Американский брат - Андрей Троицкий

– Чертовски жаль вас огорчать, – но ответа у меня нет.

– На вашем месте, я бы сыграл эту партию на стороне полиции. Помог найти Львова. А затем получил деньги и взял билет на самолет. Куда-нибудь далеко, далеко… И даже адреса не оставил. Или другой вариант: уезжайте поскорее и забудьте о деньгах. Жизнь дороже, – звучит пошло, но это факт.

– Говорят, что Львов за границей.

– Да, да… В газете написали, что он якобы вылетел во Францию на частном самолете одного известного бизнесмена. Действительно, он прошел паспортный контроль в зале для особо важных людей в Шереметьево. Но у меня есть серьезные основания полагать, что ваш босс остался в Москве. Было так: началась неожиданная проверка, он испугался, запаниковал. И было от чего: на нем кровь Лурье и другие делишки. Тогда он инсценировал побег. Конечно, удрать ему хотелось, даже очень. Но здесь осталось много недоделанных дел. Оставалось много денег, чужих денег, которые просто так не бросишь. Это ведь не просто деньги – это личная ответственность перед большими людьми. Сесть в самолет и смыться, – это против правил. Если вы вдруг встретите Львова или Биркуса в Москве, не удивляйтесь. Просто вежливо поздоровайтесь и бегите без оглядки.

Девяткин проводил Джона до первого этажа и протянул ему визитную карточку.

Глава 23

Было где-то около четырех часов вечера, когда на закрытом судебном заседании огласили приговор Тому, – полтора года исправительных работ в колонии общего режима. На улице шел густой липкий снег, зажглись желтые тусклые фонари, из здания суда вышел адвокат Олег Моисеев – и скороговоркой выпалил эту новость – полтора года реального срока. Он волновался, одной рукой сжимал ручку распухшего от бумаг портфеля, другой рукой стряхивал снег с кожаного пальто. Джон слушал молча, не перебивая.

Моисеев помолчал и добавил, что сразу после судебного заседания состоялся разговор с прокурором. Этот Василий Широков не слишком образованный дядька, от сохи, его тут все знают и отзываются в общем и целом положительно, – справедливый. Он сказал Моисееву примерно следующее. Если вздумаешь обжаловать решение суда, – результат будет совсем не тот, которого ждешь. Отто Сепп по существу убил человека, затеял пьяную драку в ресторане, жестоко избил потерпевшего и ушел, бросив его умирать.

Суд принял во внимание, что у Сеппа нет криминального прошлого и по работе его характеризуют положительно. Поэтому каких-то несчастных полтора года – это щедрый подарок от Деда мороза. Если суд удовлетворит ходатайство адвоката и назначит новое судебное заседание, этот Сепп получит свои пять, а то и семь лет и отсидит срок от звонка до звонка. Прокурор очень постарается, сделает все возможное, чтобы так и случилось – семь лет реального срока без права досрочного освобождения. А прокурор на суде – главный человек, пожалуй, главнее судьи. В конце разговора Широков сказал: "И мне еще спасибо скажи, что добрый. У меня вчера внук родился. Шесть лет дочка старалась, не могла… И вот – на тебе".

– Понимаешь, в Америке все по-другому, – лицо Моисеева было красным, будто кипятком ошпаренное, а вылезшие из орбит темные рачьи глазки бегали по сторонам с космической скоростью. – Это у вас – судья вынесет приговор, а прокурор не имеет права его обжаловать. Освободили человека в зале суди или дали ему ничтожный срок, – прокурор сидит и сопит в тряпочку. В Америке только адвокат имеет право подать апелляцию, просить о смягчении наказания для своего клиента. Таков закон. А у нас, все через задницу, – и никак иначе. Не понравился приговор прокурору, ну, показалось, что мало дали, – он составляет бумагу. Назначают новое разбирательство в составе новых присяжных заседателей. Опять не мало? Значит, новый суд. И так до тех пор, пока приговор не понравится прокурору. Понимаешь: таков закон.

Джон, стоял и слушал, словно пораженный молнией. Он держал в руках огромный букет, лучший из тех, что нашел в местном торговом центре. Он не мог поверить: полтора года тюрьмы ни за что. А что такое русская тюрьма, слышать приходилось… И даже если половина из тех рассказов – вранье, вторая половина правда, – все равно картина ужасная. Он подошел к урне, хотел бросить туда цветы, но букет был слишком велик. Джон положил его на снег, постоял на холодном ветру, вытер платком лицо, мокрое от растаявшего снега.

Они сели в машину, доехали до гостиницы и заказали ужин в ресторане. Адвокат немного успокоился, Джон попросил официанта двойную водку с лимоном, выпил одним глотком и повторил заказ.

– Если бы я был обычным адвокатом, то просто тянул бы с тебя деньги, – сказал Моисеев. – И ты бы платил. За каждую бумажку, за каждую потраченную мною минуту. Но мне платит банк, точнее, платит босс. Поэтому я не создаю видимость работы. Я делаю свою работу так хорошо, как умею. И говорю правду, – нет смысла подавать апелляцию. Только хуже сделаем. Твой брат будет отбывать срок в какой-то местной колонии. Мы заплатим кому надо, там его устроят на должность библиотекаря или хлебореза в столовой. Еще половины срока не отсидит, мы подадим ходатайство об условно-досрочном освобождении. Через семь месяцев обнимешь Тома. Будете вспоминать это приключение, смеяться…

– Смеяться?

– Черт, все не так плохо. Ну, суди сам. Потерпевший умер в больнице. Все свидетели показали, что драку затеял твой брат. Он жестоко избил человека. Его должны были судить за нанесение телесных повреждений средней тяжести, но умер потерпевший, и суд переквалифицировал обвинение. Теперь Тома обвиняли по серьезной статье: нанесение побоев, повлекшее смерть потерпевшего. Мы надеялись, что свидетели защиты покажут на суде, что твой брат – сам жертва нападения. А они… Они Томаса просто утопили. Мы можем просить о назначении новых экспертиз, нового разбирательства… Но кончится одним: Том получит свои семь лет, а то и больше, отсидит срок где-нибудь очень далеко. Куда посылки не доходят, где свидания запрещены. И выйдет оттуда опустившимся больным человеком.

– Ты предлагаешь смириться и ничего не делать?

Моисеев понизил голос до хриплого шепота.

– Только что, перед ужином, я разговаривал по телефону с Юрием Петровичем Львовым. Он очень переживает. Ты сам знаешь, что босс относится к твоему брату как к родному человеку. Он сказал: если Томасу дали реальный срок, что ж… В тюрьме он будет жить, как на курорте. Его семья ни в чем не будет нуждаться, он это особо отметил – ни в чем. Томас будет получать свою заработную плату, но в тройном размере. Плюс разные премии, бонусы. Конечно, деньгами его мучения не компенсируешь. Но наличные подсластят горькую пилюлю.

– Значит, ты разговаривал с боссом? И как он?

– Он сказал, что трудные времена скоро кончатся. А бизнес продолжается. Москва не единственное место, где можно заработать. Есть Европа, Южная Азия. Да мало ли хороших мест… Завтра я увижусь с Томом. Передам ему сигареты, продукты. И объясню, почему мы не будем связываться с апелляцией. Твое свидание сможем устроить, когда Тома доставят колонию, где он будет отбывать срок. Свидания разрешены только родственникам, но мы что-нибудь придумаем.

– Передай ему завтра денег.

– Даже не заикайся об этом, – Моисеев таращил глаза, изо рта несло несвежей селедкой. – Знаешь, что будет, если деньги найдут контролеры? Подвал, где температура, как на улице. И двухразовая кормежка непропеченным хлебом и баландой из помоев. И так неделю. А меня выгонят из коллегии адвокатов, я потеряю все. Практику, деньги…

– Брось, ты рассказывал, что приносил в тюрьмы и передавал клиентам даже героин и кокаин. Все, что угодно. Спирт, наркотики. А деньги – пачками. В тюрьмах есть деньги, их передают через адвокатов. Раньше тебе все сходило с рук.

– Возможно. Но это давно было…

* * *

Когда закончили ужин, Джон поднялся в номер, лег на кровать и уставился в экран телевизора. Да, этот вечер он представлял себе иначе.

Томас позвонил, когда Джон уже потерял надежду услышать его голос. Брат был подавлен, но не разбит в дребезги. Он сказал, что за ошибки надо платить, – хотя и не очень хочется этим заниматься. На самом деле, это Инга подвела его под тюрьму, – ее работа. На суде она не сказала и десятка слов в его защиту. Заявила, что была пьяна и плохо помнит события того вечера. Женщины умеют мстить так жестоко, изощренно, как не отомстит самый коварный мужчина. Раньше он не хотел об этом ничего рассказывать, но на самом деле его отношения с Ингой, – совсем не такие, какими их представляет Джон.

Томас Инге ничего не обещал, сразу, как только завязались их отношения, сказал, что он женатый человек и не хочет бросать семью, хоть от этой семьи давно осталось одно название. Инга тоже ничего от него не требовала, но однажды заговорила об этом. Томас будучи в расслабленном состоянии, что-то там ей пообещал, что-то очень неопределенное. С тех пор он иногда спрашивал себя: может быть, и вправду настало время расстаться с Луис. Все равно это не супружеская жизнь, а черти что. Она там, он здесь… И так месяцами, годами. Они почти не общаются, два-три раза в неделю несколько слов по телефону: как дела?