Искалеченный мир - Вадим Громов

— Судя по его лицу, это короткое знакомство очень сильно запало ему в душу, — коротко хохотнул Шатун. — Сильнее некуда.

— А господин Муринов, я так понимаю, вряд ли бы нашёл в себе силы, чтобы простить такой пассаж, — хмыкнул Алмаз. — И если бы Шатун любезно не пригласил того хмыря на диалог, то сейчас бы за нами по всей Первопрестольной гонялись ухари потенциального диктатора. Даже не за то, что битая морда, — это очень обидно. А за то, что мы с некоторой долей вероятности могли оказаться людьми из команды Лукавина. Вследствие чего представляем собой опасность, грозя сорвать вроде бы успешно воплощённый в жизнь план.

— А где уверенность, что находящиеся в подчинении у Муринова люди после возможного его устранения будут служить Кривенкину, а не снесут ему голову, поставив во главе кого-нибудь из своих? — Книжник удивлённо поглядел на Лихо. — Ведь прав тот, кто в конечном итоге остался в живых. Не так ли?

— Ага, — согласилась Лихо. — Только ты, как человек, прочитавший книг больше, чем мы втроём настругали кровохлёбов, должен знать, что ситуацию под контроль могут взять только личности. А вот с личностями в данном раскладе как раз проблема. Нема, как сказало известное историческое лицо, матёрых человечищ, или как там правильно… Если не будет вожака — то останется только стадо, которое потеряет чёткий ориентир. Неважно, будет это грабёж соседних угодий или же форсированное строительство нового социального строя. А личностей этих осталось ровным счётом две. Кривенкин и Муринов. Слабо утешает только одно. Возможно, после последних перемен Кривенкин слегка задумается и начнёт делать что-то для социума, а не только для себя.

— А почему тогда Лукавин с остальными не ударили первыми? — не унимался Книжник. — Хуже бы не было наверняка.

— Не было бы, — согласилась Лихо. — Только вот есть одна заковырина, сыгравшая глобальную роль в этой истории. Лукавин со своими реформаторами — люди, как бы помягче сказать, не совсем соответствующие этим ролям. Умные — да. Но тут всё-таки требуется наличие некоторых качеств, которых у них никогда не наблюдалось. Они бы смогли выпихнуть Кривенкина на покой, возможно даже вечный. Но для этого им нужно было дойти до какого-то предела, до точки невозврата. Им попросту не дали времени. Муринов тогда пытался намекать на помощь, при условии, что наверху будет красоваться его историческая личность. Не договорились, конечно же… Если бы договорились, не пришлось бы нам сегодня делать то, что сейчас делаем. Но — уж как сложилось…

— А нас из города-то выпустят? — поинтересовался Шатун. — Коль пошла такая чехарда… Остановят где-нибудь на окраине и шарахнут из чего-нибудь тяжеловесного, чего даже «Горыныч» не переварит. Не опасаешься?

— Вот чего не боюсь — так этого. Собственно, сегодняшняя делёжка власти — это верхушечные игрища. Не будут они объявлять сегодня чрезвычайного положения, чтоб мне так жить. Если Муринов действительно пошерудит у Кривенкина в нежном месте куском арматурины — тогда, скорее всего, с завтрашнего дня начнётся усиление, переформирование и прочие забавы путчистов. Пока он думает, или хотя бы предполагает, что Кривенкин поступит с ним по-джентльменски, — он будет играть по правилам. Если же Кривенкин до конца проведёт свою партию — то ничего не будет вообще. Поправьте меня, если я где-то нафантазировала.

— Да нет, ничего невероятного, — признался Алмаз, и Книжник с Шатуном молча кивнули, соглашаясь с выводом. — Разве что стоит допустить дохленькую вероятность того, что у них что-то пойдёт не так и начнётся кавардак с повсеместным применением огнестрельного…

— Вероятность всегда есть. Вот если она вдруг выпрыгнет, как бесёнок из коробочки, тогда и приспосабливаться будем. Я хоть девушка и не совсем бесталанная, но всё предусмотреть не могу. Поживём — увидим.

Ей никто не ответил. Блондинка не стала переспрашивать, прекрасно понимая, что услышана и понята в полном объеме. «Горыныч» мчал через утреннюю столицу.

— Короче, господа подельнички. — Лихо выгнала заползшее в салон внедорожника молчание. — План у нас такой. Запастись жратвой и горючкой в путь-дороженьку. Притворяясь туристами или кем ещё там: Книжник, придумай — ты у нас самый информационно подкованный… Сама знаю, что туристов здесь уже двадцать пять годочков, как не водится, можете не ржать во весь голос. Можем, кстати, задвигать, что у нас с Книжником медовый месяц. А Алмаз с Шатуном — свидетели. Ну вот так вот получилось, что не свидетель и свидетельница: что поделаешь… Допустим, потому — что мама Алмаза ждала девочку, а родился вот такой ворошиловский стрелок, помноженный на что-то невероятное. Если смотреть на проблему с этой точки зрения — вроде бы как и всё на своих местах. Относительно, конечно же…

— Тьфу на тебя! — беззлобно сказал Алмаз, глядя на гогочущего Шатуна. — Мне вот страшно интересно, кто бы из тебя получился, не произойди в нашей реальности такого бардака, как Сдвиг. Небось учительницей младших классов была бы. Или этой, как её — в самолётах обслуживают… Книжник, напомни.

— Стюардессой.

— Во-во — стерводессой, — просиял Алмаз. — Словечко, каюсь, только что сам сочинил, но ведь твою подлинную сущность, иногда всё же проглядывающую сквозь маску пай-девочки, отражает полностью.

— Один — один, — заметила блондинка под дружный смех троицы. — Матч будет продолжен при наступлении первой же подходящей ситуации. Алмаз, ты же знаешь — я никогда не проигрываю. Так что ты сильно рискуешь.

— Всё-таки я рискну. Должно же хоть когда-то повезти!

— Дуракам, бывает, везёт…

— Два — один, пожалуй, — хмыкнул Алмаз. — Следующий ход — мой. Буду бить ласково, но по самым болевым точкам.

— Договорились.

Столичная жизнь шла своим чередом. Площадь трёх вокзалов, в просторечии — «Трёшка», к которой подкатил «Горыныч», уже врубила активную жизнедеятельность на максимальные обороты. Являя собой причудливую помесь делового центра и глобальной барахолки. На которой любой платежеспособный обитатель этой планеты мог найти практически всё. Поезда здесь не ходили уже понятно с каких времен, а, после того как от Лужников осталась только воронка геометрически правильной формы с оплавленными краями и глубиной примерно в шесть-семь метров, вся торговая братия, по мере восстановления хоть какого-то подобия денежно-товарных отношений, облюбовала именно площадь трёх вокзалов.

— Власть может меняться хоть дюжину раз на неделе. — Лихо окинула взглядом великанскую толкучку. — Но она обязана соблюдать одно-единственное условие. Никогда не покушаться на «Трёшку». Иначе она обречена на поражение. И это так же верно, как то, что Книжник сейчас самозабвенно созерцает мою задницу. Хочешь, я тебе с «Трёшки» какую-нибудь сговорчивую мамзель притараканю? За твою «Гюрзу» она из тебя настоящего самца изваяет, с душой и страстью. А, Книжник?

Пунцовый очкарик сделал вид, что неотрывно любуется до сих пор идущими часами на главном фасаде Казанского вокзала.

— Ну не хочешь — как хочешь. — Лихо вышла из кабины внедорожника. — Слёзно уламывать не стану, это дело сугубо добровольное, и каждый сам за себя решает, когда ему и с кем ему… В общем, так, други мои. Расклад такой же, как и на Тверской. Только теперь мы с Шатуном по торговым рядам прогуляемся, а Алмаз с книгочеем стоят на страже личного имущества. «Трёшка» всё-таки — не консерватория. Колёса у «Горыныча» уведут за полминуты, только отвернись. Законы толкучки, ничего не попишешь. Пошли, Шатун.

Они направились к ближайшему торговому павильону средних размеров, украшенному довольно бездарно выполненной вывеской. Уведомлявшей любого, что данное заведение называется без претензии на оригинальность: «У Севы Есть Всё». Именно так — с большой буквы. Дверь, как и полагается, была нараспашку, призывая заходить и безраздельно окунаться в пучину приобретательства. Лихо зашла внутрь. Шатун остался на улице, краем глаза наблюдая сквозь мутноватое стекло за процессом общения блондинки и хозяина торговой точки.

— Чего изволите? — Обретающийся внутри тип лет шестидесяти, с бородой старика Хоттабыча и юркими глазками проныры, мигом сбросил с себя налёт сонливости. — Запчасти, шмотки, ещё кое-что по мелочи…

— Горючка, жратва и карта автомобильных дорог страны, — перечислила Лихо. — Нам идти дальше или же вывеска у входа некоторым образом отображает реальное положение вещей? А, Сева?

Торговец погрустнел.

— Консервов маленько наскребу. А так, вообще-то…

— Понятно, — констатировала блондинка. — Налицо все устаревшие финты для заманивания доверчивых покупателей. Советую добавить на вывеске слово «почти». «У Севы Есть Почти Всё».

Всегда будет наличествовать отмазка на тот эпизод, когда клиент попадётся крайне щепетильный в плане соблюдения обнародованных обязательств. Всегда можно будет развести ручками и с видом безграничного сожаления сообщить, что оригинал мумии Рамзеса или там философский камень были проданы перед его приходом. А потом уже предлагать консервы и прочие залежалости.