Фантастические повести и рассказы - Сергей Казменко

Я ждал «Акон» с тем, чтобы попытаться пробраться на него и, если не улететь назад на Глейю — вряд ли это удалось бы — если не отправить с ним какое-то послание, то хотя бы попробовать вывести его из строя, чтобы прекратить это издевательство над человечеством. Иногда я тешил себя надеждой, что сумею как-то предупредить Достойных о грозящей им участи, но надежда эта рассыпалась в прах за двое суток до прилета «Акона». Зуармов вокруг здания космопорта было слишком много. Но я, наверное, рискнул бы, откройся мне хоть малейшая возможность — если бы не увидел тебя, Рангул, спускающегося вниз по трапу.

Меня же как током тогда ударило. Я подумал: ну кто вы такие, те, кто попадает в число Достойных. Мразь, паразиты, накипь. Те, от кого необходимо избавляться, те, кто на Глейе лишь мешает нам жить. И чтобы я сам прекратил полеты «Акона»?! Ну уж нет! Твое место здесь, Рангул, ты вполне заслужил великую честь насытить желудки зуармов. Они ничуть не хуже тебя и твоих спутников, несмотря на весь ваш внешний лоск. Ты и тебе подобные там, на Глейе — такие же людоеды. Даже хуже, потому что зубы зуармов терзают мертвых, а вы пожираете живых, всю жизнь вы сосете из нас соки и не знаете пощады. Так да здравствует «Акон», этот межпланетный катафалк, этот поставщик мяса для зуармов! Люди, вы еще скажете зуармам спасибо. Люди, я верю — вы еще придете сюда. Вам трудно сейчас, на вас давит тяжкий груз прошлых ошибок, паразиты сосут из вас жизненные соки, но я верю в вас, люди. Я летел сюда, чтобы постичь высшие истины оритов, но я не нашел их Зато я постиг иную высшую истину — эту веру.

Я подождал, пока зуармы покинут космопорт, а затем пошел на пиршественное поле и отыскал в куче черепов твой череп, Рангул. Это было не так-то просто, но я опознал тебя по золотым коронкам. И вот ты здесь, передо мной. Я смотрю на твою вечную улыбку и заполняю строчками последнюю страницу записной книжки. Я спрячу ее там, среди черепов, и надеюсь, что когда-нибудь к ней прикоснутся человеческие руки.

Ты подарил мне эту надежду, Рангул.

Хоть на одно это ты оказался способен.

Под прицелом опасности

…Звезды, прекрасные и чудовищные, выплывали из мрака впереди и проносились мимо, туманности — яркие, как тысяча солнц, или мрачные, как преисподняя — оставались позади и бессильно вытягивали вслед свои хищные щупальца, затерянные в пространстве глыбы камня и льда, холодные и безжизненные, показывались на мгновение, чтобы навсегда исчезнуть в черной бездне за кормой звездолета, и только опасность всегда оставалась рядом, всегда ждала первой ошибки, чтобы бить наверняка, и нигде не было от нее спасения, и ничто не могло защитить от нее. Они бежали от одной опасности и оставляли ее далеко позади, но новая опасность вскоре вставала у них на пути, и им снова и снова приходилось бежать. Но конец этого бегства всегда одинаков — как бы долго ни удавалось избегать опасности, рано или поздно она возьмет свое…

Опасность была везде — и рядом, в недрах звездолета, привычная и незаметная, но ждущая своего часа, и позади, уже пройденная, но зловещая в своей неразгаданности, и впереди — всегда всесильная, всегда неизбежная. Опасность была везде, и безумные звезды складывались в безумные созвездия, и созвездия проплывали мимо, плавно меняя очертания, и каждое из них таило свою опасность, и не было выхода из этого заколдованного круга…

Он сидел неподвижно на своем обычном месте перед пультом, обхватив длинными, многосуставными пальцами подлокотники кресла, закрыв глаза и откинув голову назад. Звезды, горевшие на главном экране над пультом, отбрасывали блики на его лицо, но он не видел их. Мерно гудели двигатели где-то в недрах звездолета, чуть слышно шелестели кондиционеры, что-то пощелкивало внутри пульта, но он не слышал этих звуков. Он видел другие картины и слышал другие звуки.

Капитан не смотрел на него. Старался не смотреть. Он глядел на главный экран, на звезды, расступающиеся перед звездолетом, на цифры, плывущие снизу вверх в левом поле экрана — то оранжевые, то зеленые, то светло-голубые — на горящие ровным светом индикаторы режимов. Иногда он бросал взгляды налево, туда, где сидел Штурман. Тот работал с центральным Анализатором, задавал вопросы и следил за ответами по своему малому экрану. Иногда — просто так, чтобы разнообразить хоть как-то свое вынужденное бездействие — Капитан оглядывался назад, туда, где стоял Начальник Строителей. Но он всеми силами старался отвести взгляд от Лоцмана, сидящего в кресле справа. И, даже отвернувшись, чувствовал его молчание и его сосредоточенность, видел его длинные руки, лежащие на подлокотниках кресла, видел блики света, отражающиеся от его темной чешуйчатой кожи, видел его лицо, так похожее на человеческое, его закрытые глаза и впадину третьего глаза на лбу — глаза, который никогда не открывается. Лоцман постоянно находился перед его мысленным взором, и с каждой минутой Капитану становилось все тяжелее ждать того неизбежного, что скажет Лоцман на этот раз, с каждой минутой он все больше и больше ощущал все отчаяние и безысходность их положения. Потому что он очень хорошо знал Лоцмана, давно летал с ним и умел угадывать чувства на его внешне таком спокойном и бесстрастном лице. Ему незачем было поворачивать голову направо, чтобы угадать, что творится у Лоцмана на душе в эту минуту. Он и так знал обо всем.

Капитан завидовал Штурману. Тот работал, у него было дело, не терпящее отлагательства, он мог отдаться этому делу целиком, мог заставить себя поверить, что именно это дело и есть сейчас самое главное, что именно от его успешной работы зависит их будущее. Капитан завидовал даже Лоцману, хотя и понимал, что творится у Лоцмана на душе. Но Лоцман тоже был занят делом, таким, в котором никто во всей Вселенной не смог бы заменить его, и дело это наполняло смыслом каждое мгновение его жизни. Но Капитан завидовал им обоим и мысленно проклинал свое вынужденное безделье в ожидании той минуты, когда придет время принимать решение, он завидовал всем, кто мог хоть как-то отвлечься от ожидания.

И только Начальнику Строителей он не завидовал…

Где-то высоко под куполом рубки нежно прозвенел колокольчик, и тотчас же в правом поле экрана поверх ярких звезд и туманностей вспыхнуло и погасло белое пятно, и поплыли снизу вверх оранжевые цифры. Лоцман не пошевелился, не открыл глаз. Штурман бросил быстрый взгляд на эти цифры и снова склонился над своим пультом. Пальцы его стремительно забегали по сенсорной панели, и на малом экране перед ним стала изгибаться и раскручиваться голубая улитка с красной координатной сеткой. Никто из них не почувствовал ударной волны, зафиксированной приборами. Ее почувствовал один лишь Начальник Строителей, и еще томительнее стала для него обстановка в рубке, и это ожидание, и молчание, и тишина. И еще страшнее стало ему смотреть на главный экран, на пустоту, которая, казалась, начинается сразу за его поверхностью, на эту черную и холодную бездну, усеянную точками звезд. Он знал конечно, что рубка отделена от этой бездны многими слоями брони и силовых полей, что сама эта бездна выглядела далеко не так, как на экране, что она немыслимо искажена гиперрелятивистскими эффектами, но все равно ощущение пустоты, такой близкой и такой жуткой, никогда не покидало его в рубке. Строители, самый искусный в возведении грандиозных сооружений народ Галактики, не переносили пустоты, и только жажда освоения новых миров, новых строительных площадок для своих творений заставляла их преодолевать эту бездну на кораблях других народов.

Что-то изменилось. Капитан повернул голову налево и встретился взглядом со Штурманом.

— Анализатор нашел решение, Капитан, — совершенно спокойно сказал тот.

Ничего не было в его голосе. Ни радости, ни оживления — ничего. Одно лишь совершенное спокойствие. Слишком велика была теперь цена этого решения, слишком многое от него зависело, и у Штурмана просто не оставалось в душе места для эмоций.

— Эта ударная волна отлично прозондировала все, что лежит впереди, тем же ровным голосом добавил он, касаясь сенсорной панели.

Картина на главном экране резко изменилась. Ее заполнила трехмерная координатная сетка, и все, что виделось раньше в своем естественном для человеческого глаза виде, теперь выделилось ярко и контрастно. Яркая белая точка, указывающая положение звездолета, появилась в центре экрана и неспешно двинулась вперед, вычерчивая за собой плавную кривую, по сторонам которой загорались и гасли цифры, характеризующие совершаемые маневры. Пространство впереди наплывало по мере продвижения точки вглубь экрана, и Анализатор поворачивал изображение так, чтобы лучше показать маневры, совершаемые звездолетом. И Капитан вдруг забыл обо всем — и о неудачах, преследовавших их с самого вылета, и о рационе Строителей, который подходил к концу, забыл даже о Лоцмане, сидящем справа, потому что там, на экране, разворачивалось перед ним четкое и верное решение. Он ясно увидел, наконец, что это скопление, куда помимо воли занесло их недавно, можно быстро и сравнительно безопасно миновать, и тогда всего через тринадцать-пятнадцать суток достигнут они, наконец, базы на Мэйзи-иж, и все злоключения этого рейса останутся далеко позади… Как просто все оказалось! Вот эта туманность, жадно вытянувшая свои отростки далеко в стороны, не таила в себе ничего ужасного, ее можно было спокойно миновать на высокой скорости. А дальше, за тремя сверхгигантами, дававшими больше четверти всего излучения скопления, пространство оказалось совершенно свободным. Там не было ни ожидавшихся гравитирующих масс, ни полей Н-типа, ни ловушек Граддека. Там можно было набрать еще большую скорость и миновать две черные дыры, выявленные на самой границе скопления, на безопасном расстоянии. И ничего страшного не оставалось впереди, и мир был прекрасен, и опасность, которая угнетала всех еще несколько минут назад, уже не казалась столь страшной. Всегда, когда опасность остается позади, кажется, что именно она и придает смысл нашей жизни.