Последний тамплиер - Федор Гайворонский

Наутро я проснулся от детского плача. Светало, хозяин уже был на ногах. Увидев, что я встал со своего ложа, он сказал, указывая на люк в потолке, к которому была приставлена лестница:

— Поднимайтесь на чердак и оставайтесь там до вечера. Наверху есть все необходимое — еда, питье, постель. Постарайтесь вести себя тихо. Ко мне будут приходить заказчики, я не хочу, чтобы они знали о вас.

Я поспешил исполнить его просьбу. Наверху, действительно, оказалась обустроена уютная комнатка с койкой и столом, на котором лежал копченый окорок, хлеб и стояло два кувшина — с вином и водой. В горшке остывала ячменная каша. Я слишком устал за последние дни, поэтому поев, с радостью растянулся на койке, где проспал почти до вечера. Иногда, сквозь сон, до меня доносились отдаленные голоса, звон металла, детский крик. Мне снилась дорога — размытая дождями, иссушенная солнцем, мощеная булыжником, запорошенная аравийским песком… Дорога без конца и начала.

Проснувшись и ощутив себя совсем бодрым, я снова поел. Потом подошел к завешанному тонкой сеткой окошку из хорошего немецкого стекла. Не трогая сетку, скрывавшую меня от посторонних глаз, я принялся рассматривать Росс. Домики были добротны и опрятны. Все окна остеклены. Я не заметил ни одного окна, затянутого пузырем. Одежда жителей была сделана из добрых тканей, какие нечасто попадались у нас в Бургундии, а лица выражали уверенность и покой. По всему было видно, что местный сеньор богат, раз его люди ведут жизнь в подобном достатке. Мне в голову пришла сумасшедшая мысль привезти стекло в Шюре, вставить его в крестьянские окна, чтобы всякий проезжий думал тоже самое и обо мне. Вспомнив поместье, я ощутил тоску. Перед отъездом я пробыл в нем всего два дня. Когда я увижу его вновь, и смогу ли увидеть вообще? Быть может, мои страхи, что я буду схвачен, или убит, необоснованны и мне стоит вернуться домой после того, как я встречусь с фемгерихтами? Я погрузился в сладкие думы о Шюре и образ Гвинделины, постоянно появлявшийся в памяти, не вызывал уже в сердце такую тяжелую боль, как прежде. Я свыкся с утратой. Рано, или поздно, такое должно было случиться.

Я простоял у окна достаточно долго. Колокол часовни пробил к вечере. К дому, в котором я находился, подъехал угольщик. Немой работник стал таскать корзины с углем. Хозяин вышел расплатиться. Когда угольщик уехал, снизу постучали. Я открыл люк.

— Спускайтесь, — сказал хозяин, — я получил ответ.

Я спустился по приставной лестнице вниз. Хозяин дал мне свежую веточку вербы, обвязанную красной лентой.

— Это ваш пропуск. Когда прибудете на место, отдадите тому, кто его потребует.

— А когда я прибуду на место? — поинтересовался я.

— Когда совсем стемнеет, окончится вечерняя служба, и люди разойдутся по домам, я провожу вас до дороги, где будет ожидать карета. Вы сядете в нее и поедете, куда вам укажут. Остальное — не моя забота.

— Скажите, — спросил я, удивленный такими строгими мерами безопасности, — кто покровитель вашего Ордена?

— Иисус, — тотчас ответил молодой человек, и добавил, — больше не будем говорить об этом.

Я отужинал вместе со всеми домочадцами. Жена хозяина оказалась черноволосой милой девушкой, совсем юной, робко косившейся на меня. Она конечно видела, что я — дворянин и мое присутствие с ней за одним столом, ее сильно смущало. Хозяин же, вел себя совершенно спокойно. Подобное отношение мне, откровенно говоря, было приятно, так как раболепие изрядно надоело. Потом я дремал на скамье возле верстака, ожидая, когда отзвонят вечерю, рассеянным взором наблюдая за нехитрым бытом ремесленника. Хозяин был мне симпатичен. Если бы он жил неподалеку от Шюре, я бы нашел ему в замке хорошую должность.

— Возьми, — произнес я, когда стало ясно, что мы вот-вот отправимся в путь, и протянул Гансу золотой динар.

Молодой человек сначала удивился, потом категорично отверг мое предложение, сказав:

— Та работа, которую я делаю для вас, есть не добродетель, а долг.

Его ответ удивил меня и вместе с тем, обрадовал. Мне было приятно видеть такого честного человека. И пусть он был простолюдином, но внушал должное уважение.

— Хорошо. Я оставляю эту монету не тебе, а твоему сыну в подарок. Пусть, когда он вырастет, станет таким же достойным человеком, как и его отец.

Молодой человек смутился.

— Ладно, — произнес он, — в таком случае, я приму ваш подарок, за который вам очень признателен — у нас сдохла корова, а ваших денег как раз с избытком хватит на молодую телочку.

— Марта! — позвал он жену, — убери это. Господин оказался очень щедр к нам.

Марта схватила динар, улыбнулась мне, и согнулась, отступая за занавесь, в глубоком поклоне.

— Идемте, — сказал хозяин, и мы покинули его дом.

Мы скоро дошли до окраины и направились окружной тропой, огибая поселок. Я понял, что молодой человек не хочет, чтобы меня увидели на улицах случайные прохожие.

Сделав изрядный крюк, мы вышли на большую дорогу, и пройдя по ней примерно с четверть лье, остановились возле раскидистого дуба. Мой спутник прерывисто свистнул несколько раз, послышался лошадиный храп и из зарослей выехала карета, запряженная четверкой.

— Я должен завязать вам глаза, — сказал Ганс, — это необходимое условие.

Я согласно кивнул. Ганс завязал мне глаза черной шерстяной тряпкой и помог сесть в карету. Лошади тронулись.

— Мы рассмотрели вашу просьбу, — произнес по-французски, с легким выговором, кто-то, сидящий рядом со мной, — ваши враги действительно заслуживают справедливой кары, а потому мы согласны помочь вам. За это вы расскажете, как умирал Великий Магистр рыцарей Храма.

— Кому расскажу?

— Об этом позже.

— Куда меня везут?

— К людям, которые хотят услышать из первых уст, как умер Жак де Моле. Обычно, разбирательство дела подателя заявки и вынесение решения суда Феме происходит иначе, на общем собрании, с привлечением свидетелей, но для вас сделано исключение. Потому что слишком многие хотят того же, что и вы.

— Вы дворянин?

— Я вправе не отвечать на ваш вопрос, — жестко ответил мой собеседник, — но вам отвечу. Да, я — дворянин.

— Почему вы состоите в этом Ордене, для чего он вообще существует?

— Наш орден, именуемый Светоносным тайным трибуналом вольных графов и вольных судей вестфальской Фемы, существует для того, чтобы совершать правосудие и творить справедливость. Мы действуем согласно божьим, а не государственным законам. К нам может обратиться любой — дворянин или босяк, и если его просьба будет обоснованна, а гнев — справедлив, мы поможем ему, не взирая на сословие. Что касательно второй части вашего вопроса, то я состою в Ордене потому, что как и вы, имею весьма веские причины мстить тем, кто прикрываясь именем Иисуса, вершит на земле дьявольские дела.