Изумрудные зубки - Ольга Степнова

Флек отплясывал в центре круга, образовавшегося в толпе. Ему было жарко, он скинул пиджак, а галстук подарил какому-то пьяному в стельку юнцу. Он не очень заботился об эстетичности своего танца, дрыгал ногами, махал руками, тряс головой. Кажется, он просто бесился, как подросток, впервые оставшийся дома один.

Кто-то вдруг схватил Таню за локоть. Не прекращая безумного танца, она обернулась и увидела беззвучно хохочущего Кузнецова.

– Это не я, Кузнецов! – переорала она музыку и гомон толпы. – Это не я!

Таня выскочила в круг, схватила Флека за плечи. Тот послушно ее приобнял и повел в вечной «топталке». Музыка, как по заказу сменилась на медленную.

– Пять баллов по русскому и литературе и я вас не видел! – заорал Кузнецов.

– Четыре! – крикнула Таня. – Четыре балла, или можешь рассказывать, что видел меня на панели пьяной!

Кузнецов заглох, видимо, принял условие.

Таня обернулась и увидела, как из зала, прижав к уху мобильник, выходит Сычева. Еще она заметила, что Татьяну на танец пригласил какой-то длинный-предлинный хмырь. Он старался прижаться к добыче плотнее, но оранжевый батник пятился от него, сохраняя дистанцию.

От Флека пахло весельем, молодостью и хорошим парфюмом. И дистанции до него не было никакой. Вот она, Афанасьева, в своем жемчужном свадебном платье, и сразу начинается разгоряченный, сияющий Флек. У него наглые руки, которые держат так, будто ты сама к нему прижимаешься.

Куда исчезла Сычева с мобильником?..

– Ты мне нравишься, – сказал ей на ухо Флек, и хорошо, что сказал – в этом было хоть какое-то оправдание подростковому топтанию под тягучую музыку.

– Повтори, – попросила она Флека одними губами, но он услышал, несмотря на то, что ее губы были на уровне его плеча. Рубашка у него намокла от пота, но пахла все равно хорошим парфюмом. А может, это пот и дорогой алкоголь дают эффект хорошего парфюма? Она ни черта в этом не смыслит! Совсем ни черта, потому что в ее жизни был только один мужик – Глеб. По нынешним временам это так же пошло, как иметь водителя за рулем «Хаммера».

– Ты мне очень нравишься. Ты училка с воротничком под горло, в юбке по щиколотку, дулей на голове и бесцветной помадой, но это абсолютный обман и неправда. На самом деле ты дерзкая, яркая, сумасшедшая. Тебе никто об этом не говорил?

– Нет.

– Ты не представляешь, как это сексуально – прятать такую натуру за скромным образом педагога.

– Зря ты это сказал – «сексуально».

– Почему? Я всегда говорю то, что думаю, особенно когда выпью.

– Я не буду спать с тобой только из-за того, что ты накормил меня и моих подруг в ресторане, а потом осчастливил шмотками.

– Зря ты это сказала – «спать». Я бы обвенчался с тобой тайком, в какой-нибудь захолустной церквушке, не спросив благословения маменьки.

Таня опять хотела одними губами сказать «повтори», но не сказала. Она спросила:

– А как же та девушка, которой ты собирался делать предложение?

– А никак. Она обиделась, что я не пришел, и в отместку стала встречаться с моим приятелем. Разве нужна такая девушка?

– Нет, не нужна.

– Ты не такая.

– Да, не такая, – согласилась Таня. – Я клуша, которая смотрит своему мужу в рот, стирает его носки и трусы, утром подскакивает пораньше, чтобы приготовить горячий завтрак и боится потратить на себя лишнюю копейку. Такая, как я никогда не закрутит в отместку роман с приятелем. Такая как я спрячет себя под безликой одеждой и никогда не рискнет проверить, реагирует ли на нее кто-нибудь кроме мужа. Именно поэтому ты готов тайком обвенчаться со мной в захолустной церквушке, не спросив благословения маменьки? Потому что второй такой дуры на свете нет?!

– Нет.

– Мог бы ответить не так двусмысленно.

Они уже не топтались, а стояли друг против друга, их пихала, толкала пляшущая толпа, слова заглушал рев музыки.

– Не смей больше присылать мне цветы!

– Ты хочешь лишить заработка Клавдию Ивановну с первого этажа?

– Что значит «лишить заработка»?!

– А то и значит, что розы, которые ты швыряешь с балкона, она собирает и продает за углом по сто рублей за штуку. Хорошая прибавка к пенсии! Бабка не верит своему счастью.

– Ты следил за мной?!!

– Я следил за Клавдией Ивановной.

Таня тоскливо огляделась вокруг. Дискотечные часы над дверью показывали первый час ночи. Хмель покидал тело, улетучивался из головы.

«Завтра уже началось, – подумала Таня. – Пора начинать его ненавидеть». Скоро платье превратится в гнилые капустные листья, «Хаммер» в занюханный «Запорожец», а добрый фей, он же – принц, он же – Флек, станет гнусным злодеем. Когда время переваливает за полночь, нужно драпать, роняя тапки – это знают даже девчонки.

Флек молчал, смотрел на нее сверху вниз, в его глазах бесились блики прожекторов и казалось, что его взгляд мечет веселые молнии. Где-то сбоку прыгал, мелькал оранжевый батник, юная пассия Глеба не без удовольствия снимала свой стресс.

В зал вошла бледная как мел Сычева. Мобильник болтался у нее на груди.

– Я от тебя не отстану, – сказал Флек. – И если твоего муженька еще не убили, я сам его грохну, чтобы не путался у меня под ногами.

– Ты легковесный, самовлюбленный, пустой человечек. Иди проспись! – как можно презрительнее сказала Таня и направилась к Сычевой. По дороге она под локоть зацепила Татьяну и потащила ее за собой.

* * *

– Мне позвонила хозяйка... – выпучив глаза, сказала Сычева, когда они вышли в холл.

– И что? – спросила Татьяна, чувствуя, как сердце падает вниз.

– Она стала орать на меня! Вопила, что я отвечу за тот разгром, который учинила в квартире. У хозяйки есть свой ключ и она периодически наведывается в квартиру, проверяет порядок. Она приперлась сегодня днем и увидела в квартире полный разгром! Там все перевернуто – постель, вещи, продукты выброшены из холодильника, соль, сахар, мука и крупы выпотрошены из банок прямо на пол! Все как у Павловской, и как у тебя, Тань! Только трупа, слава богу, нет! Я ведь после того как мы с дачи приехали, домой так и не заходила. С подружкой встретились, в кафе зашли, кофе пили, курили. Потом ты позвонила, в ресторан позвала.

– Кто-то знает всю подноготную Глеба, – тихо сказала Афанасьева, – Кто-то что-то ищет у всех, кого Глеб знал, с кем встречался. Нужно позвонить его маме! Они с бабкой почти не выходят из дома, как бы к ним не нагрянули гости!

– У этих гостей есть ключи! – Сычева схватила себя за щеки, как старая бабка. – Сначала они попытались проникнуть в наши квартиры ночью, когда мы спали, потом явились в наше отсутствие! Что они ищут?!

– Что-то небольшое, возможно – маленькое, раз потрошат холодильник и вытряхивают крупы из банок, – сказала Таня.

– Девки! – заорала Сычева. – Нас могут убить!! Я боюсь! Я лично домой не пойду! Шут с ними вещами, у меня там только шмотки, косметика и совсем чуть-чуть денег. Пусть себе все хозяйка квартиры забирает, я туда ни ногой!!

– И я домой не пойду, – прошептала Афанасьева. – Я тоже боюсь. Даже думать страшно, как я буду находиться в квартире, где шарился этот... господин в черных ботинках, а потом скончался там по неизвестной причине. И к маме я не могу, у нее... очень бурная личная жизнь.

– Я знаю, у кого мы поселимся, – вдруг сказала Сычева и выразительно уставилась на Татьяну.

– Это невозможно, – Татьяна попятилась. – Это никак невозможно!

– Это единственно верный выход, – отрезала Сычева. – Во-первых, втроем не так страшно. Во-вторых, тому, кто рыщет по нашим квартирам вряд ли известно, где ты сняла комнату. В-третьих... там живет еще и твоя подружка, а туда, где живут четыре визгливые женщины, никто никогда не сунется.

– Я живу в тесной кладовке! И не с подругой, а с... другом! Он из Болотного... – зачем-то добавила Татьяна, чуть не заплакав от унизительного признания.

– Ну, вешалка, ты даешь!! Ты просто монстр какой-то! Абсолютно аморальный, провинциальный монстр с этюдником и гитарой. Впрочем, это ничего не меняет. Друг так друг. Кладовка так кладовка. Другого выхода нет. Едем к тебе.

– Нет!

– Да! Где там наш Флек? Пусть его Вася на «Хаммере» отвезет нас в твою кладовку.

– Только ко мне заглянем, – попросила Таня. – Я переоденусь, приберу быстро кватриру, заберу деньги и документы. Не невестой же мне куковать в этой кладовке.

* * *

Горячий пар обжигал легкие.

Глеб снял с себя плащ, пиджак, ботинки, носки и галстук. Расстегнул ворот рубашки. Вещи он швырнул на пол.

Инга не пошутила. Мужик в зеленой шапчонке заломил ему руки и отвел назад, в сауну. Потом закрыл за ним дверь, выключил свет и через какое-то время эта обитая деревом могила стала наполняться горячим паром.

Инга никогда не шутила. Отчасти из-за этого ее качества он воспользовался тогда этим случаем – ссорой, и попытался навсегда вычеркнуть подругу детства из своей жизни.