Последний тамплиер - Федор Гайворонский

«..R I G I …»

И я кое-что понял, относительно того, что возможно происходило в этом месте прошлой ночью. Еще ребенком мне доводилось слышать от матушки Жюстины, нашей кухарки, о некоей фее Бригите, будто бы обитавшей в лесах Бургундии. Бригита была доброй феей и по слухам помогала людям, особенно женщинам и девочкам. На проповедях Отец Жан иногда поминал ее недобрым словом, равно как и тех женщин, кто в молодую Луну приносил ей к старой омеле, росшей возле ручья, молоко и яйца. Но все знали, что Данута тоже бывает там, и слушали подобные проповеди молча, с черезчур серьезными лицами.

Почерневшая яичная скорлупа, найденная мною в пепле, лишь подтвердила подозрения. Должно быть, в этих местах почитали Зеленую Матушку также, как и у нас, и местная колдунья общалась с ней прошлой ночью. Я надел меч, собрал в сутану остатки еды, связал ее монашьим поясом и направился в ту сторону, куда вели следы башмаков. На кусте бузины я обнаружил кусочек шерсти. Наверное, та которая шла здесь недавно, зацепила куст платком. Возле ручья я опять нашел на влажной земле четкие следы башмаков. По тому, насколько башмаки погрузились в грязь, я понял, что женщина — тучна, потому что по следам было не похоже, чтобы она несла на себе какой-то груз. Миновав ручей, я стал взбираться на холм и порыв ветра донес новый запах. Так — подгорелой хлебной коркой, мог пахнуть только дымок крестьянского очага.

По другую сторону холма, на расчищенной от поросли поляне, стоял одинокий дом. Рассудив, что в сутане мне будет легче объясниться с его обитателями, я быстро переоделся и спустился с холма. Подойдя ближе, стало ясно, что дом принадлежит кузнецу — виднелась кузня, с гнилым остовом мехов возле нее, каменная летняя наковальня под навесом. Из кузни вышел бородатый мужчина, лет сорока, несший крицу. Заметив меня, он остановился.

— Кто ты такой? — громко спросил он, — кладя крицу на землю и поднимая ржавый заступ.

— Рыцарь, — ответил я, — понимая, что нельзя темнить перед ним, — мне нужен кров.

— Ты странно одет для рыцаря.

Я развернул драпу и показал ему меч.

— Я француз, я хорошо заплачу вам за постой.

Кузнец подошел ближе.

— Что делает франк в наших местах?

— Скрывается от врагов. Если вы добрый человек, не откажите страждущему в ночлеге.

— Ты тамплиер? — прямо спросил кузнец.

— Базиликанин, — сказал я, — это дочерний Орден.

— Я знаю, — ответил кузнец, — крест и роза… Чем ты можешь подтвердить свою причастность к Ордену?

Я показал ему жест, сделал шаг и сказал слово.

— Знаки совершенны, — молвил кузнец уже другим голосом, — входи, добрый рыцарь. Если ты ищешь, где укрыться от непогоды, ты нашел, что искал.

С этими словами кузнец поклонился мне, и пропустив вперед, указал рукою на крыльцо. Открылась дверь, на пороге появилась тучная черноволосая женщина, наверное, его жена. Увидев меня, она застыла на мгновение, из чего я понял, что она меня узнала.

Я слегка поклонился ей. Она поняла мой жест и опустила глаза, пропуская в дом.

Сев за стол, я достал золотой динар и протянул его хозяину.

— Возьми.

Без колебаний он принял плату, по-хозяйски сунув монету в шов пояса. Сделка состоялась.

Я потребовал вина и выпил залпом целую кружку. Опьянение пришло быстро — вино было добрым, но слегка водянистым и, чуть-чуть, кисловатым. А, быть может, мне это только показалось, быть может я просто привык к своему вину, которое зрело в моих погребах и готовилось из моего винограда, росшего в моем Шюре?… Я так скучал по его зеленым долам, по шуршащим, словно нашептывающим что-то ласковое, дубовым лесам, по крестьянам, которых всех знал в лицо, по небу, в которое любил глядеть сидя на стене, по соколу, парящему в вышине…

— Иди спать, — услышал я слова кузнеца, покорно поднялся, поддерживаемый им, и лег, не раздеваясь, на что-то мягкое и нежное.

Я проспал весь день. Когда проснулся, оказалось, что лежу на соломенном тюфяке, на топчане. Желудок урчал и болел. Я встал, вышел в большую комнату. Хозяев не было. Полная луна светила в открытую дверь. На столе стояли кувшин, в котором оказалось вино и миска с вареным мясом. Я нашел хлеб и стал есть. Я ел не торопясь, откусывая помалу, каждый глоток усиливал боль в животе. Когда наелся, вернулся на свой тюфяк. Я почти уснул, когда сквозь сон услышал снаружи голоса. Несмотря на то, что очень хотелось спать, я нашел в себе силы бодрствовать. Голоса приближались. Я понял, что это — хозяева. В дом вошли, отворилась дверь в мою комнату.

— Он спит, — сказала хозяйка, — крепко. Он съел все, что я ему приготовила. Я добавила в вино сонных капель. Он проспит до утра. Идем, Ганс.

Хозяева покинули дом. С улицы послышались другие голоса. Я понял, что хозяева пришли не одни.

Когда голоса стихли — люди ушли, я надел перевязь с мечом, взял кинжал и направился следом. Заметив, в какую сторону они пошли, я зачерпнул воды из колодца и стал пить ее и блевать в кусты, пока не прочистил желудок. Голова стала кружиться меньше, тошнота прошла. Напившись воды до отказа, я пошел следом за хозяевами. Я нагнал их довольно скоро. Они шли не таясь, вместе с другими простолюдинами. Всего я насчитал десять человек — пять женщин и пять мужчин. Они несли с собой на палке черного козла, который время от времени жалобно блеял. Я осторожно преследовал их, используя меч, как посох, потому что еле стоял на ногах от сонных капель.

Люди спустились с холма и вскоре оказались на той самой поляне, на которой я провел недавний день. Они развели костер, используя старые головешки. Когда пламя стало достаточно жарким, женщины разделись и образовали вокруг костра круг. Они стали что-то петь на незнакомом мне языке, а мужчины тем временем резали козла. Его кровь слили в две деревянные чаши, а тушу бросили в костер. Над поляной потек запах горелой плоти.

Я почувствовал острую тошноту, попытался сдержаться, но не смог и излил содержимое желудка на землю. К несчастью, я поперхнулся и закашлялся, а когда кашель прошел, возле меня уже стояли мужчины с дубинами. Я попытался обнажить меч, чтобы отразить нападение, но был оглушен предательским ударом со спины.

Очнулся я от того, что в рот лили какую-то жидкость. Я попытался воспротивиться, но услышал голос кузнеца:

— Скажи спасибо, что живой остался, что я отговорил братьев тебя убивать! Пей, иначе размозжат тебе череп! Пей….

— Сними с него ремень, — произнес другой голос, — там наверняка не один золотой!

Мне задрали рясу.

— Э-э-э! Да тут целое состояние….

Слова уплывали куда-то, растекались, превращались в звуки, которых я не понимал. Головная боль, вызванная ударом, постепенно прошла. Тело онемело, остались только мысли.