Фантастические повести и рассказы - Сергей Казменко

Я не представлял, что это будет так страшно…

Я думал, что уже видел все это, что уже привык. Но тогда, наверное, я воспринимал это по-другому. На Рикпосте я еще не был Офицером Связи, я мог бы заболеть точно так же, как тысячи и тысячи других, да и вообще я был еще слишком мал, чтобы понимать. Мне просто повезло тогда — сам не понимаю, почему. Иммунитета у меня, конечно, еще не было, иммунитет мог появиться лишь у тех, кому вживили действующие клетки крептоломы. Я думал, что всего нагляделся, что после того, как мы, наравне с федеральными войсками — людей остро не хватало, и к работам привлекли тогда даже штабников — расчищали развалины порта в Бухте Дьявола, мне уже нечего страшиться, что самое жуткое я уже видел.

Оказалось — нет.

Оказалось, я побывал лишь где-то на середине спектра страданий, и только теперь опускался на самое дно.

И я вдруг понял, насколько же легко тем, кто стоит на другом полюсе, насколько легче одним словом, одним приказом, одним нажатием кнопки обречь на смерть миллионы людей, для тебя совершенно чужих, людей — символов, людей — цифр в отчетах, чем вот так, как я сейчас, наблюдать смерть одного-единственного, конкретного человека. Человека, которого знал.

Но страшнее всего оказалось увидеть его взгляд. Потому что — правда, лишь в самом начале — в нем было не страдание, не мольба о помощи, не отчаяние и не гнев. Я мог, конечно, неверно истолковать его, но я увидел во взгляде Онги жалость — жалость ко мне, который, как он думал, должен был умереть точно так же. До сих пор я временами вижу во сне этот его взгляд и просыпаюсь — чтобы не спать уже до утра.

Я просидел рядом с ним до темноты. Временами я слышал крики, несколько раз — выстрелы. Никто не проходил мимо нашей двери, ни одна машина не взлетела со стоянки. Когда наступила ночь, бояться, видимо, было уже некого. Из всех нас могли уцелеть лишь я и резидент — если он был среди нас.

Ночью я перебрался к ангару. Охрана была мертва — как и все остальные. Но Салдо не зря поставил ее. Перед ангаром лежал человек, опознать которого я так и не сумел — половина головы у него была снесена выстрелом в упор. Возможно, это и был резидент. Но тогда он слишком поспешил.

Я взял из ангара пять энергоэлементов и установил их в машину, вторую с края, чтобы не рисковать понапрасну. Все эти дни мы, по распоряжению Салдо, летали над островом на разряженных элементах, чтобы никто не мог унести заразу на Континент. Однажды моя машина еле-еле, на последнем дыхании дотянула до виллы. Если бы я приземлился на зараженной местности, меня расстреляли бы с воздуха.

Я отогнал машину в сторону, посадил ее у края площадки и надолго задумался. Нет, я не мог заставить себя сделать этого. Я знал, что буду еще жалеть об этом, что сомнения и запоздалые сожаления не дадут мне покоя, но я не мог больше оставаться здесь. Ни одной лишней минуты. А тем более, оставаться до утра, до света, чтобы проверить, действительно ли все погибли. Я знал, что мысль о резиденте, которая мучила меня с самого начала, вскоре может превратиться в манию, что мне не будет теперь покоя от этой мысли. Но нет, я не мог ходить среди мертвых и искать его. Нет, не мог.

Но я все же не улетел сразу. Я все же вышел из машины и пошел снова в ангар, где хранилось все, что требовало охраны. Я старался не смотреть на погибших, я старался отвлечься, думать только о деле. Но все равно не мог унять нервную дрожь — это я, который считал когда-то, что способен на все. Работа заняла часа два — больше, чем я предполагал. Я установил фугасы с радиовзрывателями и в холле виллы, и на площадке, чтобы не осталось ни одной целой машины, и в ангаре, у энергоэлементов — везде, где только мог. И, взлетев высоко над мысом, спиралью ввинтившись на километр в звездное небо, подорвал заряды.

На секунду — не более — весь мыс озарился ярким пламенем. Потом донесся грохот взрывов. Потом внизу стало совсем темно, лишь кое-где пробивались одинокие огоньки будущего пожара.

Я не стал больше ждать. Я полетел к Станции.

Я посадил машину на площадке перед входом, и только когда хотел уже открыть дверцу и выйти наружу, до меня вдруг дошло, что здесь, над развалинами поселка, еще небезопасно. Еще могли здесь шляться с карабинами недобитые боевики Комитета — ведь поселок и окружающую территорию мы заразили только позавчера.

Недолго думая, я снова поднял машину в воздух — это был старый «Метеор», но вполне исправный и специально дооборудованный еще на Континенте аппаратурой, которая облегчила бы поиски людей на острове — и стал медленно кружить над окрестностями, включив все фиксирующие системы. Моего терпения хватило на полчаса, за это время удалось обнаружить в поселке лишь несколько одичалых собак и кошек, не говоря о более мелкой живости. И ни одного человека. Вполне естественно, люди избегали поселка со времени взрыва складов. Если никто не затаился где-то в подвале, имея удобную позицию для стрельбы по входу в Станцию, то мне ничего не угрожало. Надо было рискнуть.

Второй раз я посадил машину у самого входа, так, чтобы она загораживала меня, когда я из нее выйду. Если кто и следил за мной, он не помешал мне проникнуть на Станцию. Когда входной люк за мной закрылся, я снова, впервые за много дней оказался в безопасности. Я даже не почувствовал облегчения — так вымотала меня нервотрепка последних дней и недель.

Но о главном я не забыл. Отметил время и стал ждать. Ждать не менее трех часов двенадцати минут. И не более трех часов двадцати одной минуты. В этот промежуток времени я мог пройти из шлюзовой камеры внутрь Станции или покинуть ее. Попытка сделать то или иное раньше или позже неизбежно активировала бы заложенную мною для резидента мину.

Чтобы не проспать — на будильник в часах я не надеялся, я слишком устал, и вполне мог проспать, несмотря на его сигнал — садиться я не стал. Встал, прислонившись к боковой стенке, и попытался думать о чем-то постороннем. Стал вспоминать своих товарищей по Академии. Где-то они сейчас? Ре-Дуван наверняка уже получил должность Инспектора, как никак прошло пять стандартных лет, а старт у него был хороший. Аккранта, конечно, так и закинули на Сентер на много-много лет. Да он-то наверняка доволен, работа как раз по нему — до начальства далеко, подчиненных достаточно, работа ответственная и хорошо оплачиваемая. Он-то доволен. А вот Редуолл, безусловно, сейчас в томлении — штаб «Р-5», само собой, не то, о чем он мечтал, это слишком далеко от настоящего дела, и никаких перспектив на ближайшие годы. Но у всех у них всегда есть утешение — мой пример, мне-то никто не завидует, я уверен. Меня, наверное, даже жалеют. Даже те, кто упрятал меня на Сэлх. А теперь, когда до них дойдет, что тут произошло, будут жалеть еще больше. Ведь я метил — и не без оснований — на пост третьего субдивидора в штабе «Р-1». А попал сюда…

Я вспомнил то злосчастное утро, когда дежурил в Центре на линии Вектор-А. Если бы не Миегрол Ленко, который был в тот день старшим офицером в центре, мне, возможно, все сошло бы с рук. С другой стороны, если бы не он, я, почти наверняка, вылетел бы навечно из Службы Связи. И того и другого не случилось — Миегрол Ленко после всей нервотрепки той ночи нашел виновника случившегося и он же имел достаточный вес и авторитет, чтобы отстоять меня после того, как наше начальство из Академии раздуло историю до подобающих масштабов. Хотя временами мне начинало казаться, что с глер-стимулятором я переборщил.

Но до сих пор оправдывались все мои расчеты…

Я очнулся падая, и успел сгруппироваться. Усталость брала свое. Я встал, потер заболевшее снова правое колено, некоторое время походил взад-вперед — два шага туда, два обратно. Прошло полтора часа, меньше половины срока. Снова вставать, прислонившись к стене, я не решился — в следующий раз мог и не проснуться, даже падая. Надо было срочно найти себе дело. И я нашел — самое бессмысленное, которое только мог представить. Достал нож и стал выскребать им на декоративной панели свои инициалы, рамку вокруг них, какую-то гротескную физиономию. За этим занятием меня и застал сигнал — три часа двенадцать минут миновало.

Для верности я прождал еще три минуты, затем нажал на входную панель. Вход в Станцию открылся. Взрыва не последовало.

Я не стал даже разряжать мину, даже не пошел в душевую. Сил хватило лишь на то, чтобы сбросить у входа свою грязную заразную одежду, кое-как дотащиться до койки и накрыться одеялом. Через минуту я уже спал.

Я проснулся через восемь с половиной часов — все еще усталый и разбитый. Но я уже мог работать, а после душа и хорошего кондиционированного обеда совершенно пришел в себя. Первым делом я уничтожил всю одежду, в которой пришел на Станцию, затем еще около часа провел в душевой, отмываясь различными гадостными составами, пока на Станции происходило обеззараживание, и только затем, порядком уже утомленный этими процедурами, прошел в центральный зал, к пульту. Откладывать эту работу больше не следовало.