Секс в браке - Елена Ровинская

прищурился.

Раньше я думала, что так он глядит, потому что бесится. Откуда же мне было знать, что так Дима смотрит, когда возбужден.

Он притянул меня к себе и тяжело навалился сверху.

Глава 6.

«Соня против всего остального мира»

В конце января Самсоновы, наконец, закончили внутреннюю отделку и нас пригласили на новоселье.

Ирка, затянутая в корсет, яростно улыбалась, косясь на Санину руку, лежавшую на ее бедре. По дому с бокалом в руке, таскалась Богданова в Иркиных сапогах.

– Здорово, а? – сказала она и вытянув носок, предъявила обновку. – Как тебе?

Это был намек.

– На тебя не налезет ни одна моя вещь, – я отчего-то ощущала себя виноватой.

Богданова шагнула на новый уровень развития паразита. Теперь она уже ничего не просила прямо, она заставляла людей оправдываться за то, что те ничего не дарят ей.

– Вот такие вот вы, подруженьки, – строго проговорила она. – Кстати, этот ваш «Дон Периньён» – гадость жуткая.

Я не стала ее поправлять. Богданова прекрасно знала, что это «Дом», просто хотела выставить меня зазнавшейся стервой и заставить на волне раскаяния что-либо ей подарить. Видимо, Ирка пригласила ее, будучи вынужденной. Ирка всегда любила задирать нос. Теперь за это приходилось дарить подарки.

– У тебя нет, случаем, маленькой черной сумочки? Не обязательно дорогой, но и не дешевой!.. – спросила Элина.

– Нет, – ответила я.

Меня еще с той поры, когда мы жили в одной квартире, мутило от беспардонной Бонечкиной наглости. И я не собиралась терпеть ее, когда жила без нее.

– Конечно, – сказала Элина. – Как только мадемуазель вышла замуж, она уже не помнит, как мы вместе подкрашивали маркером сапоги.

– Мадемуазель четыре месяца сидела за столиками в корейских клубах и знает больше методов развода на бабки, чем ты! – ответила я. – Хочешь сумочку, похудей, приведи себя в порядок и снизойди до кого-то, кто не играет в хоккей.

Богданова обиженно фыркнула и, обнаружив, что ее бокал пуст, унеслась за новым. Я огляделась по сторонам.

Дима стоял у стены, беседуя с какими-то одинаково-толстыми мужиками, которых я не могла опознать. Некоторые так стремительно набирали вес и меняли форму, что я уже давно зареклась обращаться к кому-то по имени. Не узнавала. Путала.

Всем им не хватало адреналина, не хватало войны. После того, как выяснилось, что в городе орудует какой-то урод с гвоздичками, умерщвляя старушек и одиноких женщин, бывшие братки отвлеклись от отстаивания скучных молебнов и оживились, предлагая устроить «чистку». Но когда подражатель ввалился к нам!..

Как и предсказывал Дима, в городе всполошились.

Кан заметил мой взгляд и дал понять, что занят. Я тяжело вздохнула. Не так уж весело цокать шпильками, как Сонечка, когда никто на тебя не смотрит. Потому что твой муж ревнив.

– Вот ты где! – Ирка злобно зыркнула на меня и тут же принялась толковать мои мысли. По-своему. – Да, не так все шикарно, как у тебя!.. Хотя бы из вежливости, сделай лицо попроще!

– Ты, ебнулась? – спросила я прямо.

– Да, давай, унижай меня, – она насупилась. – Тебе теперь все можно! Ты же теперь жена Матрицы!.. Когда тебе надоест корчить рожи, можешь блевануть на наш персидский ковер!

– Вообще-то, – сказала я, – мне жутко жмут туфли. Если ты дашь мне тапочки, я буду улыбаться и порхать вокруг твоих ковров, как трахнутая канарейка.

Ирка удивилась и покраснела. По ее взгляду, невольно брошенному на Бонечку, я поняла, откуда все началось.

– О, господи, Ира! Кого ты слушаешь?.. Я просто отказалась ей сумочку подарить.

Скомканно извинившись, она почесала шею и спросила, как мне гостиная. Я, ощущая себя обязанной, громко одобрила все, что я вижу.

Хрустальные люстры, персидские ковры, псевдогреческие статуи и диваны, обитые золотым атласом. Чего не сделаешь, когда у человека есть деньги? Золотые унитазы и те, у некоторых, были в ходу.

Наш собственный дом был, к слову, обставлен проще. Металл, стекло и бетон. Белое и черное. И я не поняла, с чего Ирка взъелась. Возможно, дело было не в мебели, а в том, что я обошла ее в иерархии. Выиграла свой личный забег. Мой «Кубок», облаченный в черное, стоял, прислонившись плечом к украшенной позолоченной лепниной стене. Я посмотрела на пухлых младенцев из гипса, которые резвились у потолка над его головой и спросила:

– У вас уже зубки режутся?.. Мои меня скоро с ума сведут.

Ирка смягчилась было, поддавшись на кодовое: «Я мать – ты мать!», но в этот миг их горничная открыла дверь.

– Он что, издевается?! – вопросила она, задохнувшись. И неосознанно, до боли сжала мое запястье. То самое, на котором остался широкий, прикрытый браслетами, шрам.

Я напряглась и принялась нервно отковыривать ее пальцы. Оскорбившись еще сильнее, Ирка метнула на меня взгляд, подобный отравленному кинжалу и отошла. Я видела, как она оторвала Бонечку от буфета с деликатесами, уволокла вглубь дома.

Дима, явно успевший это заметить, широко ухмыльнулся и кивнул мне на дверь. Там, приветствуя Макса и, – куда более радостно, – Сонечку, стоял Саня. Его лицо сияло от неподдельного удовольствия. Сонечке он едва достал бы до уха, даже если бы она сняла каблуки. Но она их никогда не снимала и Санин нос был направлен в ложбинку между ее грудей, слегка «припорошенных» россыпью бриллиантов на тонком, в виде паутины, колье.

Макс, все еще с животиком, но уже с одним подбородком, ехидно улыбался, глядя поверх моей головы. В том направлении, куда удалилась Ирка. Оставив Сонечку чирикать с хозяином дома, который тут же вызвался показать ей свои владения, Макс отдал горничной свою куртку и шубку спутницы, и широким шагом подошел к Диме. Хлопнув по плечу, что-то коротко сказал и тут же принялся пожимать протянутые руки.

В гостиной шушукались: это женщины хором напряглись при появлении Сони. В узком алом платье, – черные длинные волосы приподняты над ушами двумя широкими заколками в виде лаврового венца, – она была ослепительна. При мысли о том, что эта девушка была в меня влюблена, меня посетила гордость. Я даже не подумала, не испытывает ли этого чувства и Дима. Или, что при виде Сони испытывает Макс. Даже зависти не осталось. Под взглядом Димы я постаралась слегка пригасить улыбку, но, кажется, он понял, что я улыбаюсь отнюдь не от вожделения.

Понял и не сердился.

Я глубоко вздохнула, все еще восхищенная. Но теперь в душе оживала давняя зависть. Как мне хотелось бы, чтобы так шушукались при виде меня. Чтобы мужчины бросали жен и детей и, позабыв про опасность быть убитыми подругой во сне, пищали, как резиновые поросята. Но у меня не было ни ее красоты, ни ее магнетизма. Зато было время, когда я не раздумывая, будь у меня такая возможность, плеснула бы ей кислоты в лицо.

И я опять задумалась о всем том, что сказал мне Макс. Про Иру. Про то, что