Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

Предложение Лаврентьева по тем временам прозвучало более чем необычно, но отец любил необычных людей с их идеями. Решили попробовать.

«В течение трех дней провели опыты со шнурами разных диаметров, — вспоминал Лаврентьев, — и внесли предложение в Совет Министров УССР. Ирпенскую пойму осушили в несколько раз быстрее и во много раз дешевле, чем ручным способом.

Так родился новый вид взрывных работ — шнуровые заряды».

В том же 1947 году показал Лаврентьев отцу свое новое увлечение — первую в СССР вычислительную машину. Ею занимался коллега Лаврентьева, тогда еще никому не известный украинский математик Сергей Алексеевич Лебедев. Отец поверил Лаврентьеву на слово, что дело это чрезвычайно важное, обещал всяческую поддержку и сдержал свое слово.

В 1949 году отец переехал в Москву. Вслед за ним, в 1950 году, вернулся в столицу и Лаврентьев. Там он занялся делами, далекими от круга обязанностей отца: участвовал в проектировании вычислительных машин, а с 12 января 1953 года — еще и атомных боеприпасов для дальнобойных пушек.

Не забросил он и киевское увлечение взрывами, в том числе взрывами под водой. В этом случае Лаврентьева интересовали не столько сами взрывы, сколько их воздействие на окружающую среду. Он старался понять, почему при одном методе подрыва образуется фонтан воды, а при другом — волна. Атомщики построили ему в 30 километрах от Москвы экспериментальный бассейн, поспособствовали переезду из Киева всей его «взрывной» команды. Благодаря подводным взрывам и возобновилось знакомство с отцом, и вот при каких обстоятельствах. В конце 1952 года на Дальнем Востоке произошло несчастье: в пять утра 5 ноября жители Курильских островов ощутили затяжной подземный толчок. Вскоре пришла волна высотой с пятиэтажный дом. Цунами смыла почти все, в том числе с острова Парамушир, расположенного у самой оконечности Камчатки, городок Северо-Курильск. На его месте образовался гладкий песчаный пляж. Стоявшие в гавани суда оказались далеко на суше, волна разбросала их по теснившимся в глубине острова сопкам.

В прибрежных камнях засел и один из крейсеров Тихоокеанского флота. Я сейчас точно не упомню, занесло ли его туда цунами или он напоролся на каменную гряду самостоятельно, когда спешил на помощь островитянам. Моряки перепробовали все традиционные способы стаскивания кораблей с мели — всё тщетно. Работы продолжались весь 1953 год. После смерти Сталина, в своей новой ипостаси Первого секретаря ЦК КПСС, отец принимал в них непосредственное участие. Во время очередного, весьма пессимистического доклада о ходе спасательной операции, он вспомнил, как в Киеве Лаврентьев с помощью своих зарядов поднимал на озере приличную волну, и посоветовал морякам обратиться к Михаилу Алексеевичу за помощью. Вскоре, воспользовавшись случаем, Лаврентьев сам позвонил отцу и сказал, что постарается, но успеха не гарантирует, уж больно прочно и глубоко засел в камнях крейсер.

Под водой долго взрывали специально рассчитанные для такого случая заряды. Пытаясь поднять волну повыше, как бы повторить цунами в миниатюре, перепробовали разные глубины. Все тщетно. Как мне помнится, крейсер так и остался ржаветь на Курильских скалах.

И вот теперь, в 1957 году, новая встреча, и снова интересы академика и отца совпали. Лаврентьев хотел построить свой, лаврентьевский академический центр под Новосибирском, а Хрущев искал союзников в деле рассредоточения науки.

Начиналось же все так: Лаврентьеву к тому времени порядком наскучила размеренная московская жизнь, у него руки чесались заняться «настоящим» делом. По началу, как вспоминала его жена Вера Евгеньевна, он рвался на Сахалин. Мысль о создании академического городка в Сибири пришла в голову соседу Лаврентьева по даче Сергею Алексеевичу Христиановичу, занимавшему должность научного руководителя ЦАГИ. Он не поладил с директором. Разгорелся скандал. Министр принял соломоново решение: уволил обоих — и директора, и научного руководителя. Христианович устроился в Институт химической физики к академику Николаю Николаевичу Семенову, но и там не ужился. Так у Христиановича появилось свободное время, и, задумавшись о судьбах советской науки, он пришел к тому же заключению, что и отец: в атомный век слишком опасно сосредотачивать практически все научные учреждения в одном месте.

Лаврентьеву мысль Христиановича понравилась, и он взялся за ее реализацию. Они стали обдумывать записку Хрущеву. В процессе подготовки предложений к Лаврентьеву и Христиановичу присоединился Сергей Львович Соболев, еще один математик и академик, бывший директор Математического института имени В. А. Стеклова. Он, человек с характером, как и Христианович, не поладил с начальством, с президентом Академии наук академиком Александром Николаевичем Несмеяновым, и тот его просто выгнал с работы. Соболев ушел к Курчатову в Институт атомной энергии, но и с Курчатовым они разругались.

В начале 1957 года Лаврентьев посчитал подготовку материалов законченной и позвонил Хрущеву. Отец обрадовался старому знакомому, они не виделись уже более семи лет, и назначил встречу. Лаврентьев не мог найти более удачного времени для представления своего предложения. Отец все раздумывал, никак не находил кандидата, который взялся бы за «расселение» московской науки, и тут появляется доброволец — Лаврентьев, а с ним еще два маститых академика.

В записке Лаврентьев замахнулся создать в Сибири не просто Академический научный центр, а самостоятельную Российскую республиканскую академию наук. Все союзные республики, кроме России, имеют национальные академии. С этим он и пришел к отцу. Отец усомнился в целесообразности такой затеи и стал его отговаривать. Сохранилась запись их разговора.

— Во-первых, звание союзного академика много привлекательнее республиканского, даже российского, — начал приводить свои аргументы Хрущев.

Он понимал, что лаврентьевская крамола вызовет в Президиуме Академии бурю и ее президент Несмеянов сделает все возможное, чтобы не допустить появления соперника на российской земле. Начнутся протесты, а если Лаврентьев, с его, Хрущева, помощью все-таки настоит на своем, то многоопытный Несмеянов найдет способы если не «замотать» вопрос, то всемерно замедлить реализацию столь важного для страны предложения. Всех этих соображений отец Лаврентьеву не высказал, только спросил:

— Кому отойдут существующие московские и не только московские академические научные институты и центры? И что станется с самой Союзной академией?

Лаврентьев замялся.

— Если все по-прежнему останется под президентом Всесоюзной академии, у Несмеянова, то кому нужна такая Российская академия? — продолжал Хрущев.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});