Хороший сын - Роб ван Эссен

шторы. Двор гостиницы. Пусто, курящих роботов не замечено. Время для новых приключений.

Лучше бы я остался дома. Дай мне волю – я бы никогда не уезжал из дома, ну дотерплю уж как-нибудь, кому когда от разъездов было счастье? Еще и среда к тому же, в среду я всегда ездил к матери, но теперь уже не нужно. Каждую неделю, каждую среду, даже когда моя мать и думать забыла, какой сегодня день недели. До последнего она встречала меня лучезарной улыбкой, когда я входил в общую гостиную, но так она улыбалась каждому, кто к ней приближался. Эти последние пятнадцать лет своей жизни она была счастливее, чем когда-либо, за нее все делали, а от нее самой ничего не требовалось, именно к этому она стремилась всю свою жизнь. А даже если бы она и не была счастлива, разве в мою задачу входило каждую среду на пару часов облегчать это ее страдание? И если да, то для кого: для нее, или для меня, или же для невидимых богов совести, которые так и остались в голове со времен моего религиозного детства? Это она обрекла меня на религиозное воспитание, вернувшись в церковь своей юности, как только родила своих собственных детей.

Середина шестидесятых, вся страна бухала и трахалась, но мои родители решили: а не сесть ли нам в машину времени и не вернуться ли на пару веков в прошлое, когда люди еще верили в Бога по-настоящему? Почитай отца своего и мать свою. Тот небесный законодатель чувствовал, что не все так просто, догадывался, подлец, что само по себе с почтением может не сложиться, без завета тут не обойтись. А может, это все относилось главным образом к его же собственному сыну, которому предстояло отправиться на землю, а то, того и гляди, остался бы без жизни вечной! Наверное, именно за этим я к ней ездил, ради этих милых медсестер, которые растроганно смотрели, как я здороваюсь с матерью. Если бы я послал кого-нибудь вместо себя, она бы и не заметила, я бы просто представил его персоналу, сообщив, что отныне исполнять обязанности сына будет он.

Когда первое время после смерти отца она жила в отдельной квартире при доме престарелых, в моих посещениях еще был смысл: я ходил в деревенский супермаркет за продуктами, которые она уже не могла донести; она сидела там целыми днями одна в своих полутора комнатах, в кресле-трансформере, которое я потом с какого-то перепугу перевез в собственную квартиру, вот тогда ей еще была нужна моя компания, но с тех пор, как она жила в закрытом отделении, ей уже никогда не приходилось быть одной: пятнадцать лет она день за днем проводила в общей гостиной вместе с другими старичками. Надо было заказать себе визитные карточки и раздавать их всем на своем пути, от самых дверей главного входа: нянечкам, медсестрам, аниматорам, уборщикам, волонтерам. Здравствуйте, я уже давал вам свою визитку? Я, тот самый Хороший Сын, смотрите, вот написано: Хороший Сын, видите? О моем прибытии возвещали бы трубачи, на заднем плане пиликали бы скрипки, прямо, блин, мюзикл какой-то, «Хороший Сын». Хороший Сын / Ведь он такой один. Таких уж нет / Он водит маму в туалет. (Этого, кстати, давно уже не требовалось; раньше, когда она жила в отдельной квартире этажом выше, я еще иногда усаживал ее на унитаз, но в закрытом отделении этим занимались специально обученные люди.) Хороший Сын / Он идеальный гражданин. Хороший Сын / Почти совсем еще блондин. Хорошим Сыном быть – всегда маман звонить. (Этого в последние пятнадцать лет тоже не требовалось, и мало того, сама она уже тоже не могла пользоваться телефоном.) Хороший Сын / Прогонит всякий сплин. И так далее, и так далее. Надежный, словно муэдзин. Почистит маме мандарин. От скуки лучший витамин. Рифмы так и просятся. Дочерям в этом плане сложнее. Не удивительно, что сестра гораздо реже ее навещала, к дочери не так просто рифмы придумать. Уже ничем тут не помочь / Такая уж у мамы дочь. Попробуйте-ка эту дочь / На встречу с мамой приволочь.

Теперь я освободился от этого бремени, но радостно ли мне от этого? Вечер среды настолько уже укоренился в моей системе, что я до сих пор думаю: мне сегодня к матери ехать – даже здесь, так далеко (по моим понятиям) от дома. Много лет подряд, прощаясь с ней, я представлял: может быть, я вижу ее в последний раз. И тогда я старался придать своему лицу подобающее выражение, и посмотреть на нее со всем вниманием, и осознанно запечатлеть в памяти, как она дрожащей рукой машет мне на прощание. Но вот незадача: когда я все это начинал, то и представить себе не мог, что она доживет до ста лет. «Долгое прощание». На ум тут же приходят всякие названия… А вот эта песня могла бы стать лирической темой целого мюзикла, самостоятельным хитом, хоть сингл выпускай, только вот такие пластинки давно не издают. Тако-ое было длинное проща-ание… ла-ла-ла… но отвернуться не успел – и умерла-а она. И чтобы певицей взяли ту красивую сиделку – как же ее зовут, а! – Рокси, а я тем временем буду махать рукой матери и выходить из общей гостиной в коридор, по направлению к замаскированному под книжный шкаф выходу. Раньше надо было набирать код, но потом его переделали под распознавание лиц, и каждый раз он желал мне счастливого пути. А мать в течение всего мюзикла, улыбаясь, будет сидеть в своем месительно-массажном кресле, на своем оргазмотроне, это ее единственная задача, радостно улыбаться, но какая актерская игра, и как у нее все хорошо сложилось: она попала в мир, где ей никогда не было одиноко, где ее доставали из кровати, а вечером опять в нее укладывали, где еду и питье ставили перед ней на стол, а если надо, даже запихивали или заливали прямо в рот, где ей больше не нужно было принимать никаких решений – да, особенно это, никаких решений; всю жизнь она мучилась, что приходится самостоятельно принимать решения, что не было никого, кто бы ее контролировал и, если нужно, вмешивался, что вмешиваться приходится ей самой. И может, ее унесло уже слишком далеко, чтобы думать о таких вещах, ее точно унесло уже слишком далеко, но поэтому-то она и наслаждалась такой жизнью, каждый день заново, и улыбалась радостно, она жила одним днем, снова и снова, в полной безопасности, без страха перед днем завтрашним, потому что она его и представить себе не могла, не каждому дано вот так жить одним днем (повтор получился, но для мюзикла как раз самое то), настоящая «полнота ума» возможна, наверное, только если ума-то и нет. Этой ее улыбке, с которой она встречала каждого, кто шел или смотрел в ее сторону, я никогда по-настоящему не доверял, эти ее маленькие веселые глазки. У меня все хорошо, говорила эта улыбка, вы тут все вокруг меня бегаете. И когда вечером, уложив ее в кровать, нянечки приветливо желали ее спокойной ночи и тихонько прикрывали за собой дверь, она, пожимая плечами, говорила сама себе: надо же, кто бы мог подумать, что все будет настолько легко… О! Подойдет для коронной песни мюзикла.

А тем временем унитаз проанализировал содержимое моего кишечника, и в лотке принтера лежит густо испещренный текстом лист бумаги. Один абзац выделен ярко-красным цветом. Значит, я забыл выключить функцию сканирования. Я комкаю листок и выкидываю его в корзину для мусора. Включив планшет, вижу результаты и в нем, теперь все задокументировано, и по рекламе, которую мне будут подсовывать в ближайшие дни, я и так смогу догадаться, что мне грозит.

Когда я спускаюсь, Леннокс уже сидит за завтраком. Вкусно, говорит он, у них тут много всего, больше, чем у нас.

Значит, мы уже не у нас, мы забрались по-настоящему далеко. Я прохожу к шведскому столу, еды на самом деле с избытком. Где они все это достают? У них даже