Птенцы «Фламинго» - Инна Тронина

Пальмы, крокусы, фикусы, заросли лиан отнимали у садовника всё время. Казалось, Ярослав просто жил в оранжерее, потому что каждое растение требовало полива в строго определённое время, а также очень тщательного ухода. Только перед тем, как Аня, выпив кофе по окончании съёмочного дня, приехала на своём кресле немного отдохнуть, Ярослав наконец закончил подметать булыжные дорожки и удалять засохшие веточки с огромной бороды висящего на стенках плюща.

Кроме того, садовник оформил клумбу, разукрасившую хмурый февральский вечер, накормил птичек и рыбок, которые постоянно жили в оранжерее. И только после этого он ушёл. Аня блаженствовала за большой юккой и радовалась хотя бы тому, что на сегодня освободилась.

Где-то в углу орал разноцветный попугай и мешал Ане отдыхать. Потом замолчал — наверное, Ярослав догадался вернуться и накрыть его платком. В буйной зелени стрекотали кузнечики — совсем как Анин мобильник. Трубка была рядом, потому что в любой момент могла позвонить Катя Асланиди, мама, кто-то ещё. Но только не бедный дядя Юзя — третьего дня его похоронили.

Старик пробыл на пенсии всего неделю. Его вдова Зинаида Савельевна люто ругала бездушных актёров, расстроивших дядю Юзю на прощальном банкете. Юная актрисулька заявила, что они провожают «несравненного Иосифа Моисеевича» в последний путь, а не на заслуженный отдых, как положено. И хотя потом девочка билась в истерике, умоляя простить её, ничего было не исправить.

Дядя Юзя зачем-то отправился в закрытый ночной клуб и попал под облаву на кокаинистов и прочих любителей «снежка». Спецназовцы устроили «маски-шоу» и уложили всех клабберов на пол. Для старика сделали исключение и разрешили остаться за столом, но у него начался сердечный приступ, завершившийся в приёмном покое ближайшей к клубу больницы. А ведь бедный дядя Юзя так и не успел отведать кошерного цыплёнка, которого специально для него зажарили на кухне клуба по заказу богатенького клиента. Кстати, этот парень и принёс Зинаиде печальное известие.

Аня приехала в клуб «Фламинго» в трауре, под вуалью. Она работала, как автомат, не обращая внимания на запах лекарств, суету медиков и жуткие следы на собственном теле, оставшиеся будто бы после настоящих пыток в застенке. Да, она практически не чувствовала боли, и именно поэтому страдала. Страдала до такой степени, что даже не могла плакать по дяде Юзе.

И только сегодня, когда под прицелом нескольких камер её начали жечь калёным железом, Аня ощутила ногой слабое тепло и тонкую, как ниточка, боль. Потом ниточка оборвалась, в чаду застенка, пропахшего горелым человеческим мясом, вновь воцарилось безмолвие. Дои-сан с ужасом взирал на страдалицу, которая улыбалась, когда её жгли, и не понимал, почему она так себя ведёт.

А Ане хотелось, чтобы настоящая, не киношная пытка длилась бесконечно. Может, боль вернётся и окажется сильной, долгой, самой настоящей, как раньше. До того выстрела, щёлкнувшего одиннадцать месяцев назад. Неужели до годовщины не удастся расплатиться со Звягиным? А вдруг Володька больше не появится у однорукой Беатрис?

Похоже, что в тот день, когда Аня откровенничала с Синтией Эванс, Звягин действительно её не заметил. Наверное, никак не ожидал встретить свою жертву здесь, считая её не способной приползти даже в бордель для инвалидов. Во всяком случае, никакого интереса к себе после того ужина Аня не отметила. Сначала вздрагивала от каждого шороха, от любого звонка в дверь или по телефону. Когда переносила на дискету свои записки для Синтии Эванс, запиралась на три замка и ждала немедленного взрыва всего дома.

Но ничего ужасного не случилось. Синтия увезла дискету, а Дои-сан приступил к съёмкам своего экстравагантного шедевра. Катя подолгу оставалась с Машенькой дома, а когда Аня возвращалась из клуба, включала американскую колыбельную систему с записью шума морского прибоя и дождя.

Аня лежала на своей широкой постели, закрыв глаза, и слушала звуки прибора, прикреплённого к стенке Машиной кроватки. Так она и засыпала, опустошённая и спокойная, а утром вновь уезжала на съёмки, частенько забыв даже поесть.

А там, в подвале, Аню часто колотили истерики. Но не от боли, не от страха перед зловещим антуражем пыточной, а от неуверенности в себе, в своей удаче. А после Аня успокаивалась и думала: даже если Звягин скроется, Синтия сумеет передать дискету нужным людям. Это был вспомогательный, страховочный вариант на тот случай, если ничего не выйдет у самой Ани.

Она согласилась на чудовищные съёмки для того, чтобы часто бывать в клубе, мелькать в коридорах, залах, даже в ванных комнатах. Также в планы Ани входило знакомство с девочками, работавшими здесь. Больше всего на свете она хотела выяснить, из-за кого тем вечером пришёл в ресторан Звягин.

Несмотря на недавнюю тяжкую утрату, Аня была невозмутима. С недавних пор она стала относиться к смерти философски, потому что сумела заглянуть за край и понять — ничего страшного там нет. Она любила дядю Юзю, привыкла к нему, скучала и ждала звонка. И в то же время сейчас, сидя в зимнем саду, думала о том, что долгов перед стариком у неё не осталось.

Синтия Эванс и Дои-сан заплатили ему за организацию встречи с Анной немалые проценты. Это позволило режиссёру наконец-то уйти на покой, не тревожиться более о благополучии своей маленькой семьи и внучатого племянника Макса. И не её вина, что дядя Юзя поехал в ресторан, что там произошла облава на наркодилеров, а бедное старое сердце не выдержало.

Аня не обидела дядю Юзю ни словом, ни делом, а спасти его своим молоком всё равно не смогла бы. Да ведь он шутил, когда болтал чепуху про Мао Цзэдуна! Никакого молока он не хотел, просто привык развлекать и эпатировать публику. А Анечка, его девонька, была для старика большим, чем зрители, друзья, коллеги, актёры и, тем более, клиенты. После жены Зины Анечка числилась второй. Дядя Юзя всегда твердил, что дочь Сёмы — это и его дочь. Через тринадцать лет после кончины своего первого папы Аня потеряла и второго…

От усталости и голода её слегка подташнивало, покачивало на коляске. Вдруг невероятно захотелось спать. Воспоминания о дяде Юзе навеяли инфернальное видение — Звягин, чёрная дырка пистолетного дула, вспыхнувший в нём огонёк. И дальше — Венеция, гондола, заходящее за морем солнце. В начале января она увидела пленительный и пугающий сон. Когда проснулась, позвонил дядя Юзя, пригласил в ресторан. Там Аня увидела Владимира. Это не могло быть случайностью.

Последует продолжение или нет? Как нужно было поступить? Просто рассказать обо всём Синтии Эванс или предпринять что-то ещё? Всё это время Ане казалось, что та встреча в ресторане была первой, но не последней. Их будет три. Именно три, не больше и не меньше. Несмотря на то, что с тех пор Аня Звягина здесь не видела и ничего о нём не слышала, она твёрдо знала — он рядом. И вскоре появится перед ней, потому что так нужно.

Кроме глухого траура с вуалью и шляпкой Аня была ещё и в парике, и в линзах. Такое условие она поставила перед Дои. Вместо блондинки Аня сделалась рыжей, её голубые глаза превратились в зелёные. Дои-сан, немного поломавшись, пошёл Ане навстречу, потому что она всё объяснила.

Огласка нежелательна, так как слишком много народу, в том числе и из московского бомонда, знают её в лицо. На самом деле, Аня боялась только Звягина, с которым могла запросто столкнуться в коридоре, в будуаре, в ресторане, на парковке.

Сегодня Катя испекла швейцарское фирменное печенье «Лепестки лотоса» — только что узнала рецепт и сразу же решила побаловать хозяйку. Утром Аня не успела съесть ничего кроме полупрозрачных сладких лепестков; запила их чашкой горячего кофе с молоком. Вторую чашку, чёрного и горького, Аня заказала уже после съёмок. Катино печенье было у неё с собой. Когда жевала «Лепестки лотоса», вспоминала и няню, и Машеньку.

Вчера они вдвоём еле-еле заставили девочку проглотить рыбий жир. Сегодня Аня, смеясь и сюсюкая, напоила дочку мандариновым соком. А потом в дверь позвонили те же ребята, что и всегда. Они помогли Ане спуститься в лифте к машине, перебраться на заднее сидение. Потом привычно запихнули в багажник кресло и увезли Аню на съёмки. Странно, но сегодня молодая мать думала о ребёнке даже больше, чем обычно, и не могла понять, почему.

Машенька будто бы весь день была рядом, улыбалась Ане, махала ручонками, а ножками крепко упиралась в бесчувственные материнские колени. Медсестра говорила, что такое бывает месяцев в пять, а Маше ещё не исполнилось и четырёх. И вдруг Аня вспомнила, зачем, собственно, она заехала на кресле в зимний сад. А потом догадалась, из-за чего постоянно думает о дочке.

Вспомнила и словно проснулась, выпрямилась, тронула вуаль кончиками пальцев. Через стеклянную стену опять осмотрела холл, где вскоре должен был появиться Вениамин Георгиевич Хуторов, с которым они познакомились в клубе. Свела их Вероника Кирьянова, прелестная одноногая блондинка с классическими, как у греческой статуи, чертами лица и низким волнующим голосом.