Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Чем я заслужил это?

Впрочем, самое тяжелое в этом не то, что меня ругают так единодушно, а то, что мной занимаются, на меня указывают пальцем и что в эту минуту я вообще на виду.

Но довольно об этом.

Алешу вижу часто. Ради обеспечения за ним протекции высшего начальства я познакомился с полковым командиром и, согласно желанию его супруги, бываю там и целые вечера принужден аккомпанировать ее пению и вести салонные разговоры. Это с моей стороны тяжелая жертва. Но зато вчера, благодаря протекции, его отпустили ко мне на весь почти день. Прощаясь со мной, бедный мальчик не выдержал и залился слезами. Это была для меня тяжелая минута. Он немножко привыкает к новому положению и обстановке, но ужасно то, что он отлучен от меня на целые четыре года! Ведь это целая вечность!

Вы спрашиваете, друг мой, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы освободить его? Я много об этом думал и со многими советовался. Нельзя, ничего нельзя! Если он смертельно заболеет, например, получит чахотку, то его отпустят. Но не могу же я желать этого!

21 января.

Третьего дня я жаловался Вам на недоброжелательность печати ко мне, а вчера была в “Моск[овских] вед[омостях]” тепло, хотя и не с большим пониманием написанная статейка. Это все-таки меня утешило.

Из Каменки имею все только невеселые известия. Весь дом болен, и у Тани не перестает болеть голова.

Я стал неимоверно раздражителен. Начинаю помышлять о том, не уехать ли мне, миновав Петербург. Во всяком случае долее двадцать шестого здесь не останусь.

Здоровы ли Вы, друг мой? Дай Вам бог всякого благополучия!!!

Ваш П. Чайковский.

326. Чайковский - Мекк

Москва,

22 января 1881 г.

Милый, дорогой друг! Я получил сегодня письмо Ваше . Вы не можете себе и приблизительного понятия составить о том, какая для меня манна небесная все Ваши бесконечно теплые выражения дружеского участия! Нечего греха таить! Давно я не был в таком убийственном состоянии духа, как в эту минуту. Если б можно было, я бы с ничем не сравнимою радостью, забыв интересы моих сочинений, тотчас же уехал бы куда-нибудь как можно дальше. Увы! это невозможно, и не только потому, что я должен выдержать характер, но и по другим причинам. Брат Анатолий нуждается в моем присутствии здесь, и я должен принести для него маленькую жертву. Дело в том, что его отношения к М-еllе Мазуриной, вероятно, по собственной его вине, представляют нечто до того сумбурное и странное, что я окончательно ничего не понимаю. Но он очень расстроен, дорожит моим присутствием, хочет вместе со мной поехать в Петербург и, одним словом, был бы несчастлив, если б я сейчас же уехал. Итак, мне предстоит выдержать еще много тяжелых минут. Уезжаю отсюда 25 февраля в Петербург.

Попрошу Вас, друг мой, послать мне бюджетную сумму по следующему адресу: С.-П етербург, Большая Морская, на углу Невского проспекта, в музыкальный магазин. Осипу Ивановичу Юргенсону. Я принужден дать Вам этот адрес, а не мой собственный, так как, будучи в зависимости от Анатолия, я еще не знаю, где придется там остановиться. Но будьте уверены, милый друг, что петербургский Юргенсон ничего не знает и не будет знать про мои отношения к Вам.

Если это не затруднит Вас, то я бы попросил прислать мне разом февральскую и апрельскую бюджетную сумму. Простите мне мою безалаберность, но я признаюсь Вам, что сильно нуждаюсь в деньгах, и поэтому решаюсь-просить Вас прислать мне такую большую сумму разом. Зато летом опять буду поневоле бережлив и экономен, ибо в Каменке некуда девать деньги.

Я сейчас же напишу Льву Васильевичу насчет места директора завода и ради скорости попрошу его ответить Вам непосредственно. Более подробно буду писать Вам завтра!

Спасибо Вам, дорогая моя, за все, за все. Господи! что бы я был за несчастный человек, если б Вы не оказывали мне и нравственную и материальную поддержку!

Ваш бесконечно благодарный

П. Чайковский.

327. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

26 января 1881 г.

Понедельник.

Дорогой, милый, единственный друг! Хотел написать Вам перед отъездом из Москвы, но накануне отъезда был не совсем здоров, а на следующий день, получивши телеграмму, приглашавшую меня приехать поскорее, засуетился и едва успел попасть на железную дорогу.

Путешествие, как и всегда, имело на меня благотворное влияние. Я все время проспал и приехал сюда в очень бодром состоянии души и тела. Сегодня еще никуда не показывался; ходил только смотреть картину Куинджи, о которой теперь много говорят и пишут. Действительно, это поразительно искусное произведение в сфере пейзажной живописи; безусловно верное воспроизведение природы идти дальше не может!

Дела Модеста идут хорошо. Сначала пьесу его театрально-литературный комитет не пропустил, и бедный мой брат был очень огорчен этой неудачей, но актриса Савина так энергически хлопотала о пропуске пьесы, что теперь дело слажено. Пьеса его пойдет в бенефис Савиной около 10 февраля, т. е. почти в одно время с первым представлением моей оперы.

Что касается последней, то завтра начинаются оркестровые репетиции, и я получил уже от Направника приглашение явиться завтра в двенадцать часов. Это меня приятно волнует, но, увы, нет никакого сомнения, что удовольствие слышать в первый раз реальное воспроизведение задуманной мной музыки будет отравлено театральными дрязгами!

Из Каменки имею нехорошие известия. Племянница Таня продолжает быть опасно больна. Между тем, дело о замужестве ее сделало шаг вперед. Кн. Трубецкой вышел в отставку и по протекции тетки, княгини Воронцовой, получил хорошее место. Таким образом, материальные препятствия устранены, но, увы! здоровье ее так плохо, что теперь еще о свадьбе думать нечего! Лев Васильевич тоже все хворает. Я написал ему касательно рекомендации директора завода и просил по собрании нужных сведений отвечать Вам непосредственно.

Меня в высшей степени заинтересовала история Вашего француза! Какая странная судьба этого человека!

Как мне горько думать, что Вы не услышите в этом году ни “Онегина” ни “Девы”!!!

Потрудитесь, друг мой, передать мое нижайшее почтение Юлье Карловне и всем остальным членам Вашего семейства, а также кланяйтесь от меня, прошу Вас, Влад[иславу] Альбертовичу!

Беспредельно любящий Вас

П. Чайковский.

А бедный мой Алеша очень плакал, прощаясь со мной!!! В следующем письме расскажу Вам кое-что про Ткаченко.

328. Чайковский - Мекк

С.-Петерург,

1881 г. января 27-февраля 1. Петербург.

27 января 1881 г.

Расскажу Вам, дорогой друг, кое-что про Ткаченко. Престранный человек! Я устроил его во всех отношениях очень хорошо, и, нужно отдать ему справедливость, он принялся за занятия с большим усердием. Накануне отъезда он явился ко мне и предварил, что ему нужно говорить со мной серьезно. Я принялся слушать и, по мере того, как он развивал свои мысли, я все более и более убеждался, что это натура больная нравственно и умственно. Сущность его речей следующая. Ему пришла в голову мысль, что я оказал ему содействие и помощь не для его благ а, а для того, чтобы заслужить репутацию благотворителя. Он сравнил меня с дамами, занимающимися благотворительностью ради моды и чтобы о них много говорили. При этом он объявил, что не желает быть жертвой моей слабости к популярничанию, что решительно отказывается считать меня своим благодетелем, и предварил, чтобы я не рассчитывал с его стороны на благодарность. Говорил он очень много и пространно все на ту яте тему, что не намерен быть жертвой.

Я отвечал ему очень холодно, что предлагаю ему учиться, как он того хотел, как можно усерднее и вовсе не думать о том, зачем и как я взялся помочь ему в этом деле. Что касается его подозрений, то сказал ему, что мне совершенно все равно, чем он объясняет мои поступки и что разуверять его я не имею ни времени, ни охоты; что же касается того, что он не считает себя обязанным быть мне благодарным, то даю ему полную свободу и в этом отношении. Затем сказал ему, что уезжаю, что видеться с ним не буду, и просил его вообще обо мне не думать, а думать лишь единственно о своем учении. Наблюдение за ним я поручил инспектору Альбрехту.