Трепанация - Александр Коротенко

Из деликатности она отвернулась, но посматривала на него через плечо. Наконец он успокоился. Сел на камень. Она протянула ему бумажные салфетки. Он взял их и вытер рот.

– Вам лучше? – задала она банальный вопрос.

Он кивнул.

– Может, вы отравились чем-то?

Он помотал головой, сморщившись и сжав губы.

Только тогда она заметила, что глаза его мокрые и красные. Нет, не заметила она этого. Она почувствовала, что он плачет, но слезы втекают внутрь его глаз.

Присев рядом, она положила руку на его плечо.

– Чем я могу вам помочь, Иван?

Он отрицательно помотал головой. Она устроилась на углу камня, на котором сидел Иван, и молча сочувствовала ему. Бумажные салфетки кончились, и ничего больше она ему предложить не могла.

– У вас проблемы, да?

Он молчал, но она почувствовала, что на правильном пути.

– У меня тоже.

Помолчали.

– Меня бросил любимый. Или я от него ушла. Все равно, мне тоже так плохо. Но что поделаешь? Отец Феодосий говорит, что надо быть сильными, и все будет хорошо.

– Что хорошо? – спросил Иван, повернувшись к ней. Глаза его были напряжены и сконцентрированы в черные блестящие точки. – Что хорошо? Что вы говорите? – переспросил он с интонацией безумца. – Вы дура, конченая дура. Понимаете?

Вероника от неожиданности даже раскрыла рот. Глаза ее расширились от ужаса. Она вдохнула глубоко и не могла выдохнуть.

– Я потерял мать, сына и жену. Понимаете? – глаза его были сухие и жестокие. – А вы мне тут свою чушь талдычите. Дура, вы еще не знаете, что значит терять. Терять всех, без остатка.

– Как это всех? Что вы такое говорите? Как это всех? – наконец выдохнула она.

– Вот так, – совершенно спокойно ответил он. – Раз – и нет никого. А уж как – это вопрос риторики. – И он укрыл лицо ладонями.

– Извините меня, пожалуйста, – пролепетала она, и слезы струйками полились по ее щекам. – Как же это может быть? Извините меня, пожалуйста, – она шмыгала носом и не могла справиться со слезами.

Наконец, обхватив его плечи руками, она уткнулась в него и зарыдала.

Вот так мы и помогаем друг другу. Наверное, так женщины оплакивают своих неродившихся детей, которые могли бы вырасти в мужчин и испытать настоящее горе. Может, горе своих детей они и оплакивают? Возможно, возможно.

– Извините меня, – сказал Иван, – церковь у меня всегда вызывала ощущение смерти. Вот меня и прихватило. Накатили воспоминания, что ли. Как будто попал на похороны. Извините.

Вероника успокаивалась. Она села ровно и лишь продолжала изредка вытирать глаза рукой.

– Я же не знала, – совсем по-детски пролепетала она.

– Ладно, ладно. Вас как зовут, Анжелика?

– Вероника.

– Ах, да. Извините.

– Ничего, ничего. Я понимаю.

– Пойдемте прогуляемся. Мне что-то не хочется в церковь.

– Пойдемте.

И они пошли. Не было ни людей, ни машин, никого и ничего. Даже деревья застыли, как в искусственной декорации. Небо стало нарисованным. И только воздух поддерживал их существование.

Под таким впечатлением Вероника находилась после этого еще некоторое время. Она ловила себя на мысли, что вот она смогла поддержать в трудную минуту неизвестного человека, и от этой мысли становилась сильнее, как ни странно.

Глядя в окно на перемене между лекциями, она вспоминала и вспоминала детали встречи с Иваном, вела с ним разговор, и от этого его образ обретал черты живого человека, возможно, далекого от реальности, но ощутимого для нее.

– Привет!

Или:

– Здравствуй, Вероника!

Или:

– Девушка, вы из этой аудитории?

Или, или, или. А важно ли это?

Она, собственно, и не помнила, как подошел и что сказал Осип. Она помнила взгляд Вениамина, детский и растерянный. Ей не хотелось общения, но желание продолжить жизнь было сильнее, и после лекций они сидели в кафе.

Осип рассказывал интересно и забавно. Постепенно и Вениамин расслабился. Стали вспоминать общих знакомых по университету. Обсуждать преподавателей. Вероника призналась, что не замечала Вениамина, но она вообще бывает рассеянной и невнимательной. Вениамин смешно рассказывал анекдоты про психологов и их клиентов.

В конце концов он осмелел и признался, что постоянно за ней наблюдает и ждет ее появления в аудитории. У Вероники на щеках появился румянец. Она отшучивалась, почувствовав себя раскованно и свободно в компании этих обаятельных ребят.

Встретились они через неделю в боулинге, но ощущение постоянного общения сохранилось благодаря «аське» и скайпу, которыми они активно пользовались все это время.

Конечно, Вероника чувствовала отношение Вени к себе, но что она могла поделать, если он ей представлялся еще совсем юным. Его шутки, знаки внимания и поведение были какими-то наивными. Радостными, да, но лишенными глубины и осмысленности. Он иногда напоминал резвящегося щенка.

Другое дело Осип. Его красивые глаза всегда были грустными. Даже когда он шутил, казалось, он непрестанно продолжает что-то обдумывать и отвлекается на секунду только ради вас, возвращаясь в свой мир. Он был сильный, но и груз его внутренних проблем был не слабым. И от этого его хотелось утешить, как ребенка, которому, кроме слов, нечем помочь.

И все же к обоим она относилась ровно, как к друзьям. По крайней мере, старалась это делать. Хотя женщины не в состоянии скрывать свое истинное отношение.

Как это часто происходит, рано или поздно Вероника узнала и историю Осипа, и его отношения с Вениамином и роль Александра Борисовича Гордона в этой истории.

В свою очередь, она поделилась с братьями своей историей любви.

Все это было воспринято молча, но с большим пониманием.

Хотя нет. Вениамина возмутило поведение Паши, и он что-то высказывал, но это было не существенно, а лишь эмоционально.

Рассказала Вероника им и о священнике, которого она посещала хотя бы раз в неделю. Она не была уверена в том, что стала верующей, но личность Феодосия, его простые и ясные суждения успокаивали Веронику, и она стала испытывать в них потребность.

Людям свойственно делиться хорошим, хоть и не материальным. Неудивительно поэтому, что Вероника привела Осипа и Вениамина к отцу Феодосию, чего, может быть, и не следовало делать. Хотя что случилось, то случилось.

Следует признать, что Осипу было все равно, так как он продолжал считать, что помогает брату.

Откровения Вениамина

Мать Вени, Роза Леонтьевна Короткая, была полностью поглощена мощью и силой своего мужа. В нем она растворилась и существовала в виде красивой женщины, сознание которой все воспринимает сквозь призму мировоззрения мужа.

Ребенок появился как-то незаметно. Так же незаметно он и существовал для нее. Она его любила как мать, но, в отличие от других, Веня существовал всегда рядом, но никогда – в ней. Свое отношение к нему она всегда сравнивала с отношением отца и при совпадении следовала за мужем, как за путеводной звездой.

Веня с детства был застенчивым, как многие дети, но его сутулость, проявившаяся в юношеские годы, скорее была следствием авторитаризма и харизматической целостности натуры отца. Эта глыба воли и рассудочности, лишенная эмоций, придавливала его всю жизнь и напрочь лишала права на свое мнение или самостоятельность поступков. И все же в нем теплилась жизнь и надежда на выживание собственного Я под этим прессом абсолютизма.

Первые признаки одиночества проявились, как ни странно, примерно в пять-шесть лет.

Случилось это так. Как-то в выходной день с утра Веня стал испытывать непонятное беспокойство. Ему хотелось трогать свое тело и тереться голыми местами. Хотелось раздеться догола. У него возникла сильнейшая эрекция, и он боялся, что кто-то войдет к нему в комнату и все увидит.

Преодолевая страх, с сильно бьющимся сердцем он опустил штанишки до колен и сжал свой членик. Затем присел и потерся попкой о стену. Это было восхитительно, но тут дверь распахнулась, и вошел отец.

– Что ты тут делаешь?

Веня лихорадочно встал и натягивал штанишки.

Отец молча смотрел на него.

– Я ударился, – только и смог произнести Вениамин.

Чувство вины бросило кровь к его лицу.

– Дай посмотрю, – сказал отец и, наклонившись над сыном, слегка оттянул штанишки у пояса.

– Ничего там нет. Пойдем завтракать.

Много раз после этого на Веню накатывали кошмарные ощущения внезапности и отчаянной вины, которые он испытал. И одиночество. Возможно, впервые он почувствовал, что есть его собственный мир и он принадлежит только ему, со всеми кошмарами и потрясениями, и никто не сможет войти в него для того, чтобы ему помочь. А отец? Отец оказался первым в списке тех, кому недоступны переживания сына, несмотря на то, что он был талантливым, а может даже выдающимся психологом.

Возможно, сложившаяся замкнутость и интенсивная внутренняя жизнь подтолкнули Веню к изучению психологии и выбору ее как специальности впоследствии.

Однако в отличие от отца, который, как ему казалось, видел и чувствовал происходящее в душе пациентов, Веня считал, что это иллюзия и самообман. Не способен человек в принципе чувствовать или понимать происходящее в сознании другого.