Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником - Лиза Таддео

покрытие цвета овсянки от стены до стены.

Впрочем, мы все равно там только ночевали. Мы ездили в «Фернвуд», местную гостиницу, где встречались с друзьями родителей. При гостинице был роллердром. От живительных, наэлектризованных воспоминаний о катании на роликах мне хочется покончить с собой. Четкие росчерки на полу катка. Запахи пиццы и дерева. А какое впечатление на меня производили девчонки-подростки, работавшие там! Их радужные носочки и завитые волосы. То, что эти девочки вытворяли после закрытия катка.

Ужинать мы ездили в стейк-хаус под названием «Большой А». Над дверью висел огромный кованый железный бык, и вывеска мигала красным неоном, точно маяк. Там я взрастила в себе любовь к американским тавернам. Тонюсенькая жареная картофельная соломка. Мужчины, пьющие пиво из толстых кружек. Официантки с бугристыми лицами. Нам никогда не приходилось дожидаться столика, однако в зале всегда было битком народу.

Время от времени мы ездили в ресторан с белыми скатертями, который назывался «Вилла Вольпе», огромный и просторный, как банкетный зал. Официанты в бабочках и более пяти рыбных блюд в меню. Родители иногда брали меня с собой, потому что мне нравились дорогие вещи. Я все время об этом думаю. Как дорогое заведение моего детства теперь кажется мне дешевкой. Притом что я нищая.

Прямо рядом с шоссе I-90 была закусочная, где кормили варениками. Мы с матерью заказывали шесть штук на двоих. Мне казалось, кроме нас, в мире больше никто о них не знал. Я не сознавала, что это была этническая кухня или что возможны вариации этого блюда. В особенный восторг меня приводили крохотные колечки зеленого лука, которым были посыпаны вареники. Мы занимали солнечное местечко у окна, садились на табуреты и глазели на проезжавшие машины. Макали вареники в пластиковую соусницу со сметаной. Как-то раз один вареник оказался замороженным внутри. Я почувствовала себя преданной. Мы не стали просить, чтобы на кухне его разогрели. Наверное, потом выбросили в мусорный бак.

Недалеко от закусочной был блошиный рынок-ярмарка с тортами-муравейниками, колпаками для колес, огнестрельным оружием, картингом, мормонами, торговавшими мылом и свечами, мужчинами в рубашках без рукавов, продававшими генераторы, лоскутными одеялами, старыми куклами с волосами из пряжи, контрафактными черепашками-ниндзя, жестяными совами, выделанными шкурами, грилями, на которых жарились бургеры, и домашними картофельными чипсами, разложенными в зиплок-пакеты, по пятьдесят центов порция. Мы всегда брали «муравейник». Потом бродили по рядам – ровно столько, сколько нужно, – и я возвращалась домой с кварцевым кристаллом или булавкой времен Гражданской войны в США.

От случая к случаю на территории ярмарки устраивали выставки машин. Я говорю «от случая к случаю». Хотя, уверена, у выставки, как и у всего, были и назначенная дата, и точное время. Но мои родители, казалось, обладали чутьем на такие вещи. Они ничего не планировали. Мать и отец всегда появлялись вовремя там, где нам надо было появиться, но, когда речь шла о событиях по выходным дням, особенно в Поконо, мы просто садились в машину и ехали под лучами солнца, и, если на ярмарке была выставка автомобилей, папа останавливался. Он обожал тачки. Разговаривал с их владельцами о трансмиссиях и заглядывал в окна, прикрывая глаза от солнца и поднося лицо близко-близко, но никогда не касаясь машины. Отец знал цену чистоте. Дома мне не разрешалось прикасаться к стенам. Когда я сердилась на родителей, то корчила яростные рожи и тайком прижимала ладошки к нашим кремовым стенам, оставляя отпечатки, которые, возможно, не были бы замечены еще несколько лет, однако, безусловно, причинили бы боль после обнаружения.

Но больше всего в Поконо я любила бассейн. Их было два. Один возле нашего дома, примыкавший к озеру с утками и весельными лодками. В этом бассейне был логролл – плавающее бревно. Вероятно, он был там только однажды, но мне живо помнится это ощущение, когда невозможно стоять ровно дольше одной секунды. Кошмарное чувство, которое улетучивается за ночь, так что к следующему утру тебе кажется, что сегодня уж точно все получится.

А еще был другой бассейн – в «богатейском» углу Эстейтс. Он назывался «Вершина мира». Располагался высоко в горах, окруженный деревьями, и там был бар и женщины, спускавшие с плеч лямки купальников.

На территории этого бассейна находились теннисные корты: красивые комнатные растения, мягкий перестук мячей и тихие постанывания-порыкивания мужчин.

К «Вершине мира» мы ездили нечасто. Это был скорее центр отдыха для взрослых, а родители не слишком любили выпивать днем. Мне же всегда казалось, что они отказывают в роскоши мне и даже самим себе.

Запах бассейна там, наверху, был гуще. Хлорки сыпали больше. Я знаю, многие дети любят запах хлорки, хотя не уверена, что они любят его так, как любила я. Полагаю, я закладываю фундамент для тебя. Еще одной любительницы хлорки, выпущенной в этот мир.

Глава 12

Тем вечером снова позвонила жена Вика. Я была в кухне. По вечерам мой проклятый дом я еще могла терпеть. Светильник над раковиной сиял янтарным и успокаивающим светом. Я слышала, как на улице Ривер играет в мяч со своим псом. Когда я не взяла трубку, Мэри написала: Моя дочь там? Скажи мне ты, потаскуха.

Я поискала страничку ее дочери в «Фейсбуке». Начала с жены Вика, которая ничего не публиковала со времени последней записи, появившейся за четыре часа до смерти ее мужа.

Какая-то подруга Мэри недавно разместила на ее страничке цитату Халиля Джубрана о смерти. Я кликнула на профиль этой подруги и прочла ее последний пост:

Я каждое утро встаю и оставляю своих 3 детей, уезжая на работу. Еду туда больше часа. Иногда работаю по выходным. Я жертвую этим временем, которое могла бы проводить с семьей и друзьями, потому что знаю, что моя работа и работа моей организации меняют мир. Я не могу ездить в зоны конфликтов, зато могу тратить каждый день на поддержку лоббистов в Вашингтоне, чтобы помочь предотвратить войну и разлуку детей с их мамами (я умерла бы, если бы это случилось со мной) и в целом делать этот мир более безопасным местом для всех. Я всей душой верю, что мир во всем мире важен для американцев, и надеюсь, что Конгресс со мной согласен.

Не смей быть одной из этих, говорящих или пишущих подобные вещи, из этих, которым нужно, чтобы другие что-то о них думали.

Я пощелкала по профилю Мэри, чтобы найти фотку Элинор, ее семнадцатилетней дочери. Клубничные волосы. Широкие, плоские щеки Вика. Элинор представлялась доброй и