Елена, любовь моя, Елена! - Лючано Де Крешенцо

В «партере» поднялся взволнованный ропот. Со всех сторон посыпались вопросы:

– А они хоть красивые, эти лемниянки?

– Как вы могли вытерпеть запах индиго?

– Сколько их было?

– Да что-то около тысячи, – ответил Аскалаф, – а нас сорок восемь, без Аталанты и Геракла, отказавшегося покинуть корабль. Если не считать неспособных рожать старух, на каждого из аргонавтов пришлось по четырнадцать женщин. Всего на любовь ушло семь дней и семь ночей.

– А как же все-таки вонь? – снова поинтересовался кто-то из слушателей.

– К ней мы довольно скоро притерпелись, – признался Аскалаф, – перестали обращать на нее внимание. Царица влюбилась в Ясона и не хотела отпускать его с острова. Да и мы, по правде говоря, охотно остались бы у таких гостеприимных хозяек, если бы не Геракл, который, устав ждать, сошел однажды ночью на берег, долго стучал в городские ворота, а потом увел всех на корабль, вырвав героев из женских объятий или уведя от застолья. У Гипсипилы от Ясона родилась двойня: Эвней и Неброфон. Первый до сих пор царствует на Лемносе.

– О ахейцы! – послышался в темноте чей-то голос. Все оглянулись. Некий Талфибий со знаком власти Гермеса вышел в центр круга и попросил слова.

– О ахейцы, правитель народов великий Агамемнон, – сказал он, – нуждается в вашей поддержке: вы все до единого должны явиться к шатру Ахилла!

К шатру Ахилла? Ночью? Зачем?

– Пелид, – продолжал Талфибий, – уже давно не участвует в битвах; пора напомнить герою о его обязанностях и обещаниях. Пора ему позабыть о личных обидах и наказать дерзких сынов Приама. Делегацию возглавят: царь Саломина Аякс-большой, царь Финикии почтенный Феникс и царь Итаки многоумный сын Лаэрта Одиссей. А вы, о наши благородные друзья с Крита, из Фив, Пилоса, Коринфа и сотен городов Фессалии, Элиды, Аркадии и Этолии, следуйте за этими посланцами: пусть быстроногий герой знает, как возрадуются ахейцы его возвращению!

Все поднялись и толпой направились к шатру Ахилла. На берегу их ожидал готовый присоединиться к посланцам Терсит.

Когда ахейцы подошли к шатру Ахилла, герой, полулежа и держа в руках серебряную цитру, распевал эпические гимны. Перед ним сидел и молча слушал верный его друг Патрокл.

При виде Одиссея, Аякса Теламонида и, главное, старого Феникса, к которому, говорят, Ахилл был особенно привязан, он быстро поднялся им навстречу.

– О мой добрый Феникс, о славные друзья, воистину благословенны боги, направившие ко мне ваши стопы! Садитесь вокруг жаровни и усладите мой слух вашими речами! – воскликнул он и, обернувшись к Патроклу, добавил: – А ты, сын Менетия, налей в чашу побольше вина и поменьше воды и предложи моим друзьям по кубку зелья, привезенного нам из Феста.

Поначалу все было, как на обычной дружеской пирушке земляков, воины обнимались, хлопали друг друга по плечам, здравицы следовали одна за другой Патрокл смешивал вино с водой, а Ахилл поджаривал на огне нанизанные на вертел куски мяса.

Остальные, в том числе и Терсит, держались в сторонке, но прислушивались к каждому слову героев. По своему положению некоторые из них могли бы сидеть перед огнем вместе с остальными посланцами – взять хотя бы того же Идоменея или Эвания. Первый был царем Кносса, второй – Маталаса, но они не осмеливались вмешиваться в дела парламентеров. Слишком важно было для достижения ахейцами окончательной победы участие Ахилла в сражениях, чтобы сорвать переговоры каким-нибудь неудачным словом. Все знали, что герой чересчур обидчив и из-за всякого пустяка может впасть в гнев. Не случайно в число посланцев входили три человека, лучше других умевшие вести переговоры – хитрец Одиссей, отважный воин Аякс-большой и Феникс – старик, которого Пелид чтил больше отца родного.

Первым взял слово Одиссей:

– Спасибо тебе, Ахилл, за угощение, но не ради твоего вина добирались мы до самого устья Скамандра. Ход войны неблагоприятен для ахейцев, и никто из нас нынче ночью не сможет предаться Морфею с уверенностью, что завтра он еще раз увидит, как Гелиос в своей огненной колеснице окунается в море. Дарданцы теснят ахейскую рать и уже вплотную подошли с горящими факелами к нашим черным кораблям, чтобы поджечь их. Гектор носится по лагерю и похваляется, будто он самый сильный из смертных. До того разважничался, что и тебе сейчас вряд ли удалось бы поставить его на место!

– О сын Лаэрта, – перебил Одиссея Ахилл, – ты зря тратишь слова! Не со мной тебе обсуждать ход войны, а с твоим вождем – могучим пастырем пародов Агамемноном: ведь он, а не я командует нашим войском.

– Так именно Агамемнон и послал нас к тебе, о сын Пелея! – с улыбкой отвечал Одиссей. – Атрид велел передать, что если ты отринешь свою, пусть и праведную, обиду и снова выступишь против врага вместе с ним, он преподнесет тебе семь еще не знавших огня треножников, десять золотых талантов, двадцать медных лоханей и двенадцать быстроногих коней, уже одержавших не одну победу в состязаниях. Кроме того, он подарит тебе семь женщин редкостной красоты и мастериц на все руки. Наконец, ты получишь от него дар, который, думаю, придется тебе особенно по сердцу… – Здесь Одиссей, искуснейший оратор, выдержал многозначительную паузу, – Брисеида, рабыня с тонкими лодыжками, из-за которой было столько споров, вернется к тебе неоскверненной, поскольку Агамемнон поклялся, что ни разу не возлежал с ней в постели или в каком-нибудь другом месте, как это бывает у красивой женщины с ее полновластным хозяином.

Ахилл ничего не ответил Одиссею: вперив глаза в пустоту и упрямо набычась, он продолжал сидеть неподвижно. Гости выжидательно смотрели на героя: неужели он не примет подарков? Неужели не согласится принять обратно Брисеиду и вернуться на поле брани?

Одиссей видя, что Ахилл все еще колеблется, сразу же перешел к перечислению дополнительных даров.

– Это еще не все, – сказал он. – В день, когда мы сокрушим великую Трою, ты сможешь нагрузить свои корабли серебром и золотом до отказа и еще взять себе двадцать троянок, уступающих по красоте разве что самой Елене. Наконец, Агамемнон отдаст тебе в жены одну из своих трех дочерей, а в приданое ей – семь многолюдных городов Мессении: Кардамилу, Энопу, Геру, Феры, Эпею, Анфею и Подас, славящиеся своими тучными стадами и виноградниками.

Тут Ахилл понял, что отмалчиваться больше нельзя, тем более что назавтра все присутствующие станут, конечно, расписывать щедрость Агамемнона и его, Ахиллову, неблагодарность.

– О сын Лаэрта и Зевсов потомок, о хитрый и велеречивый Одиссей! Поскольку мне, как врата Аида, противны все, кто говорит одно, а на уме держит другое, буду излагать свои мысли ясно и четко: какая радость сражаться за ахейцев? Ведь у них равную прибыль имеет и тот, кто не щадит своей жизни, выступая в первых рядах, и тот, кто наблюдает за битвами с отдаленного холма. Двенадцать городов подверг я разорению здесь, в Троаде, и все двенадцать раз добыча полностью доставалась Атриду. Он, отсиживавшийся в тылу, отдал воинам лишь малую толику добычи, себе же оставил много. И не его, а мой меч повергал в ужас троянцев. Когда я вступал в сечу, Гектор не осмеливался отходить далеко от стен Илиума.