Подземелье - Ваня Мордорский

него были тоннелями.

Вынырнул паук через несколько строений от их казармы и точно так же поднялся на крышу уже другого здания, трехэтажного, будто поняв, что Зур’дах хочет смотреть как можно больше вокруг. Он застыл на крыше, и Зур’дах смог взглянуть далеко-далеко. Увидел справа Разлом, слева тренировочные площадки и одноэтажные строение, а впереди высокую башню, — особняк Айгура, Хозяина. Чем больше паук отдалялся от казармы, тем сложнее было удерживаться в его сознании. Теперь Зур’даху приходилось сильно напрягаться, чтобы не вылететь из паука.

Пещера оказалась гораздо больше чем он думал. И гоблинов тут было много, сотни и сотни. Дроу намного меньше. Ту сторону, где видимо были гноллы, он разглядеть отсюда не мог. Ему захотелось чтобы паук прополз еще дальше, еще больше посмотрел, но вдруг, неожиданно он наткнулся на ответную мысль.

Она обозначала и нет, и не могу, и не хочу, и страшно, и всё это одновременно. Дальше этого здания паук ползти не мог.

Значит, дальше этого здания он не ползает. Совсем как мы.

Зато, будто в компенсацию этого отказа, паук пополз обратно, и начал показывать Зур’даху видимо свои любимые места. Темные уголки, нычки, и показателем того, что тут он часто бывает была черная паутина сплетенная из тьмы. Некоторые трещины в полу вели близко к Разлому, но по ним паук тоже далеко не заходил, будто боялся тьмы разлома.

Частичка этого страха передалась гоблиненку.

Свое небольшое путешествие паук закончил на крыше их казармы, где тоже оказалась сплетена большая сеть из тьмы, в которой лежали мертвыми десятки пойманных насекомых, от мотыльков и мошкары до довольно крупных летающих жуков.

Вот куда уходит тьма! Вот зачем она ему нужна.

А паутины было много и чем-то она напоминала те самые капли тьмы, которые он формировал — так же поблескивала и казалась живой.

За всем этим Зур’дах не заметил как сильно начала болеть голова. Слишком он был увлечен всем тем, что паук показывал ему, не обращая внимания на всё остальное, поэтому гоблиненок заметил боль только когда она стала совсем невыносима.

Он стиснул зубы, закрыл глаза, и отпустил всякое мысленное усилие, которое удерживало его в сознании паука.

Миг — и он вновь очутился в своем теле, с раскалывающейся головой.

На сегодня точно хватит!

Он не знал, сколько времени прошло, потому что подсознательно понимал, — время внутри паука могло течь совершенно иначе.

Уже через несколько минут он вырубился от резко нахлынувшей, вдобавок к головной боли, усталости, и уснул прямо так — полностью накрытый покрывалом.

* * *

В следующие дни паучок стал еще легче идти на контакт: достаточно было гоблиненку появиться и поманить рукой, как тот бежал к нему и запрыгивал. Словно после того взаимного пребывания в его голове, он окончательно определил для себя, что Зур’даху можно полностью доверять.

А может он и у меня в голове побывал?

Новые сеансы единения с паучком, Зур’дах проводил короткие. Не больше пяти минут по своим ощущениям — ровно до того момента, как не начинала болеть голова, — это был знак, что достаточно.

Пару раз гоблиненок замечал паука на потолке казармы, и в такие моменты внутренне напрягался, боясь, чтобы никто того не заметил. С другой стороны, на подобном расстоянии увидеть, что паук состоит полностью из тьмы было очень сложно.

Однако, поскольку управлять пауком он не пробовал, и скорее всего не смог бы, он рассчитывал что паук сам будет осторожен.

Если в какой-то из дней Зур’дах забывал накормить его, или было слишком много тренировок, то паук, как и в тот раз, сам появлялся в казарме, дожидаясь пока все уснут.

Однорукий тем временем, пообещал детям, что через несколько дней они начнут тренироваться с новыми тварями, а не только с Шустряком, который всем изрядно поднадоел и уже не представлял опасности. К его движениям, атакам, рывкам и скорости они привыкли.

Зур’дах больше ни разу его не ударил.

Баланс, который Тар’лах говорил не тренировать, он всё же тренировал. И если раньше он мог только ходить с ним, то теперь он трижды умудрился использовать его во время спарринга с Шустряком. Ненадолго, правда, не более пятнадцати уворотов, но и это было прогрессом.

Войти в состояние Баланса было сложно, но это еще полбеды, сложнее было в нем удержаться. Зур’дах заметил, что если в его голове начинали появляться разные мысли, переживание, эмоции, даже легкий страх или боязнь, — Баланс тут же исчезал. Только когда сознание было чистым, практически безэмоциональным, у него получалось держать его дольше.

К тренировкам прыжков однорукий добавил еще одну их разновидность. На равном расстоянии на площадке были расставлены каменные кирпичи, которые на максимальной скорости дети должны были перепрыгивать.

Никакой ходьбы или бега. Прыжок-прыжок-прыжок. Без остановок. По двадцать-тридцать прыжков подряд. И пока никому не удавалось пройти дистанцию без того, чтобы не грохнутся на пол, потеряв равновесие во время одного из прыжков.

К третьей тренировке Зур’дах привык к подобному типу нагрузки. В промежутке-отдыхе между подходами, однорукий добавил им еще нагрузку.

Метание камней. На площадке он установил мишени и подготовил каждому горсть метательных камней.

— Всем вам нужно повышать меткость. Чувство дистанции. Потом вы будете учиться метать кинжалы, и хороший навык метания камней облегчит вам жизнь. Но даже камень может оказаться полезным. Иногда удачно запущенный камень, к примеру в глаз, или нос, или другое чувствительно место, может дать мгновение передышки, или даже дезориентирует монстра, Поэтому не стоит относиться к этому наплевательски. Это так же важно как и всё остальное, чему я вас учу.

Сопровождалось это обычно хорошим подзатыльником тому из детей, кто делал это спустя рукава.

Даже в таком, казалось бы простом навыке, Тарлах их учил. Каждому показывал как правильно стать, как поставить ногу и развернуть корпус, чтобы бросок получился мощнее. Как размахнуться рукой и вложиться в этот бросок. Детям было проще, потому что работать с телом они научились во время обучения кулачным ударам.

— Да что ты машешь рукой как идиот⁈ Бросок должен быть мощным,