Дети города-героя - Ю. Бродицкая

стояли с глазами, полными слез. Казнь началась с десятилетнего Вовы Жукова. Его трудно было узнать: один глаз был выколот, другой висел на ниточке, на лбу немцы вырезали ему звезду, руки были выворочены. Немцы повесили его, а остальных снова начали допрашивать.

Немцы требовали ответа, где партизаны. Но маленькие пионеры твердо глядели на палачей и молчали. В толпе в истерике рыдали женщины с детьми. Тут немецкий офицер подошел к пионерам ближе и закричал:

— Что же вы молчите?! Почему вы не хотите сказать, где партизаны, где ваш директор, который не успел вас, чертенят, увезти с собой?

Но пионеры по-прежнему молчали. Немцы набросили Нине на шею веревку. Она попрощалась с пионерами, гордо и смело подняла голову и крикнула:

— Прощайте, подруги! Умираю от рук людоедов. Громите их ради спасения Родины…

Но тут петля затянулась, и Нина, верная комсомолка, ни слова не сказав немцам, умерла.

Когда Нину вешали, я сильно закричала; женщины, стоявшие рядом, тоже закричали. Немцы стали нас разгонять, а один офицер размахнулся хлыстом и рассек мне руку. Я упала и потеряла сознание. Когда я очнулась, возле меня стояла одна наша воспитательница…

Немцы лютовали в городе. Везде были наклеены объявления, в которых эти палачи угрожали всем, что если будет убит немец или же совершен взрыв, то все будут казнены.

Много горя пришлось нам перенести в Пушкине. Я была уже больная и слабая и, наверное, погибла бы, если бы нам, мирным жителям, не пришли на помощь партизаны: они сумели нас, группу человек в семьдесят, перевести через линию фронта, и я осталась жива.

Сейчас я направлена в село Дурникино Романовского района Саратовской области и работаю в колхозе «Рекорд». Вот сейчас только вернулась с поля и села писать это письмо. Могу тебе с гордостью сказать, дорогой брат, что я здесь, на колхозных полях, делаю все, чтобы помочь тебе разгромить немцев. Хочется мне повидать тебя, дорогой, обнять, но знаю, что это невозможно. Потерпи: разгромим немцев, будем живы, встретимся, вернемся в свой родной уголочек и, как прежде, выпьем чайку на веранде. Посылаю тебе и твоим друзьям свой горячий привет.

Твоя сестра Лида.

(Саратовская область, Романовский район, село Дурникино, колхоз «Рекорд».).

— ★ —

…В промерзлых помещениях почтовых контор накопились сотни мешков неразобранной почты. Сюда пришли пионеры и комсомольцы. Они разбирали письма и разносили по адресам. Не было сил подниматься по лестницам в каждую квартиру. Пионеры приходили во двор с горнами. Услышав звук пионерского горна, жильцы знали: пришла почта, нужно идти за письмами.

…166-я школа. Учительница З. А. Орлова организовала пошивочную мастерскую. Каждый день учителя вместе с несколькими, не совсем еще ослабевшими, ученицами приходили в мастерскую. Шили и вязали теплые вещи для бойцов Красной Армии. В карманы ватников, в перчатки, в комплекты белья они вкладывали письма: «Дорогой боец, прими наш скромный подарок, это тебе от ленинградцев!» Или: «Милый воин, это тебе связала варежки ученица 6-го класса Зина, носи их и как можно больше уничтожь фашистов…»

Такие мастерские появились почти во всех районах города.

(Из доклада заслуженного учителя РСФСР М. И. Морозова.)

— ★ —

…В 274-й школе Ленинского района ребята собрали папиросы, мыло, спички, носовые платки, теплые носки, карандаши, блокноты. Все это они упаковали в посылки и отправили на фронт.

В посылки ребята вложили письма.

* * *

В 56-й школе Приморского района ученицы 7-го класса Инна Боголюбова, Катя Сельван, Люся Казачинская и другие вяжут для бойцов теплые перчатки.

В школе организована бригада, которая чинит белье в госпиталях. Хорошо работают в этой бригаде Валя Ягунова, Владелина Бренер и Кушанина.

(«Смена» № 285, 3 декабря 1941 г.)

Вольт Николаевич Суслов

На Васильевском острове

Весной 1941 года мы еще были школьниками и представляли себе войну такой, какой видели в кино — у нас на Васильевском острове, в кинотеатре «Форум». А в сентябре 1943-го — январе 1944 годов мы уже надели шинели и приняли воинскую присягу. Стал солдатом мой сосед и товарищ детских игр Вовка Якунин, стал им и Вовка Богомолов, с которым семь лет проучились мы в одной школе, а потом семь лет служили в одной роте.

Спустя два десятилетия мне захотелось написать о тех незабываемых днях. И необязательно именно о нас, — просто о всех мальчишках и девчонках, что жили в блокаду на Васильевском острове. В 1970 году эта книжка — «Красные облака» — увидела свет. И, казалось бы, — всё, книга готова, читатели ее читают… Да не тут-то было! Не расстаться мне с нею. Никак. После выхода книги минуло еще три года, а я все пишу и пишу ее. При встречах с друзьями вспоминаются все новые и новые (тридцатилетней давности!) эпизоды, кто-то напоминает: «А вот это-то ты забыл!..» И рождаются новые рассказы.

Два из них и публикуются в этом сборнике.

Пуговица

Пушки мы различали по голосам: когда наши стреляют, когда немцы. У наших голоса были побасистее, особенно если корабли били. Самый большой бас был у «Марата». В линкор «Марат» фашисты попали бомбой. Он стоял в Кронштадте, наполовину затопленный, но все равно стрелял. Словно раненый солдат: бежать ему в атаку уже трудно, опустился он на одно колено и бьет по врагу, своих поддерживает.

Еще различали по свисту снарядов. Если наши били — свист был коротенький, сразу затихал. А если фашисты обстреливали город, то сначала слышалось «ух!», а потом «з-з-з-с-с-с» — свист все громче, к нам ведь летит.

Определяли почти безошибочно.

Но в ту первую весну после блокадной зимы мы с Вовкой запутались. Стоим на улице, слышим:

Уух! — и тихо.

Потом минуты через три опять:

У-уух! — как-то по-другому.

А свиста совсем не слышно. Странно как-то ухает.

— Наши, — говорю я.

— Не, — мотает головой Вовка. — Непохоже.

В это время опять далеко где-то:

У-уух! — снова без свиста.

Дядя Никифор вышел. Посмотрел на нас и тоже стал прислушиваться: голову левым ухом вверх нацелил — оно у него слышит лучше.

У-гуу-г-ух!

— Верно немцы, дядя Никифор? — спрашивает Вовка.

— Наши, — твержу я.

— Гроза, — говорит дядя Никифор. — Гроза это.

Как гроза? Откуда? Та самая, что «люблю грозу в начале мая»? «Когда весенний первый гром»? Вовка, наверное, тоже это стихотворение вспомнил. Вместе ведь в школе учили.

— Значит, и вправду наши, — говорит. — Наша гроза идет. — И тут же выдумал. — Шарах молниями по фашистским танкам!

И, словно поддерживая Вовкино «шарах», где-то