Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Надеюсь, что дня через два здоровье позволит мне уехать в Москву и оттуда через несколько дней в Каменку, где надеюсь отдохнуть от всех моих треволнений.

К опере моей все относятся в театре с большим сочувствием, и Направник (дружбе которого я вообще очень много обязан) предсказывает большой успех. Уж самый спор нескольких примадонн есть доказательство интереса к моей опере. Все они находят эту партию очень благодарной и эффектной. Репетиции начнутся на будущей неделе, а постановка состоится в конце января или даже в начале февраля.

Модест читал свою комедию актрисе Савиной и возбудил в слушателях настоящий восторг. Теперь нужно будет представить ее в театральную цензуру и хлопотать о принятии на сцену. Ему, как и мне, предстоит много тяжелых минут в сношениях с театральным начальством. Я надеюсь в скором времени иметь возможность прислать Вам для прочтения эту пьесу.

Простите, дорогой друг, что до сих пор еще не исполнил своего обещания снять с себя портрет для Вас. Я просто не имел для этого ни здесь, ни в Москве ни одной свободной минуты.

Будьте здоровы, дорогая моя! Дай Вам бог благополучно доехать до Вашего милого Браилова!

Безгранично Вас любящий

П. Чайковский.

316. Мекк - Чайковскому

Вена,

9 декабря 1880 г.

Только сейчас, т. е. 9 декабря, в Вене получила ваше письмо, несравненный, дорогой друг, писанное 27 ноября в Петербурге. Не понимаю. где оно пропадало, сюда мне переслали его из Флоренции. Я послала Вам в Москву два письма после Вашей телеграммы из Петербурга, надеюсь. что Вы их получили, милый друг мой!

Из Вашего письма я вижу, что я немножко поторопилась сказать свое мнение по части ухаживанья Анатолия Ильича, что я, как говорится, носом в чернильницу попала, mais bien entendu [но, конечно,] ведь Вы меня не выдадите перед ним, тем более, что я совсем искренно скажу, что,-конечно, брак есть такое дело, в котором никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Пусть себе с богом женится, все равно скверно будет.

Завтра мы уезжаем из Вены. Я устала ужасно, потому что все время вожусь с покупками, так как возвращаюсь к рождеству, к елке, а в Браилове достать ничего нельзя, зато я надеюсь там отдохнуть....

Не знаю, застанет ли еще мое письмо Вас в Москве, милый друг, потому и не буду распространяться.

Как меня печалят Ваши головные боли. В Москве уж это Бахус виноват в них больше всего. До свидания, мой милый, бесценный друг. Вcем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

317. Чайковский - Мекк

Москва,

9 декабря 1880 г.

Милый и дорогой друг! Я приехал сюда вчера и нашел здесь два письма Ваши, за которые премного благодарю Вас. Едва я приехал, как мне принесли опять целую кипу корректур. Но прежде того я намерен сделать несколько переделок в партитуре “Орлеанской девы”, на которые заставил меня согласиться Направник. Мне очень это тяжело, но я не могу не внять советам такого честного, правдивого, опытного и очень расположенного ко мне и к моей музыке человека, как Направник. Оба эти дни я просидел прикованный к столу, за работой. До чего устала моя бедная голова, об этом я не могу дать Вам и приблизительного понятия. Остаюсь я здесь до двадцать первого числа. На будущей неделе в понедельник играется мой Второй квартет, в четверг-экстренный концерт Муз[ыкального] общ[ества], на коем будет исполнена моя литургия, а в субботу восьмой концерт Муз[ыкального] общ[ества], в коем Ник[олай] Григ[орьивич] хочет еще раз исполнить мою Итальянскую фантазию, имевшую в последнюю субботу большой успех . Все это меня интересует, да и дел своих я до того времени не успею докончить, так что выеду из Москвы двадцать первого числа и к самой елке приеду в Каменку.

Роман моего брата Анатолия кончается, кажется, неблагополучно. Девица Мазурина (про которую Вы имеете не совсем верные сведения: отец ее питал к ней нежнейшую любовь, но оставил ей всего двести тысяч оттого, что мать ее, в зависимости которой она находится, очень алчная женщина, и Мазурин боялся, что, получив большой капитал, она бросит детей и исчезнет) опасно больна, и говорят, что у ней чахотка. Если б не это обстоятельство, то, вероятно, дело кончилось бы согласно желаниям Анатолия, к которому она начинала сильно привязываться. Жаль, что эта бедная девушка, очень несчастная в своей домашней обстановке, должна будет теперь проводить ряд тяжелых дней в исключительном сообществе матери, про которую все отзываются как об ужасно дурной женщине. Однако ж надежда на то, что чахотка в ней не разовьется, еще есть, и в таком случае весьма возможно, что она будет женой брата. Девушка она, судя по всему, что я слышал, замечательно симпатичная, умная и развитая.

Модест читал свою комедию актрисе Савиной и еще нескольким лицам в Петербурге, и все находят ее замечательным произведением. Распоряжение о переписке экземпляра для Вас уже сделано.

Об Алексее не имею никаких сведений. Он обещал написать мне, как только его положение несколько определится, но до сих пор тщетно жду письма от него.

Поздравляю Вас, дорогой друг, с возращением в Ваш милый Браилов. Если б Вы знали, как я завидую Вам!

Будьте здоровы. Простите, ради бога, за безалаберное писание. У меня голова не на месте.

Безгранично любящий Вас

П. Чайковский.

318. Чайковский - Мекк

Москва,

1880 г. декабря 14-17. Москва.

14 декабря.

Чем долее я здесь остаюсь, милый друг мой, тем отдаленнее все уходит срок моего здешнего томительного пребывания. Вчера Бевиньяни убедительно просил меня быть в Москве в начале января, когда начнутся оркестровые репетиции “Онегина”. Так как этот милый итальянец прилагает к постановке моей оперы замечательное усердие и так как действительно мое присутствие во многих отношениях может быть полезно и нужно для успеха оперы, то я не решился отказать ему в его просьбе. Теперь спрашивается, стоит ли мне на такой короткий, срок ехать в Каменку? Боюсь, что эта поездка не принесет мне того отдыха, в котором я так нуждаюсь. Мне нужна теперь будничная, а не праздничная обстановка Каменки. Впрочем, я еще не предпринял в этом отношении окончательного решения.

По просьбе Бевиньяни я был вчера на фортепианной репетиции “Онегина” и остался очень доволен. Первый акт солисты уже отлично разучили. Можно надеяться, что опера будет поставлена хорошо. Я радуюсь при мысли, что Вы услышите “Онегина”! Но, боже мой, до чего я устал и как бы я рад был очутиться где-нибудь подальше. Благодаря стечению различных обстоятельств и, главное, двум операм, разом ставящимся в Петербурге и Москве, я в эту минуту очень на виду; обо мне много говорят и пишут, и бог один знает, до чего это мне не по нутру. Но что делать? Любишь кататься, люби и саночки возить. Даже кое-где в газетах меня побранивают заранее. Вчера в одной из них я прочел обвинение меня в том, что я посвятил свою оперу Направнику, и намекают на то, что это с моей стороны неблаговидный способ заманивания на свою сторону Направника. При этом и Направнику (единственному безусловно честному человеку и артисту в петербургском театральном мире) сильно достается. Бранят меня также за то, что я не пускаю в продажу свою оперу.

Все это мало оскорбляет меня, но зато до крайности огорчает и тяготит. Внутренно даю себе клятву как можно решительнее впредь избегать Петербурга и Москвы.

Алеша мой, благодаря участию некоего генерала Клемма, командующего московскими войсками, которому мне случалось в прежнее время оказывать услуги в виде исправления сочиняемых им романсов, переведен в Москву и должен быть здесь если не сегодня, так завтра. Он будет зачислен в Екатеринославский гренадерский полк и потом прикомандирован к писарскому классу. Это для него большое облегчение, так как всего больше он боялся, что его ушлют куда-нибудь далеко.