Последнее дело Холмса - Артуро Перес-Реверте

головой:

– Его никто не видел сегодня. И ключа у портье нет.

– Но у вас есть, наверно, мастер-ключ? Давайте попробуем войти из коридора.

– А, да, конечно… Сейчас принесу.

Через стеклянную дверь мы вошли в мой номер, соседний с номером Карабина, а оттуда – в коридор. Мадам Ауслендер отправилась за ключом. В коридоре появились и супруги Клеммер, а следом и прочие постояльцы, включая Веспер. Все были встревожены. Фокса, который сохранял присутствие духа, припал к замочной скважине:

– Ничего не видно. Либо ключ в замке, либо в номере темно.

Началось живое обсуждение вариантов, стали выдвигаться версии. Я потребовал тишины. Фокса приник ухом к филенке.

– Слышу что-то! Как будто кто-то стонет!

Я с надеждой взглянул в конец коридора, выводившего на лестницу, но Рахиль Ауслендер не появлялась. Фокса, теряя терпение, озирался по сторонам. Наконец он заметил висевший в нише огнетушитель, схватил его и саданул им дверь пониже замка. Дверь не поддалась, но после третьего удара в ней образовалось отверстие. Он просунул туда руку и стал шарить.

– Ключ в замке, – сказал он. – Но я никак не дотянусь.

Я был выше ростом, и руки у меня, соответственно, были длиннее. Фокса убрал свою руку из дыры и всунул мою.

– Там еще и щеколда, – сказал я.

Наконец мне удалось нащупать ее и открыть дверь – в ту самую минуту, когда мадам Ауслендер принесла ключ. В номере было темно. Мы с Фокса вошли одновременно, и он повернул выключатель.

Доктор Карабин сидел за столом, уронив голову на руку. Он был без пиджака, но в брюках и башмаках и казался бы спящим, если бы не две детали: другая рука у него была странно поднята и окоченела в этом положении, а с затылка на спину, испачкав сорочку, протянулся бурый ручеек засохшей крови.

6

Приемы детективного романа

После чего мертвец, проявив редкое благоразумие, поднялся с кресла и запер дверь изнутри.

Артур Конан Дойл. Знак четырех

Мадам Ауслендер с присущей ей энергией никого из остальных постояльцев в коридор не впустила, а отправила в читальню с повелением ждать. Они повиновались со скрежетом зубовным – больше всех негодовал Пьетро Малерба, – но вот наконец коридор опустел. Спирос и Эвангелия взяли на себя заботы о них внизу, Жерар ушел в кабинет, чтобы связаться с полицией Корфу, а хозяйка встала в дверях номера, наблюдая, как мы с Фокса осматриваем тело доктора.

– Сделайте, что в ваших силах, – не рассчитывая на многое, сказала она.

Я в очередной раз поразился, с какой естественностью она вменила мне в обязанность осмотр тела, равно как и то, с какой безмолвной готовностью Фокса принял на себя роль помощника. Несмотря на мой долгий опыт киноактера, я впервые понял ту огромную силу, с которой художественный вымысел воздействует на людей. И мне в голову пришел эффектный сюжетный ход для какого-нибудь сценария: бандиты грабят банк, берут заложников, и от оказавшегося среди них актера, в обычной жизни человека малодушного, чтобы не сказать трусоватого, но на экране неизменно предстающего героем, все, включая и налетчиков, ждут подвигов. Когда все это кончится, надо будет подкинуть эту идею Малербе, подумал я. Джимми Стюарт в главной роли, разумеется. Ким Новак сыграет кассиршу. Великолепный сюжет для похотливого толстячка Хичкока, которому так нравится мучить на экране хорошеньких женщин.

Я отогнал эту мысль и занялся трупом. Судя по цвету кожных покровов, по температуре и прочим приметам, доктор был мертв уже несколько часов – предположительно, с прошлого вечера. Внимание привлекали два странных обстоятельства. Во-первых, на голове у него оставался парик, только надет он был задом наперед. Во-вторых – и это было еще удивительней, – окоченевшая правая рука, ни на что не опираясь, висела в воздухе сантиметрах в тридцати от столешницы.

Сбитый с толку Фокса повторял:

– Как такое возможно? Кто может умереть в такой позе?

– Никто не может, – ответил я.

– Рука могла окоченеть в таком положении?

– Сомневаюсь. Кто-то ей такое положение придал.

Я обернулся к мадам Ауслендер, стоявшей в дверях:

– А вы как считаете?

Она только отмахнулась, показывая, что чаша ее терпения переполнена:

– Какой-то кошмарный сон. Наяву так не бывает.

– Однако перед нами реальный труп. И уже второй.

Она вздрогнула, но ничего не ответила. Я переключил все внимание на доктора: наклонился, чтобы поближе рассмотреть рану.

– Ему в основание черепа вонзили узкий острый предмет.

Сказал я и тотчас поймал на себе многозначительный взгляд Фокса. И на столе, среди бумаг, возле пепельницы с тремя окурками и коробочкой дорожных шахмат заметил красной кожи длинный и узкий чехол с двумя отделениями: в одном лежали стальные ножницы, украшенные чеканкой, другое было пусто.

– Простите.

Я пошел к себе в номер и вернулся с ножом для разрезания бумаг. Он, несомненно, был из этого же набора. Несколько театральным жестом я вытащил из верхнего кармана пиджака платок и, держа им нож, вложил его в кожаный чехол: вошло как по мерке. После минутного размышления я извлек его и сантиметра на два вставил острие в рану – совпало идеально. Потом оглядел Фокса и мадам Ауслендер с видом актера, окончившего монолог и ожидающего аплодисментов.

– Где вы его взяли? – спросила ошеломленная хозяйка.

– Сейчас расскажу. История не вполне обычная.

– Это орудие убийства?

– Вне всяких сомнений.

– Зачем же вы его брали в руки? Надо было спрятать до приезда полиции – ведь там могут быть отпечатки пальцев.

– Уверен, что, кроме наших с ним, – я показал на Фокса, – больше ничьих отпечатков там нет.

Испанец не сводил с меня широко открытых глаз. Потом в изумлении затряс головой.

– Невероятно, – пробормотал он.

Я продолжал рассматривать парик на голове убитого, нелепо сидевший задом наперед.

– Либо Карабин второпях сам надел его неправильно, либо это сделал убийца после того, как заколол доктора.

– Напялил задом наперед? – удивилась мадам Ауслендер. – Намеренно?

– Точно сказать невозможно. – Я наклонился, разглядывая парик, и заметил на нем два сгустка крови. – Может быть, парик свалился на пол, а убийца поднял его и нахлобучил…

– С какой целью?

– Может быть, хотел что-то прикрыть.

Я приподнял парик, но на бледном лысом черепе не было ни раны, ни ссадины. Я вернул парик на прежнее место.

– А может быть, убийца хотел поглумиться над своей жертвой или адресовать нам эту зловещую шутку.

– О господи…

Я взглянул на пепельницу – фарфоровую, с логотипом отеля. Хотел сказать что-то, но тут появился Жерар: полиция Корфу требует на связь владелицу заведения. Они с хозяйкой ушли, а я остался в обществе Фокса и покойного Карабина.

– Что скажете относительно этого? – Я показал на пепельницу.

Фокса насмешливо скривил губы:

– Предполагаю, что здесь курили, Холмс.

Я не поддержал его тон:

– Вы смотрите, но по-прежнему не видите. Три плюс один равняется четырем, причем не от случая к случаю, а всегда.

– И что из этого следует?

– Вы располагаете данными и владеете методом. Используйте это. Здесь три окурка и четыре обгорелые спички.

– Ой. – Он вгляделся, и выражение его лица изменилось. – Верно!

Я обшарил карманы убитого. В одном нашлись пачка турецких сигарет «Измир» и коробок спичек с логотипом отеля. Фокса наблюдал за моими действиями.

– Прикуривал от двух спичек? – удивился он.

– Или один окурок принадлежит не ему.

– Убийце? Тот, кто курил здесь, – это он?

– Возможно. Я бы сказал даже – вероятно.

– Может быть, сам Карабин выбросил спичку на террасу или в сад?

Я взглянул на стеклянную дверь:

– Поищем. И там, и внизу.

Я снова взглянул на убитого. Страннее всего была поза, в которой он сидел, – приподнятая над столом правая рука словно указывала на что-то. Я продолжал смотреть, не прикасаясь к нему. А указывала она на старый экземпляр «Зефироса», греческого журнала о кино и театре: в павильоне на пляже у тела Эдит Мендер такие лежали целой стопкой.

– Его усадили за стол уже мертвого, – заключил Фокса.

Я осмотрел пол, ища для подтверждения пятна крови или следы борьбы.

– Нет. Его убили, когда он сидел, убийца подошел сзади. В противном случае кровь хлынула бы в другую сторону и разбрызгалась бы по полу. А тут, обратите внимание, она потекла из-под затылка вертикальной струйкой, пачкая рубашку.

– А эта вытянутая рука?

– Кто-то постарался придать ей такое положение.