Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Я прошу вас не упоминать этих имен.

- Гм! А я бы, сударыня, хотел услышать от вас эти имена. Вам нужны четыре тысячи рублей до середины июля, я вас понимаю и могу заложить свои акции. Но у меня должна быть гарантия вне пансиона.

- Почему? - удивилась пани Ляттер.

- Господи боже мой! Да потому, что после некоторых событий, которые разыгрались тут, у вас, пансиону грош цена. Не знаю, простите ли вы меня за откровенность? Чистый доход уменьшился еще в прошлом году, а сейчас, наверно, упал до нуля. Меж тем пану Казимежу все время нужны деньги, дело понятное, он человек молодой. Вы говорите, что образумите сына, что ж, это очень важное обстоятельство. Но если пан Казимеж и возьмется за какое-нибудь дело или как-то иначе себя обеспечит, этого еще мало. Расходы сократятся, но доходы не увеличатся.

- Я решительно ничего не понимаю, - в гневе прервала его пани Ляттер.

- Жаль, жаль! - прошептал он.

Опершись головой на руку, Згерский прикрыл рукою глаза. Ему казалось, что у него все кружится в глазах. Нет, не кружится, а качается из стороны в сторону. Но это открытие придало Згерскому отваги, его потянуло на еще большую откровенность.

- Простите, - сказал он, глядя на пани Ляттер, - я понимаю вашу щепетильность. Я понимаю, что женщина благородная не может отвечать на некоторые вопросы, особенно, если они заданы в неподходящее время. С другой стороны, вам до середины июля нужны четыре тысячи, я бы мог найти их; но... мне нужна гарантия! Пан Дембицкий и так уже разведывает, сколько процентов я получаю от вас за пять тысяч; он готов назвать меня ростовщиком за то, что я беру двенадцать процентов. Меж тем капиталец мой настолько невелик, а расходы настолько постоянны, что... при меньшем проценте я не мог бы просуществовать...

- К чему вы клоните, пан Згерский?

- Простите, сударыня, я хочу сказать, что не прочь одолжить вам четыре тысячи, но... под определенные гарантии. Я понимаю, что сегодня вы очень нуждаетесь в деньгах, но в июле легко вернете их. Однако...

- Говорите яснее, пан Згерский...

- Не покажется ли это вам неделикатным?

- В деловых интересах хороший тон не требуется.

- Вы меня потрясаете! - воскликнул Згерский, целуя ей руки. - Итак, я могу говорить без околичностей, так сказать, предъявить вам категорическое условие?

- Прошу.

- Отлично. Я не буду касаться вопроса о пане Казимеже... Правда, юноша он способный и симпатичный, но может существенным образом повлиять на ваше будущее.

- Что это значит?

- Это значит, что о пане Казимеже, кажется, слыхал уже кое-что пан Мельницкий и... похоже на то, что задумался... Надо полагать, поведение пана Казимежа может поколебать и пана Сольского... Вы меня поняли, сударыня?

- Нет, сударь.

- Тогда я буду еще точней, - ответил, несколько обидевшись, Згерский.

- Я целый час жду этого.

- Вот и чудесно! - улыбнулся Згерский. - Итак, я ссужу вас четырьмя тысячами до июля, если хотите, даже до декабря, если...

- Вы опять колеблетесь?

- Нет. Если я получу от вас записочку с уведомлением, что вы приняли предложение пана Мельницкого или пан Сольский сделал предложение панне Элене.

Пани Ляттер сжала руки.

- Вы очень уверены в моем добром отношении к вам! - сказала она с улыбкой.

- Но ведь я только друзьям могу оказывать подобные услуги.

- Вы требуете, чтобы я доверяла вам семейные тайны?

- Я доверяю вам половину своего состояния.

Пани Ляттер протянула руку, которую Згерский снова поцеловал, и сказала со смехом:

- Странный вы человек, а впрочем, я вам прощаю... Итак, каков же итог нашего разговора?

- Два итога, - сказал Згерский. - Я оставляю за вами пять тысяч до середины июля и... могу одолжить вам еще четыре тысячи, но...

- Но?

- Но только как будущей пани Мельницкой или как будущей теще пана Сольского.

- Какую же роль вы хотите сыграть по отношению ко мне? - воскликнула в негодовании пани Ляттер. - Я полагала, мы будем говорить о том, что ваши деньги в надежных руках, о процентах, а вовсе не о браках, меж тем вы упорно возвращаетесь к этой теме.

"Она очень самоуверенна", - подумал Згерский. И с сочувственным и в то же время смущенным видом ответил:

- Сударыня!.. я не смею сказать: дорогой друг мой! Какую роль я хочу сыграть по отношению к вам?.. Это большая смелость с моей стороны, но я скажу вам какую. Я хочу сыграть роль друга, который выводит узника из его темницы, хотя тот упирается и сердится... Сударыня, - прибавил он, целуя пани Ляттер руки, - не думайте обо мне худо. Вы переживаете сейчас важную эпоху в своей жизни, вы колеблетесь, а посоветоваться вам не с кем. Так вот, я буду вашим советчиком, мало того, исполнителем вашей воли, и я уверен, что пройдет полгода, и вы скажете мне спасибо. Впрочем, что говорить о благодарности!.. - вздохнул он.

Воцарилось молчание, потом хозяйка заговорила с гостем о делах безразличных, но разговор обрывался. Пани Ляттер сердилась. Згерский чувствовал, что наговорил лишнего и засиделся.

Он простился и вышел недовольный собой. У него была страсть удивлять всех своей искушенностью и необычайной осведомленностью, и сегодня он хотел изумить пани Ляттер и вырвать у нее семейные тайны. Однако ничего из этого не вышло. Она молчала, как каменная, и, вместо того чтобы изумляться, упорно возвращалась к вопросу о деньгах и процентах, а он сердился, потому что предпочитал слыть не мелким ростовщиком, а демоном лукавства.

"Ах, эти женщины, эти женщины! Коварные созданья!" - думал он, чувствуя, что сделал ложный шаг.

Но когда Згерский вышел на улицу и после превосходных вин его овеяло свежим воздухом, бодрость влилась в его сердце.

- Стой! - проговорил он. - За что же я себя-то корю? Я решительно предупредил ее о том, что пять тысяч должны быть возвращены. Четыре тысячи только посулил. Могу надеяться, что удастся завязать деловые отношения с Мельницким, Сольским, Малиновской, а ведь всякий новый деловой интерес - тот же лотерейный билет: пусть маленький, но шанс на выигрыш... Боже мой, да я удовольствуюсь маленькими выигрышами, только бы их было побольше!.. Вот только напрасно я упомянул о Риме, о Дембицком и об обожаемом Казике. Но не терять же мне двести рублей? Да ничего особенного я и не сказал, намекнул только, что парень в картишки поигрывает и что следует услать его за границу. Он сам мне за это спасибо скажет... Зачем я говорил о Риме? Лучший метод: дать понять, что факт известен, но не ссылаться на источники. Да, тут я допустил ошибку...

Если Згерский и был грешником, то, во всяком случае, стоял на пути к спасению, потому что все время давал себе отчет в своих действиях.

Тем временем в кабинет пани Ляттер, которая в возбуждении расхаживала из угла в угол, вошла хозяйка пансиона, панна Марта.

- Ну, как, пани, - спросила она, улыбаясь, - хорош был завтрак?

- Да, хорош... Ну и мошенник же!

- Згерский? - подхватила любопытная хозяйка.

- Какой там Згерский. Это Дембицкий - интриган!

Панна Марта всплеснула руками.

- Ну не говорила ли я? - воскликнула она. - Никогда не верю я вот таким простачкам. Как будто тихенький да смирненький, а на деле подлец. Он и с виду смотрит интриганом, ручаюсь головой, что готов совершить преступление.

Болтовня панны Марты несколько отрезвила пани Ляттер, она поспешно прервала хозяйку:

- Только прошу вас, никому об этом ни слова.

- Ах, пани, ах, голубушка, и за кого вы меня принимаете? Господи помилуй, да, по мне, лучше языка лишиться, чем выболтать то, что вы сказали под секретом. Да разве я!.. Но, может, как-нибудь приструнить этого негодяя, ведь это позор для пансиона, да и вам он отравляет жизнь.

- Панна Марта, прошу без лишних слов. Ступайте к себе и ничего не болтайте, вы окажете мне этим самую большую услугу.

- Ухожу и молчу. Но вы не можете запретить мне помолиться богу об его смерти, ведь молитва - это беседа угнетенной души с богом.

Пани Ляттер снова осталась одна, охваченная возбуждением.

"Что же мне теперь делать? - думала она, быстрыми шагами расхаживая по кабинету. - Итак, пансиону грош цена, и Згерский уже навязывает покупателя. Готова поклясться, что он уже уговорился с нею о своих деньгах! Конечно, между Эленкой и Сольским что-то есть... Дай-то бог, на Эленку у меня последняя надежда... Но какой негодяй этот Дембицкий! Теперь я понимаю, почему он не торговался, когда я предложила ему рубль за урок. Нищий, вынужден был принять предложение, но не простил мне этого... Да, вся надежда на Элену".

Под вечер панна Говард затащила Мадзю к себе в комнату и, захлопнув дверь, с торжеством воскликнула:

- Ну не говорила ли я, что Дембицкий подлец?

- Что такое?

- Да, да! Успокоиться не могу после того, что рассказала мне Марта. Ну, панна Магдалена, поклянемся, что его здесь не будет.

- Что он сделал? - удивленно спросила Мадзя.

- Все, на что только способен такой человек! О, я никогда не ошибаюсь, панна Магдалена! Романович - это совсем другое дело, это энергичный, прогрессивный, преподаватель естественных наук, ну, и тонкий человек. Я недавно видела его у Малиновской, и, должна вам сказать, он представился мне в совершенно новом свете. Он понимает нужды женщин. О, нам многое придется изменить в пансионе, но прежде всего мы должны спасти пани Ляттер.