ответил я. – Нам это нужно для бейсбола.

– Нет, – отрезала она.

Я знал, что мама слов на ветер не бросает. Но я знал и своего отца. Поэтому просто оставил тачку нагруженной на дорожке и стал дожидаться его возвращения с работы.

– Что ты собрался с этим делать? – спросил он.

– Везу на задний двор. Нам же нужна площадка для подачи…

– Хорошо придумал, – ответил отец.

Он пошел в подвал, принес оттуда две доски и помог мне сделать все, что нужно. Эта площадка просуществовала, кстати, одиннадцать лет.

Отец любит наш задний двор. Зимой у нас там каток, летом площадка для бейсбола. Когда я стал профессионалом и у меня появились деньги, я предложил отцу отличную, как мне казалось, идею. «Отец, – торжественно сказал я, – я хочу построить на нашем заднем дворе бассейн». «Ты что, с ума сошел?» – только и сказал он, качая головой. Стоит ли говорить, что бассейна у нас нет до сих пор.

Может быть, из-за того, что я преуспел в хоккее, люди считают, что мои родители знают секрет, как выращивать Уэйнов Гретцки. Доходит до смешного. Возьмите хотя бы эту историю с нашим катком на заднем дворе.

Как-то я сказал одному журналисту, что мы проводили с отцом на катке по нескольку часов. И в газете были напечатаны мои слова: «Господи, было так холодно, что я приходил домой и плакал!» И теперь мне приходится видеть несчастных ребятишек, которые плетутся домой со слезами на глазах, а их родители встречают их словами: «Отправляйся обратно на каток! Уэйн Гретцки мерз, зато теперь сидит в шикарной квартире в Эдмонтоне. А ты что, хуже?!…»

Но эти люди не поняли главного. Да, когда меня спрашивают: «Ты тренировался по четыре часа каждый вечер?» – я отвечаю: «Кажется так». Но теперь, вспоминая те годы, я понимаю, что то время, которое я проводил на катке, нельзя назвать тренировками. Если бы я тогда думал, что тренируюсь, я бы и не стал кататься.