Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Ну, а если я заупрямлюсь и не верну вам долг в феврале, что вы со мной сделаете? - со смехом спросила пани Ляттер.

- Ясное дело, оставлю деньги за вами до половины июля, - с поклоном ответил Згерский. - Но в июле я решительно должен получить с вас этот долг, в противном случае мне грозит неприятность, вы же, насколько я вас знаю, никогда до этого не допустите.

- Ну разумеется!

- Я в этом уверен, помню даже ваши слова, которые потрясли меня до глубины души и пробудили величайшее уважение к вам: "Даже если мне придется, сказали вы, продать всю собственную мебель и весь школьный инвентарь, я в срок верну вам эти пять тысяч".

- По нашему условию, вся мебель и весь инвентарь уже принадлежат вам, прибавила пани Ляттер.

Згерский махнул рукой.

- Пустая формальность, на которой настаивали вы, сударыня. Я бы прибегнул к подобной мере лишь в том случае, если бы это представляло выгоду для вас.

- Итак, вы переносите срок уплаты пяти тысяч на середину июля? спросила пани Ляттер.

- Да. Вот когда надо мною повиснет дамоклов меч! Верите, сударыня, могут описать мою мебель!

Пани Ляттер налила гостю новую рюмку.

- Скажите, сударь, - начала она через минуту, - а что, если в этом или в будущем месяце мне понадобятся еще четыре тысячи тоже до середины июля?

- Как еще? Невероятно! - возразил Згерский, пожимая плечами.

- Отчего же? Все может быть. Ведь многие ученицы уплатят мне только в конце июня.

Згерский задумался.

- Трудно вам приходится, - сказал он. - Весьма сожалею, что поместил весь свой капитал в акции сахарного завода... Да, как говорится, весьма сожалею... Вы знаете, сударыня, сахарные заводы дают сейчас восемнадцать и двадцать процентов дивиденда. Если бы не это, пришлось бы мне порядком жаться... Ясное дело, я сожалею не о том, что у меня есть акции, а о том, что не могу ссудить вас на такой небольшой срок.

Пани Ляттер покраснела.

- Жаль, - сказала она.

Згерский допил рюмку и почувствовал непреодолимое желание щегольнуть своей осведомленностью.

- Я уверен, - начал он, - что вы не подумаете, будто я не хочу оказать вам услугу. Не буду говорить о моем самом искреннем расположении к вам, когда речь идет о деловых интересах, об этом не говорят, - скажу только, что я по справедливости горжусь теми чувствами, которые питаю к вам. Не буду говорить о них, но если бы даже я выступал как человек сугубо деловой, то я ведь знаю, сударыня, что ссудить вас деньгами - это значит, выражаясь языком финансистов, надежно поместить капитал. Будем откровенны, сударыня! Даже Мельницкий представляет солидную гарантию, что же говорить о Сольском! Боже мой!

Згерский вздохнул, пани Ляттер опустила глаза.

- Я не понимаю и не хочу понимать вас, - произнесла она, понизив голос. - Прошу вас вовсе не касаться этого вопроса!

- Я понимаю вас и преклоняюсь перед вашей деликатностью, но... Разве мы повинны в том, что Мельницкий рассказывает на всех перекрестках, что получил отказ, и толкует при этом о своей любви к вам. В конце концов никто этому не удивляется, а я меньше всего, - прибавил он со вздохом.

- Мельницкий чудак, - улыбнулась пани Ляттер. - Но пан Сольский никаких, решительно никаких оснований не давал... и, признаюсь, подобные толки оскорбительны для меня...

- Но эти толки дошли из Рима, где живет несколько польских семейств, которые заметили, что пан Стефан увлечен панной Эленой.

- Я ничего, решительно ничего об этом не знаю, - сказала пани Ляттер. Можно подумать, что наш пансион - это крепость, куда не доходят никакие слухи.

- Гм! - пробормотал Згерский. - Вероятно, все-таки дошли, и, надо полагать, из надежного источника, раз обеспокоили пана Дембицкого.

- Дембицкого? - с удивлением повторила пани Ляттер.

- Да нет, это только мое предположение, - поспешил прибавить пан Згерский. - Я рассказываю вам об этом исключительно из дружеских чувств.

Пани Ляттер была вне себя от удивления.

- Вот видите, сударыня, как хорошо иметь наблюдательных друзей. Пан Дембицкий, как известно, давно знаком с Сольским, сейчас они еще больше сблизятся, потому что пан Дембицкий берет на себя заведование библиотекой Сольских.

- Я об этом ничего не знаю, - прервала его пани Ляттер.

- Зато я все знаю и все слышу, - с улыбкой возразил Згерский. - Знаю я и о том, что панна Элена однажды была резка с паном Дембицким.

- Ах, во время занятий по этой несчастной алгебре!

- То-то и оно. Стало быть, я имею основания предполагать, что пан Дембицкий не питает особой симпатии к панне Элене и, пожалуй, не очень был бы рад служить у нее... Видите ли, сударыня, из мелочей складываются крупные события.

- Я все еще ничего не понимаю.

- Сейчас вы все поймете. Так вот, дня через два после того как до меня дошли слухи о том, что пан Сольский ухаживает за панной Эленой, один из моих друзей вспомнил, что пан Дембицкий расспрашивал его...

- О чем?

- Не более, не менее, как о размере суммы, которой я ссудил вас, и даже... о размере процента. Согласитесь сами, что это проявление заботы со стороны пана Дембицкого могло бы показаться странным, если бы мы не имели оснований причислять его к партии недоброжелателей.

- Какой негодяй! - вспыхнула пани Ляттер. - А потом, что это за партия недоброжелателей? Вы меня просто пугаете...

- Пугаться нечего, это дело естественное, - проговорил Згерский. Знаете пословицу: где счастье, там зависть, где свет, там и тень... Так вот одни, - вы уж меня извините, я буду откровенен, - одни завидуют вам, потому что у вас Мельницкий. Другим ваш пансион все равно, что бельмо в глазу. Однако я не причисляю к ним панны Малиновской...

- Вы знаете Малиновскую? - спросила пани Ляттер, положив руки на подлокотники кресла.

- Да. Это хорошая женщина, и вы к партии недоброжелателей ее не причисляйте. Но об этом в другой раз. Далее, есть такие, которые завидуют панне Элене, потому что за нею ухаживает Сольский, и, наконец, такие, которые раздувают и преувеличивают шалости пана Казимежа.

- А его-то они в чем упрекают? - прошептала пани Ляттер, закрывая глаза, - она чувствовала, что от этого вороха новостей у нее кружится голова.

- Все пустое! - ответил Згерский, покачиваясь так, точно он хотел удержать в равновесии голову. - Упрекают, впрочем, не столько упрекают, сколько удивляются, как это...

- Пан Згерский... пан Стефан, говорите прямо! - сложив руки, воскликнула пани Ляттер.

- Без обиняков? Вот это мне нравится! Это в вашем стиле!

- Итак?

- Итак?.. Ах, да, - повторил Згерский, силясь собраться с мыслями. Удивляются, как это ваш сын, одаренный многими талантами и достойный молодой человек, до сих пор не имеет никаких определенных занятий.

- Казик в самом непродолжительном времени уедет за границу, - возразила пани Ляттер.

- Ясно, к пану Сольскому.

- В университет.

- Ах, вот как! - бросил Згерский. - Кроме того, пана Казимежа осуждают за интрижки... Но любовь, вы сами понимаете, сударыня, свет нашей жизни, цветок души. Я, - прибавил он с глуповатой улыбкой, - меньше всего имею права негодовать на молодых людей за интрижки. Вы понимаете, сударыня? К несчастью, пан Казимеж впутал в это дело пансион...

- Этой девушки уже нет у нас, - строго прервала гостя пани Ляттер.

- Я всегда преклонялся перед вашим тактом, - произнес Згерский, целуя ей руку. - Что ж до других упреков...

- Как, это еще не всё?

Згерский махнул рукой.

- И говорить не стоит! - сказал он. - Многим не нравится, что пан Казимеж поигрывает в картишки.

- Как?

- Да вот так! - прибавил он, показывая, как тасуют карты. - Впрочем, сударыня, ему так везет, что за него можно не беспокоиться. Перед святками он занял у меня пятьдесят рублей на неделю, - ему надо было заплатить какой-то долг чести, - а вернул через три дня и вдобавок пригласил меня на завтрак.

У пани Ляттер руки опустились.

- Мой сын, - сказала она, - мой сын играет в карты? Это ложь!

- Я сам видел. Но играет он с умом, и в таком избранном обществе...

Лицо пани Ляттер неприятно исказилось, она стала прямо безобразной.

- Я огорчил вас? - спросил Згерский соболезнующим голосом.

- Нет. Но я знаю, что такое карточная игра...

- Наверно, ваш покойный второй муж? - почтительно осведомился Згерский.

Пани Ляттер вскочила с диванчика.

- Я не позволю сыну играть! - воскликнула она, подняв сжатый кулак. - Я люблю его, как только родная мать может любить единственного сына, но я бы отреклась от него...

Блуждающие глазки Згерского остановились. Он взял пани Ляттер за руки, усадил ее и сказал совсем другим тоном:

- Вот и отлично! Мы выиграли! Теперь можно поговорить и о деле.

- О деле? - с удивлением повторила пани Ляттер.

- Да. Минутку терпения! Акции сахарного завода, я хочу сказать, мои акции, можно и заложить, ведь ссудить вас - это, как я уже говорил, надежное помещение капитала... Вас и панну Элену. Мельницкий человек богатый, ну, а Сольский, о нем и говорить не приходится.