Большой вопрос - Иван Неручев

Однако подумав, Кузнецов решил, что сложность вопроса позволяет нарушить обычный порядок. С такой же страстью, с какой писал представление, он принялся за письмо:

«…Вас должно заинтересовать дело Взлетовых. К нему нельзя отнестись равнодушно. Лично я работал над ним с волнением, а письмо Светланы, на которое прошу обратить особое внимание, потрясло меня своей непосредственностью, правдивостью, остротой.

Профессор Взлетов утверждает, что любит вторую свою жену, что нет такой силы, которая могла бы вернуть его к прежней семье. Возможно, он действительно любит вторую жену. Всё равно закреплять его любовь законом нельзя: она несправедливая, эгоистичная, односторонняя (прошу обратить внимание на запись в протоколе судебного заседания метких замечаний по этому вопросу бывшей жены Взлетова).

Однако не только на это хочу я обратить Ваше внимание. Цель моего письма сугубо практическая.

Не только дело Взлетовых, но и ряд других дел о разводе убеждают меня: наши судьи, по крайней мере, некоторые наши местные судьи, не всегда на высоте по этой категории дел. Они неосновательно уступают домогательствам истцов, которые прибегают ко всякого рода ультиматумам: «Всё равно не буду жить!», «Решайте как хотите, а я своего добьюсь!..» Никаких «ультиматумов»! Потакать им — значит идти на поводу у недобросовестных людей, подрывать доверие к советскому закону, разрушать замечательную его идею, направленную на укрепление семьи.

Ведь не секрет, что все эти «ультиматумы» чаще всего обусловливаются или легкомыслием или эгоизмом: потускнели от времени чувства к одной, почему бы не перекочевать к другой, почему бы не обновить своей любви?.. По закону, нуждающийся нетрудоспособный супруг имеет право получать от другого, трудоспособного супруга материальную помощь не более одного года со дня прекращения брака. А вот если брак не расторгнут, эта обязанность сохраняется пожизненно. Тогда Взлетовым не уйти от своего долга: хочешь не хочешь, а выполняй святой свой долг, выполняй в строгом соответствии с гуманным требованием советского закона…

Этот мотив лишний раз подтверждает, почему надо проявлять величайшую осторожность при рассмотрении дел о разводе, почему надо более решительно отказывать в исках всем «обновленцам» в любви, всем себялюбцам…

Очень прошу дать указание по прокуратурам неотступно следить за тем, чтобы никому не удалось измором взять закон, обойти его.

И еще один вопрос. Неплохо было бы дать указание, чтобы такие дела, как дело Взлетовых, обязательно слушались с участием прокурора и обязательно при открытых дверях. Я обращаю Ваше внимание на этот вопрос потому, что кое-кто до сих пор оглядывается на формулу: «Сора из избы не выносить». Неумные взгляды, мелочные опасения! Они не совместимы с величественным, гигантским размахом нашей жизни, с боевыми установками партии и правительства — беспощадно выкорчевывать всё, что мешает народу успешно двигаться вперед, к коммунизму!..»

Перечитав письмо, Кузнецов внес в него небольшие поправки. Затем написал на конверте:

«Москва. Генеральному прокурору Союза Советских Социалистических Республик».

Запечатав конверт, прислушался. Из соседней комнаты доносилось сонное дыхание жены и детей. Осторожно, стараясь ничем не нарушить тишину, поднялся из-за стола, вышел на улицу подышать морозным воздухом…

Ночь была на исходе. Над громадами домов, над заснеженными крышами тихо пробиралась бледная предутренняя луна. А внизу ярко горели фонари, дворники сметали снег, спешили первые пешеходы. Город готовился начать новый день…

В ЗАЩИТУ ЛЮБВИ

1 Речь адвоката Добровольского

Граждане судьи!

Я хочу говорить в защиту любви. Мой уважаемый противник, адвокат Иванов, снисходительно улыбается. Вижу скрытую ироническую улыбку и на лице прокурора Кузнецова. Вероятно, они находят мое заявление несолидным; может быть, даже смешным. Вероятно считают, что настоящая любовь в защите не нуждается: она сама себе надежная защитница, сама сумеет постоять за себя…

Так ли это? Думаю, не так: настоящая любовь тоже нуждается в защите.

Могут спросить: от кого или от чего намерен я защищать это прекрасное чувство?

Отвечаю: я буду защищать любовь от неправильных взглядов, от досадных заблуждений, от необоснованных и несправедливых притязаний ответчика по данному делу — гражданина Соколова Андрея Прохоровича, мужа моей доверительницы Анны Петровны Соколовой.

Вы, граждане судьи, а вместе с вами и мы, представители сторон, и прокурор, немало употребили усилий, чтобы всесторонне разобраться в обстоятельствах настоящего дела, чтобы найти истину.

Добились ли мы цели? Думаю, что да, добились: истина найдена, она в наших руках!..

Я великолепно понимаю, что у меня и моего противника — адвоката Иванова — совершенно разные взгляды на эту истину. Мы резко расходимся с ним и в оценке самого конфликта и в конечных выводах по делу. Такова наша профессия. И всё же ясно одно: любовь не знает стандартов, в ней недопустимо насилие, малейшее принуждение. Здесь, как ни в какой другой сфере чувств, должна господствовать и торжествовать полная свобода.

Перехожу к существу дела. Шесть лет назад моя доверительница, тогда еще рядовая работница швейной фабрики, встретила на своем пути токаря механического завода гражданина Соколова. Они полюбили друг друга, полюбили, казалось бы, искренне и прочно. Они скрепили свою любовь клятвой: не жить дня друг без друга.

Прошло пять лет. И надо отдать должное: молодые люди ничем не осквернили своей любви за все эти пять лет. Они возмужали, продвинулись по службе: она — опытная закройщица фабрики, он — студент заочного электротехнического техникума и начальник цеха завода. Лишь в последние несколько месяцев их постигло несчастье, у них возникла, как говорим мы, юристы, острая коллизия: она разлюбила мужа и полюбила другого; муж же сохранил к ней любовь попрежнему.

Если бы нарисовать их духовную жизнь, их любовь за эти счастливые годы, многим могло бы показаться весьма невероятным то, что они стоят сейчас перед судом как чужие.

Что же случилось? Какая сила разрушила их жизнь? Я долго искал ответа на этот вопрос. Нашел ли? Думаю, что нашел. Их любовь была мнимой, их брак поспешным. Увлечение молодые люди приняли в свое время за любовь. Любовь же пришла позже и сурово наказала их за легкомыслие. Я имею в виду настоящую, взаимную любовь моей доверительницы и Константина Строгова, будущего ее мужа, если, конечно, настоящий брак будет судом расторгнут. Гражданка Соколова полюбила на этот раз серьезно, продуманно, с учетом прежней своей ошибки. Она полюбила человека родственной профессии, мастера той же швейной фабрики.

Возникает извечный вопрос: как быть?

В разное время на подобного рода вопросы отвечали по-разному.

В прошлом, когда семья была скована всякого рода условностями и предрассудками, когда в обществе господствовал дух стяжательства, наживы, когда чистая любовь сдана была на откуп поэтам и романистам, ответ мог быть лишь один: обвенчались, друзья мои, живите. Тошно, тяжко — всё равно живите. Святая церковь, царский закон, вековые традиции — всё было против развода, всё было бы против любви Анны и Константина, всё было бы на стороне Андрея Соколова, как хозяина, как мужа-властелина.

В наше время, когда советская семья строится на честных началах, когда любовь восстановлена в своих естественных и социальных правах, когда она очищена от всякой капиталистической скверны, — наша советская жизнь дает прямо противоположный ответ: ошибка, коль скоро она обнаружена, должна быть немедленно исправлена; к этому обязывает нас коммунистическая мораль, исключающая любовь втроем, ложь в семье, брак без любви.

В самом деле, давайте переведем эти, возможно, несколько пышные мои выражения на простой язык, на язык нашей обыденной жизни; что лучше: сохранить семью Соколовых или решением суда узаконить фактический распад этой семьи?

В первом случае мы сохраним семью уродливую, фальшивую. Моя доверительница вынуждена будет страдать, возможно, станет скрывать от мужа свою любовь к Константину Строгову, возможно, соединится с ним тайными узами, как это делали раньше тысячи влюбленных, любовь которых попиралась.

К сожалению, кое-кто и в наше время не сумел еще избавиться от тех или других уродств вчерашнего дня, кое-кто всё еще предпочитает именно так выходить из бытовых затруднений. Однако это не значит, что мы должны поощрять старые традиции, поощрять отживающее, умирающее. Наши суды, представляя государство, никогда этого не поощряли и поощрять не будут. Вы, граждане судьи, призваны укреплять и развивать всё здоровое, разрушать и устранять всё больное, всё, что мешает нашему человеку нормально работать, творить во имя Родины, на благо своего народа.