Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - Екатерина Станиславовна Докашева

вещи: собор и дворец нашей нынешней императрицы (когда она была просто Алисой Гессенской). Собор строго готический, весь упирается в небо своими острыми верхушками. Под крышей выглядывают безобразные существа полузвери (как на Notre Dame). Окна узкие, длинные, точно растянулись в постоянном бегстве к небу и так застыли, испещренные тончайшей и сложной канвой узоров. Между двумя богинями приютилась маленькая Богородица с Младенцем, протестантски-некрасивая статуя <…> Сквозь маленькую дверку можно пройти в королевский (или герцогский) сад. Там-то я и застрял. Сад небольшой и разбит совсем особенно – вверху и внизу. Кругом – верхняя дорожка на высоты стенных зубцов, а в середине – глубокая лощина с дорожками и старыми деревьями, увитыми плющом. Сначала идешь, будто крадешься, по узкой дорожке вдоль стены, там темно и холодно понурым розам и георгинам. Потом – поворот – и внезапный вид на огромную Гессенскую равнину, на обилие земных соков и культурных ухищрений немцев. Под стеной (весь сад на стенах) бежит железная дорога. Дальше – все оттенки дали – от ярко-зеленого до туманно-синего, на горизонтах – горы. <…> А главное, я представил себе, как Ты идешь со мной рядом и как мы могли бы прожить на стене в саду целое лето, отделившись от всех. Потому я и заметил все это, что представил Тебя Одну со мной. Там хорошо, наверное, в горячую ночь после знойного дня. Мы бы вышли оттуда одичалые и сильные – после такого лета. Но это так потому, что я был там, а не в другом месте. Думаю, что мы и при других условиях можем одичать. Хочешь одичать? Я страстно хочу, хочу, чтобы было поменьше мыслей и ума – и никого, кроме нас.

Я писал Тебе на этих днях всё отвратительные письма. Ты сердишься, негодуешь, досадуешь – не знаю. Но знаю, что я готов похищать Тебя, чтобы быть с Тобой вдвоем. Это преследует меня и кружится, кружится, до головокружения, до полета. Теперь – одни, одни, одни, почаще, побольше, подольше, потом – все будет видно. Дивная Ты, красавица, Ты у меня стащила рассудок, бросила его со стены, вот и останься со мной вдвоем. <…>

Но как Блок видел это «похищение» и жизнь вдвоем? Как понимал он реалии и будни супружеской жизни? И осознавал ли – чем это обернется в дальнейшем?

В августе состоялась свадьба Любови Менделеевой и Александра Блока. Благословенный месяц август, когда ароматы – уже чуть горьки и терпки, а плоды – тяжелы и сладки. Странные отношения, которые были до свадьбы, не изменились и после. Девушка не понимала, что те намеки и признания ее жениха в почитании и поклонении, которые были – есть твердое убеждение «Сашуры», что супружеская жизнь не должна быть запятнана «грязными» физическими отношениями. В своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна сказала об этой непростой и трагичной ситуации в своей жизни – просто и беспощадно (кстати, за эту откровенность многие осудили вдову Блока. В частности, Ахматова).

«Короткая вспышка чувственного его увлечения мной в первые же два месяца погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения, так как инстинктивная самозащита принималась Сашей всерьез.

Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах. Тем более не могла я разобраться в сложной и не вполне простой любовной психологии такого не обыденного мужа, как Саша.

Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам и не надо физической близости, что это “астартизм”, “темное” и Бог знает еще что. Когда я ему говорила о том, что я-то люблю весь этот еще неведомый мне мир, что я хочу его – опять теории: такие отношения не могут быть длительны, все равно он неизбежно уйдет от меня к другим. А я? “И ты так же”. Это приводило меня в отчаяние! Отвергнута, не будучи еще женой, на корню убита основная вера всякой полюбившей впервые девушки в незыблемость, единственность. Я рыдала в эти вечера с таким бурным отчаянием, как уже не могла рыдать, когда все в самом деле произошло “как по-писаному”.

Молодость все же бросала иногда друг к другу живших рядом. В один из таких вечеров, неожиданно для Саши и со “злым умыслом” моим произошло то, что должно было произойти – это уже осенью 1904 года. С тех пор установились редкие, краткие, по-мужски эгоистические встречи. Неведение мое было прежнее, загадка не разгадана, и бороться я не умела, считая свою пассивность неизбежной. К весне 1906 года и это немногое прекратилось».

Но эта рефлексия, этот вывод был сделан намного позже описываемых событий и уже после смерти Блока. В то время Любовь Менделеева-Блок бродила как в потемках, не до конца понимая – что ей ждать от этого брака и будут ли какие-то перемены в семейной жизни. И что думает по этому поводу ее муж.

Через год после свадьбы написано стихотворение, возлюбленные нарекаются невестой и женихом, хотя невеста уже – жена. Так в иносказательной форме Александр Блок описал их отношения.

Мой любимый, мой князь, мой жених,

Ты печален в цветистом лугу.

Повиликой средь нив золотых

Завилась я на том берегу.

Я ловлю твои сны на лету

Бледно-белым прозрачным цветком.

Ты сомнешь меня в полном цвету

Белогрудым усталым конем.

Ах, бессмертье мое растопчи, –

Я огонь для тебя сберегу.

Робко пламя церковной свечи

У заутрени бледной зажгу.

В церкви станешь ты, бледен лицом,

И к царице небесной придешь, –

Колыхнусь восковым огоньком,

Дам почуять знакомую дрожь…

Над тобой – как свеча – я тиха.

Пред тобой – как цветок – я нежна.

Жду тебя, моего жениха.

Всё невеста – и вечно жена.

Небесное возносится над земным… Но в реальности жизнь была намного трагичней и безысходней. Любовь Дмитриевна не могла и не хотела смириться с таким положением дел. Ей была нужна нормальная супружеская жизнь, но не экстатичное обожествление, которое давал ей Блок. Люба увлекается другом мужа, человеком, который был вхож в их дом, поэтом и писателем – Андреем Белым. Чувство было сильным и глубоким, которое чуть не привело к разрыву отношений с Блоком. Поэт переживал измену жены тяжело.

Я помню длительные муки:

Ночь догорала за окном;

Ее