Меч в терновом венце - Николай Туроверов

"Уезжающий в Африку или…"

Уезжающий в Африку илиУлетающий на ЦелебесПозабудет беззлобно бессильеОставляемых бледных небес.

Для любви, для борьбы, для сраженийБерегущий запасы души,Вас обходит он без раздраженья,Пресмыкающиеся ужи!

И когда загудевший пропеллерРаспылит расставания час,Он, к высоким стремящийся целям,Не оглянется даже на вас.

Я же не путешественник-янки,Нахлобучивший пробковый шлем, —На китайском моем полустанкеДаже ветер бессилен и нем!

Ни крыла, ни руля, ни кабины,Ни солдатского даже коня,И в простор лучезарно-глубинныйТолько мужество взносит меня.

ХУНХУЗ

О жене и матери забыл,Маузер прикладистый добылИ, тугие плечи оголя,Вышел за околицу, в поля.

Те же джунгли этот гаолян,Только без озер и без полян.Здесь на свист хунхуза — за верстуСвистом отзывается хунхуз.

Было много пищи и добра,Были добрые маузера,Но под осень, кочки оголя,Сняли косы пышный гаолян.

Далеко до сопок и тайги,Наседали сильные враги,И горнист с серебряной трубойПравильно развертывает бой.

И хунхуза, сдавшегося в плен,Чьи-то руки подняли с колен,Связанного бросили в тюрьму,Отрубили голову ему.

И на длинной жерди головаНе жива была и не мертва,И над ней кружилось воронье:Птицы ссорились из-за нее.

НАША ВЕСНА

Еще с Хингана ветер свеж,Но остро в падях пахнет прелью,И жизнерадостный мятежДрозды затеяли над елью.

Шуршит вода и, точно медь,По вечерам заката космы,По вечерам ревет медведьИ сонно сплетничают сосны.

А в деревнях у детворыРаскосой, с ленточками в косах,Вновь по-весеннему острыГлаза — кусающие осы.

У пожилых степенных манзИдет беседа о посеве,И свиньи черные у фанзЛожатся мордами на север.

Земля ворчит, ворчит зерно,Набухшее в ее утробе.Все по утрам озареноСухою синевою с Гоби.

И скоро бык, маньчжурский бык,Сбирая воронье и галочь,Опустит смоляной кадыкНад пашней, чавкающей алчно.

ЮЛИ-ЮЛИ

Мне душно от зоркой боли,От злости и коньяку…Ну, ходя, поедем, что ли,К серебряному маяку!

Ты бронзовый с синевою,Ты с резкою тенью слит,И молодо кормовоеВесло у тебя юлит.

А мне направляет глухоСкрипицу мою беда,И сердце натянет тугоРитмические провода.

Но не о ком петь мне нежно,Ни девушки, ни друзей, —Вот разве о пене снежной,О снежной ее стезе,

О море, таком прозрачном,О ветре, который стих,О стороже о маячном,О пьяных ночах моих,

О маленьком сне, что тает,Цепляясь крылом в пыли…Ну, бронзовый мой китаец,Юли же, юли-юли!..

В ПОЛНОЧЬ

От фонаря до фонаря — верста.Как вымершая, улица пуста.И я по ней, не верящий в зарю,Иду и сам с собою говорю.Да, говорю, пожалуй, пустяки,Но все же получаются стихи.

И голос мой, пугающий собак,Вокруг меня лишь уплотняет мрак.Нехорошо идти мне одному,Седеющую взламывая тьму, —Зачем ей человеческая речь,А я боюсь и избегаю встреч.

Любая встреча — робость и обман.Прохожий руку опустил в карман,Отходит дальше, сгорблен и смущен,Меня, бродяги, испугался он.Взглянул угрюмо, отвернулся — иРасходимся, как в море корабли.

Не бойся, глупый, не грабитель я,Быть может, сам давно ограблен я,Я пуст, как это темное шоссе,Как полночь бездыханная, — как все!Бреду один, болтая пустяки,Но все же получаются стихи.

И кто-нибудь стихи мои прочтет,И родственное в них себе найдет:Немало нас, плетущихся во тьму.Но, впрочем, лирика тут ни к чему…Дойти бы, поскорее дошагатьМне до дому и с книгою — в кровать!

КАК НА РОССИЮ НЕПОХОЖЕ

Объятый дымкою лиловой,Гор убегает караван.Над ним — серебряноголовыйПрекрасный витязь Фудзи-сан.

И дышит все вокруг покоем,Прозрачен воздух, как слюда!А рядом с грохотом и воемЛетят, грохочут поезда.

И в небесах гудит пропеллер,Но нежно женщины страныПоют теперь, как прежде пели,Святые песни старины.

И опускают томно вежды,И улыбаются легко,И красочные их одеждыБлагоухают далеко.

На мотыльков они похожи,На экзотичные цветы,И возле них так странно ожилПевучий, сладкий мир мечты!

И как хорош поклон их чинный,Привет улыбок золотых,Когда спокойные мужчиныПроходят гордо мимо них.

Спокойствие и сила веетИз глаз мужских, упорных глаз…Значенья полный, тяжелеетНасыщенный вечерний час.

И месяц встал над тучей хмурой,Примчавшейся издалека,И точно в лепестках сакуры, —Вся в блесках близкая река…

И парк ночною жизнью ожил,Полночный час легко вошел…Как на Россию непохоже,Но как чудесно хорошо!

МОИМ СУДЬЯМ

Часто снится: я в обширном зале…Слыша поступь тяжкую свою,Я пройду, куда мне указали,Сяду на позорную скамью.

Сяду, встану — много раз поднимутГоспода в мундирах за столом.Все они с меня покровы снимут,Буду я стоять в стыде нагом.

Сколько раз они меня заставятЖизнь мою трясти-перетряхать.И уйдут. И одного оставят,А потом, как червяка, раздавятТысячепудовым: «Расстрелять!»

Заторопит конвоир: «Не мешкай!»Кто-нибудь вдогонку крикнет:«Гад!» С никому не нужною усмешкойПодниму свой непокорный взгляд.

А потом — томительные ночиОбступившей непроломной тьмы,Что длиннее, но и что корочеИх, рожденных сумраком тюрьмы.

К надписям предшественников имяЯ прибавлю горькое свое.Сладостное: «Боже, помяни мя»Выскоблит тупое острие.

Всё земное отожму, оставлю,Стану сердцем сумрачно-суровИ, как зверь, почувствовавший травлю,Вздрогну на залязгавший засов.

И без жалоб, судорог, молений,Не взглянув на злые ваши лбы,Я умру, прошедший все ступени,Все обвалы наших поражений,Но не убежавший от борьбы!

Сергей БЕХТЕЕВ

КОНЬ КРАСНЫЙ

Как зверь из клетки вековой,Народ наш выпущен на волюИ, словно дикий конь по полю,Летит, подхлестнутый молвой.

Неукротим безумный бегКоня строптивого, лихого,На нем нет всадника былого,С ним разделявшего ночлег.

Пылает взор его огнем,Он рвется в даль, неукротимый;Ему в степи необозримойКонец и гибель — нипочем.

Топча серебряный ковыль,Преграды грудью расшибая,Он скачет, яростно вздымаяКлубами вьющуюся пыль.

Почуя вольности дурман,Исполнен силы и отваги,Чрез пни, болота и оврагиОн мчит, как грозный ураган.

Надулись ноздри, гневный ротОделся пеной белоснежной.Не удержать уздой железнойЕго неистовый полет.

Кто, страх понятный прочь гоня,Безумца воли обуздает,Кто, для спасенья, оседлаетОсатаневшего коня?

"Русь горит! Пылают зданья…"