Балдежный критерий - Уильям Тенн

Из всех членов экипажа О'Брайен обладал наивысшим КИ — коэффициентом интеллектуального развития. Ничего особенного, немногим выше, чем у любого другого. Просто на этом корабле, с его командой из талантливых молодых людей, отобранных из сливок научной элиты двух стран, кто-то должен был иметь КИ выше, чем у остальных. И этим человеком оказался О'Брайен.

Но О'Брайен был американцем. А все, что относилось к подготовке марсианской экспедиции, решалось на самом высоком уровне, с такими дипломатическими тонкостями и закулисными маневрами, которые обычно связаны с демаркацией границ в стратегически важных регионах. Поэтому человек с самым низким КИ на борту тоже должен был быть американцем.

И им был Том Сматерс, помощник главного инженера.

Опять же, ничего страшного, всего на балл или два ниже, чем у следующего перед ним. И сам по себе этот КИ был чертовски высок.

Но перед тем как корабль стартовал из Бенареса, члены экипажа провели вместе достаточно много времени. Они узнали друг о друге много всего — как из личных контактов, так и из официальных досье, ибо никто не ведает, какие сведения о товарище по полету смогут предотвратить несчастье в случае невероятных, непредвиденных кризисов.

Поэтому-то Николай Белов, обладавший таким же огромным природным талантом к шахматам, как Сара Бернар[19] — к сцене, получал особое и постоянное удовольствие, громя человека, которого вряд ли взяли бы играть за студенческую любительскую команду. А в Томе Сматерсе нарастало чувство неполноценности, и раздражение его по любому поводу могло перерасти в настоящую ярость.

О'Брайен чувствовал, что это нелепо.

Нелепо? Не более нелепо, чем шесть кобальтовых бомб. Раз, два, три, четыре, пять, шесть — и бух!

Возможно, подумал он, ответ состоит в том, что люди — нелепые существа.

Прекрасно. Скоро они исчезнут, вымрут, как динозавры.

А тут эти марсиане.

— Мне не терпится взглянуть на снимки Белова, — сказал он Сматерсу, пытаясь перевести разговор в нейтральную, не вызывающую споров плоскость. — Ты только представь себе: по этому пустынному шарику ходили гуманоиды, строили города, влюблялись, занимались наукой — и все это миллион лет назад! Помощник главного инженера, запустив руки в путаницу проводов, просто хмыкнул, давая тем самым знать, что он не позволит своему воображению попасть в дурную компанию, а таковой он, несомненно, считал все, относящееся к Белову.

— Куда они подевались — я имею в виду марсиан? Если они достигли такого уровня развития, причем много лет назад, то должны были разработать космическую технику и найти себе более приличное жилище. Том, как ты думаешь, они посещали Землю? — настаивал О'Брайен.

— Да-а. И все погребены на Красной площади.

Нет, с таким скверным характером решительно ничего не поделаешь, решил О'Брайен; надо оставить это. Сматерса все еще заедала готовность Белова играть со штурманом на равных.

Как бы то ни было, ему действительно хотелось взглянуть на фотографии. И когда они пошли есть в большой отсек в середине корабля, который служил одновременно спальней, столовой, гостиной и складом, штурман прежде всего поискал взглядом Белова.

Белова не было.

— Он в изоляторе с доктором, — тяжело и печально сказал Лятинский, сосед по столу, — Плохо себя чувствует. Шнейдер осматривает его.

— Что, головная боль усилилась?

Лятинский кивнул:

— Очень — и быстро. А потом появилась боль в суставах И его лихорадит. Гуранин говорит, что это похоже на менингит.

— О-ох!

Они теснятся в столь ограниченном пространстве, что болезнь вроде менингита распространится среди них, как чернила по промокашке. Хотя Гуранин инженер, а не врач. Что он в этом понимает, с чего он взял такой диагноз?

И тут О'Брайен заметил, что в столовой необычно тихо Люди ели, не поднимая глаз от тарелок, а Колевич мрачно подавал и убирал; впрочем, последнее было вызвано тем, что после стряпни ему пришлось еще играть и роль подавальщицы, так как наряженного на кухню доктора Элвина Шнейдера внезапно вызвали для более важного дела.

Но если американцы просто молчали, то у русских был похоронный вид. Лица у всех напряглись и застыли, словно люди ждали расстрела. Все они тяжело дышали — тем медленным пыхтящим дыханием, которое обычно сопровождает размышления над чрезвычайно трудной задачей.

Понятно. Если Белов действительно серьезно болен, если он вышел из строя, американцы получают серьезное преимущество. Силы русских уменьшаются почти на пятнадцать процентов. И в случае серьезной стычки между двумя группами…

Значит, любительский диагноз Гуранина следует определенно рассматривать как попытку поднять дух. Да, поднять дух! Если это менингит, а менингит весьма заразен, другие, вероятно, тоже заболеют, и этими «другими» будут не только русские, но и американцы. Таким образом равновесие будет восстановлено.

О'Брайен вздрогнул. Что за бред…

Но потом он понял: если бы сейчас в изоляторе лежал серьезно заболевший американец, а не русский, он думал бы так же, как Гуранин. Менингит в этом случае мог оказаться той соломинкой, за которую хватается утопающий.

В столовую спустился капитан Гоус. Его глаза казались еще темнее и меньше.

— Друзья, внимание. Когда вы закончите есть, все должны явиться в рубку; до дальнейших распоряжений та будет служить филиалом изолятора.

— Зачем, капитан? — спросил кто-то. — Зачем это надо?

— Профилактическая прививка.

Наступила тишина. Гоус упорно смотрел в сторону. Потом главный инженер кашлянул.

— Как Белов?

Капитан с минуту помолчал, затем, не оборачиваясь, сказал:

— Пока не ясно. И если вы собираетесь спросить меня, что с ним, это тоже пока не ясно.

* * *

Молчаливо и задумчиво стояли они в длинной очереди у двери рубки, входя и выходя по одному. Наконец подошла очередь О'Брайена.

Он вошел, засучивая, как ему было велено, правый рукав. В дальнем конце помещения Гоус пристально смотрел в иллюминатор, как будто ожидал прибытия спасательной экспедиции. Стол штурмана был занят ватными тампонами, мензурками со спиртом и пузырьками с мутной жидкостью.

— Док, что это за средство? — спросил О'Брайен после укола, когда ему разрешили опустить рукав.

— Дуоплексин. Новый антибиотик, разработанный австралийцами в прошлом году. Его терапевтическое действие еще не полностью изучено, но из всего, чего достигла медицина, эта штука ближе всего к панацее. Не хотелось бы прибегать к такому непроверенному средству, однако перед стартом из Бенареса мне приказали накачать вас им в случае появления любых необычных симптомов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});