Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

«Ряд людей, особенно просвещенных в некоторых отдельных областях науки, присваивают себе право произносить по своему желанию суждения относительно всего на свете, они готовы отвергать что-либо новое, что противоречит их взглядам, часто по той единственной причине, что если бы это было правильным, они не могли бы оставаться в неведении об этом! Со своей стороны, я часто встречал этот вид самодостаточности у людей, которых их знания и научные исследования должны бы были предохранить от такого прискорбного морального недостатка, если бы они не были специалистами в своей области. Это признак относительной неполноценности, считать кого-либо выше или ниже себя. На самом деле, количество умов, думающих таким образом, больше, чем обычно полагают. Так же, как существуют люди, полностью неспособные к изучению музыки, математики, и т. д., так же есть и те, для кого закрыты определенные области мысли. Некоторым из тех людей, которые, вероятно, различаются на… медиков или литераторов, замечательным образом не удается никакое занятие вне того, что я назову их «зоной видимости», аналогично тому, как рефлекторы проливают ночью свой свет в ярко освещенную зону, вне которой – глухая тьма и неопределенность. Каждый человек имеет свою собственную зону видимости, размеры и степень освещенности которой зависят от индивидуума.

Имеются вещи, которые находятся вне способности к пониманию тех или иных интеллектов; они расположены вне их зоны видимости».[540]

Все это совершенно верно в отношении ученого и его невежественного поклонника. И именно таким ученым специалистам мы отказываем в праве сидеть на троне царя Соломона и судить всех тех, кто не будет смотреть и слышать с помощью их глаз и ушей. Мы говорим им: Мы не просим вас верить в то, во что верим мы, поскольку ваша «зона» ограничивает вас в пределах вашей специальности; но не вторгайтесь в «зоны» других людей. И если вы, тем не менее, будете делать это, если, после того как вы сами в минуты честной откровенности часто смеялись над своим невежеством; после неоднократного утверждения, словесного или в печати, о том, что вы, физики и материалисты, не знаете ничего о конечных возможностях, присущих материи, или что вы не сделали ни единого шага в направлении решения тайны жизни и сознания – вы все же упорствуете в своих учениях и утверждаете, что все проявления жизни и разума, и феномены высшей ментальности, являются просто свойствами той материи, в отношении которой вы признаете свое собственное полное невежество,[541] тогда – вы вряд ли избежите обвинения в том, что вы обманываете весь мир.[542] Слово «обман» используется здесь преднамеренно, в точном этимологическом значении словаря Вебстера, то есть «введение в заблуждение под видом честности» – в данном случае, научной. Конечно, нельзя ожидать от таких ученых джентльменов, что они не будут злоупотреблять своим влиянием и престижем в людских умах и учить их чему-либо, о чем они сами ничего не знают; что они воздержатся от проповеди ограниченности природы, когда ее наиболее важные проблемы были, и всегда будут неразрешимыми загадками для материалиста! Это не больше, чем просьба к таким учителям: быть, по крайней мере, порядочными.

Что же представляет собой в действительности человек познания? Не является ли истинным слугой науки (если последняя понимается как синоним истины) тот, кто кроме обладания значительной информацией обо всех вещах всегда готов узнавать больше, потому что он допускает, что существуют такие вещи, которые ему неизвестны?[543] Такой ученый никогда не будет колебаться в том, чтобы отвергнуть свои теории, когда он нашел бы их – даже не вступающими в противоречие с фактами и истиной, а просто сомнительными. Ради истины он будет оставаться безразличным к мнению всего мира, и в частности к мнениям своих коллег, или же он не будет пытаться принести дух доктрины в жертву общераспространенной веры. Независимый от отдельных людей или группировок, бесстрашно вступающий в столкновение с библейской хронологией, теологическими догмами, или предвзятыми и беспочвенными теориями материалистической науки; действующий в своих исследованиях в полностью лишенной предубеждений системе разума, свободного от личной гордыни и суетности, он будет исследовать истину ради ее самой, а не для того, чтобы угодить той или иной фракции; он не будет подтасовывать факты для того, чтобы подогнать их к его собственным гипотезам, или верованиям любой государственной религии или официальной науки. Таков идеал истинного ученого; и таков тот, кто при любых ошибках – даже Ньютон и Гумбольдт совершали случайные ошибки – будет торопиться публично признать свои заблуждения и исправить их, и не будет поступать так, как это сделал немецкий натуралист Геккель. То, что совершил он, заслуживает напоминания. Во всех последующих изданиях «Происхождения человека» он оставил неисправленным sozura (по словам Кватрофага: «неизвестного науке»); также, он относит prosimiæ к loris, которого он описывает как «не имеющего сумчатого кармана, но с плацентой» («Происхождение человека», стр. 77), тогда как много лет назад анатомическими исследованиями «Альфонса Милна, Эдвардса и Грандидьера было показано, что prosimiæ Геккеля… не имеет плаценты» (Кватрофаг, «Человеческий род», стр. 110). Это то, что мы, теософы, откровенно называем нечестностью. Ибо он отлично знает, что оба существа, которые он помещает на четырнадцатом и восемнадцатом этапах своей генеалогии в «Происхождении человека», являются вымышленными, и совершенно невозможно, чтобы они были прямыми или косвенными предками человекообразных обезьян, не говоря уж о человеке; «их нельзя рассматривать даже как предков зоноплацентных млекопитающих», – считает Кватрофаг. И все же Геккель подсовывает их наивным людям и сикофантам[544] от дарвинизма только потому, как объясняет Кватрофаг, «что доказательства их существования вытекают из необходимости промежуточного типа»!! Мы не можем найти никакой разницы между набожным мошенничеством и обманом Евсевия, действующего «ради великой победы Бога», и нечестивым обманом Геккеля «ради торжества материи» и – людским бесчестьем. Оба они – фальсификаторы, и мы вправе осуждать их обоих.

То же самое относится и к другим областям науки. Специалист – будь то знаток греческого языка или санскрита, палеограф, археолог, любого рода ориенталист – это «авторитет» только в пределах своей специальности, так же, как электрик или физик – в своей. И кто же из них может быть признан непогрешимым в своих заключениях? Они как делали, так и упорно продолжают делать ошибки, каждая из их гипотез является лишь предположением, теорией лишь на время – и не более. Кто бы поверил сегодня, при нашем увлечении Кохом, что всего несколько лет назад величайший авторитет среди патологов во Франции, покойный профессор Вульпиан, глава Медицинского факультета в Париже, отрицал само существование туберкулезного микроба? Когда, по словам д-ра Жибьера, м-р Були (его друг и ученик) представил в Академию наук работу о туберкулезной бацилле, Вульпиан заявил ему, что «эта бацилла не может существовать», ибо «если бы она существовала, то ее давно бы уже открыли, поскольку за ней охотились так много лет»![545]

Таким же образом каждый специалист любого рода отрицает доктрины теософии и ее учения; не потому, что он сам когда-либо пытался изучать или анализировать их, или понять, сколько правды может содержаться в древней священной науке, а просто потому, что не современная наука открыла какие-либо из этих истин; а также потому, что, уходя от основной дороги в джунгли материалистических спекуляций, люди науки не могут вернуться назад, не разрушив всего здания, которое стоит за ними. Но хуже всего, что обычный критик и оппонент теософских доктрин не является ни ученым, ни даже специалистом. Он просто лакей ученых в целом; говорящий попугай и гримасничающая обезьяна того или другого «авторитета», использующий теории и заключения каких-либо хорошо известных авторов для того, чтобы разбить о них наши головы. Более того, он отождествляет себя с «богами», которым он служит или под чьим покровительством он находится. Он похож на зуава из личной гвардии Папы, который, поскольку он должен бить в барабан при каждом появлении и исчезновении «наместника святого Петра», заканчивает тем, что отождествляет себя с апостолом. То же самое и с самозваным лакеем современного Элохима науки. Он тщетно воображает, что является «одним из них», имея на то не больше разумных оснований, чем зуав: он также бьет в большой барабан для каждого оксфордского или кембриджского преподавателя, чьи заключения и взгляды не согласуются с учениями Оккультной Доктрины древности.