Последний тамплиер - Федор Гайворонский

— Кто вы такой? Почему позволяете себе столько? Вы говорите с дворянином, носящим графский титул, с рыцарем, мастером меча. Кто бы вы ни были, к какому бы тайному братству не принадлежали, согласно законам дворянской чести я имею полное право сорвать с себя эту чертову повязку, увидеть ваше лицо и заставить вас на коленях просить прощения!

— Простите, граф. Должно быть, я действительно перешел границы. Но, тем не менее, я имею право подобным образом разговаривать с вами. Я упоминал, что являюсь, как и вы дворянином. Мой титул знатнее вашего, а орденская должность слишком высока, чтобы произносить ее вслух.

— Вы тамплиер… Боже мой! Как я раньше этого не понял. Ваши речи, ваша манера вести разговор…

Собеседник неожиданно умолк. Из чего я заключил, что мои подозрения верны. Очевидно, он принадлежал к высшему капитулу, и состоял в Фемгерихте только потому, что мстил, согласно клятве, за обиды, принесенные своему Ордену. Несмотря на то, что Орден Храма был упразднен семь лет назад, мой спутник продолжал исполнять свой долг в соответствии с орденской должностью!

— Простите, — молвил я, — не вы, а ваш неразумный спутник перешел границы. Я искренне раскаиваюсь в своих словах.

— Мой долг прощать любого, кто попросит об этом, — ответил он, — вы на самом деле настолько благородны, насколько о вас говорят. Вот моя рука, граф. Если она вам понадобится, я всегда готов придти к вам на помощь.

— Благодарю, — произнес я, тронутый его речами, — в свою очередь …

Я не успел докончить фразы. Карета неожиданно остановилась.

— Что случилось? — спросил я.

— Не знаю. Так не должно быть, — отвечал спутник, — снимите повязку. Думаю, что теперь это лишнее.

Я сорвал надоевшую тряпку и посмотрел на него. Он был в темном плаще с глубоким капюшоном, скрывавшем лицо. Он сидел без движения, как статуя. Я догадался, что он прислушивается.

— Я слышу справа шаги. И слева тоже. Вот вам кинжал, — прошептал он, отцепил и протянул длинный, восточный клинок в гладких кожаных ножнах. Я выскочу вперед и попытаюсь их задержать. А вы бегите. Вдоль обоих сторон дороги — лес. В нем легко спрятаться. Дождитесь утра. О… Они совсем близко.

С этими словами он вытащил саблю, распахнул дверь и бросился в темноту. Я услышал как звякнул металл — должно быть, встретились два клинка. Мгновение я колебался — не остаться ли, помочь ему в бою. Но кто-то сказал мне в душе, что надо поступать так, как сказал мой спутник. Я осторожно высунулся в дверной проем, разглядел в лунном свете несколько сражающихся возле козел кареты фигур и бросился в лес. Я слышал сзади крики по — немецки:

— Держи, держи второго!

И бежал, сжимая одной рукой подол сутаны, а другой — кинжал. Уйдя на достаточное расстояние, я упал, прислушался и услышал шаги. Кто-то бежал за мной следом. Осторожно я приподнялся и увидел его, одетого, как крестьянин. Он уверенно держал в руке меч. И тоже прислушивался, ища меня.

— Выходи, — сказал он по-немецки, — тебя все равно найдут и поджарят.

Я осторожно снял галоты и швырнул один в ближайший кустарник. Тотчас мой преследователь метнулся туда. Я бросил второй галот, ближе к себе. Человек подбежал, я схватил его за ноги и опрокинул. Мы боролись недолго. Кинжал был остер, и распоров с треском ткань, по рукоятку погрузился в чужое тело. Жертва забилась в судорогах. Ладонь стала мокрой от липкой крови. Я вытащил оружие и вторично нанес удар. Когда преследователь затих, я оставил тело, взял меч и залег в ложбину, слушая лес, ожидая погони. Было тихо. Подождав еще достаточно долго, я вернулся к телу.

Я нарочно оставил его лицом кверху, чтобы кровь не запачкала сильно одежду. Раздев труп, я снял с себя сутану и напялил колгот убитого. Он пришелся почти впору. Затем я надел остальное. Кровь уже подсохла. Я рассчитывал утром найти ручей, или речушку, постирать окровавленную драпу, побриться налысо кинжалом и в таком виде продолжить путь.

Отчаянно борясь со сном, я просидел до рассвета на сыром валежнике. Когда стало светать, я оттащил труп в кусты, забросал его прошлогодней листвой.

Подумав, я решил все-же вернуться к дороге, на тот случай, если мой спаситель все еще лежит там, мертвый, или, что вполне вероятно, еще живой. Я пробирался с величайшей осторожностью, от ствола к стволу. Подойдя к дороге, осторожно посмотрев на нее из кустов, я увидел впереди карету, труп кучера и распростертое на земле тело в плаще. Приглядевшись, я понял — тот, в плаще, был обезглавлен. Я не заметил отрубленной головы, значит ее унесли, чтобы кому-то показать.

Крадучись, прислушиваясь к каждому звуку, я выбрался в чащу, и убедившись, что за мной не следят, направился за солнцем. Я шел долго. Лес все не кончался. Очень хотелось есть. Мне встретились на дороге лани, они не были пугливы, я смог бы подстрелить одну, будь со мной арбалет, или лук. Устав, я привалился к дубу отдохнуть и уловил, запах костра принесенный ветром. Обрадовавшись, что поблизости могут быть люди, я направился по ветру.

Запах усиливался. Вскоре я вышел на поляну, посреди которой тлели угли недавнего костра. Людей поблизости не было. Я раздул угли, подбросил валежника, и сел к огню. От тепла я быстро разомлел, меня начало клонить в сон. Не долго думая, я сгреб в кучу прошлогодние листья, спрятал в листву меч, постелил сверху шерстяную сутану, и лег на такое, столь дикое, ложе.

Я уснул сразу, словно провалился в бездну. Видения были на удивление безмятежны — весенние луга, тронутые утренним туманом, липкие, только что распустившиеся, листья на деревьях, ясное солнце и безоблачное небо. Почему-то совсем не снились люди. Наверное, я очень устал от них.

Проснулся я за полдень. Было по-весеннему тепло, влажная земля парила. Встав, я с удивлением обнаружил возле своего ложа тыквенную флягу, в которой оказалось молоко и завернутые в холщу хлеб, и печеные яйца. Я окликнул людей, но мне никто не ответил. Засомневавшись, нет ли тут подвоха, я понюхал хлеб, лизнул молоко. Я не ощутил ни странного запаха, ни привкуса горечи, свойственных яду. Еда пахла так, как и должна пахнуть простая крестьянская еда — домом. Голод взял свое. Осенив себя крестом, я принялся за еду. Я давно уже не ел такого вкусного хлеба и такой вкусной яичницы. Насытившись, я почувствовал прилив сил и бодрости. Мне пришла дельная мысль и я тотчас принялся за ее воплощение — старательно исследовал землю вокруг места, где спал и обнаружил следы крестьянских башмаков, явно женских, уходивших на север. Продолжая поиски, я также нашел еще кое-что, показавшееся мне чрезвычайно любопытным. На земле, возле кострища, виднелся на выжженной земле остаток процарапанного палкой рисунка, засыпанного углями — линию некогда образовывавшую окружность и две наполовину присыпанные пеплом, странного вида буквы, читавшиеся как «R I». Заинтригованный такой небывалой находкой, я стал на колени и принялся осторожно убирать угли, сдувать пепел, надеясь прочесть остальное. Довольно скоро я расчистил еще две буквы. Остальное оказалось безвозвратно стерто. В кругу было написано: