Меч в терновом венце - Николай Туроверов

СТИХИ О ХАРБИНЕ

1

Под асфальт, сухой и гладкий,Наледь наших лет,Изыскательной палаткиКанул давний след…

Флаг Российский. Коновязи.Говор казаков.Нет с былым и робкой связи, —Русский дух таков.

Инженер. Расстегнут ворот.Фляга. Карабин.«Здесь построим русский город,Назовем — Харбин».

Без тропы и без дорогиШел, работе рад.Ковылял за ним трехногийНивелир-снаряд.

Перед днем Российской встряски,Через двести лет,Не петровской ли закваскиЗапоздалый след?

Не державное ли словоСквозь века: приказ.Новый город зачат снова,Но в последний раз.

2

Как чума, тревога бродит —Гул лихих годин…Рок черту свою проводитБлиз тебя, Харбин.

Взрывы дальние, глухие,Алый взлет огня —Вот и нет тебя, Россия,Государыня!

Мало воздуха и света,Думаем, молчим.На осколке мы планетыВ будущее мчим!

Скоро ль кануть иль не скоро?..Сумрак наш рассей…Про запас ты, видно, городВыстроила сей.

Сколько ждать десятилетий?Что, кому беречь?Позабудут скоро детиОтческую речь.

3

Милый город, горд и строен,Будет день такой,Что не вспомнят, что построенРусской ты рукой.

Пусть удел подобный горек —Не опустим глаз:Вспомяни, старик-историк,Вспомяни о нас.

Ты забытое отыщешь,Впишешь в скорбный лист,Да на русское кладбищеЗабежит турист.

Он возьмет с собой словарикНадписи читать…Так погаснет наш фонарик,Утомясь мерцать!

"Женщины живут, как прежде, телом…"

Женщины живут, как прежде, телом,Комнатным натопленным теплом,Шумным шелком или мехом белым,Ловкой ложью и уютным злом.

Мы, поэты, думаем о БогеИ не знаем, где его дворцы.И давно забытые дорогиСнова — вышарканные торцы.

Но, как прежде, радуются дети…И давно мечтаю о себе —О веселом маленьком кадете,Ездившем в Лефортово на «Б».

Темная Немецкая. УнылыйХолм дворца и загудевший сад…Полно, память, этот мальчик милыйУмер двадцать лет тому назад!

ПРИКОСНОВЕНИЯ

Была похожа на тяжелый гробБольшая лодка, и китаец греб,И весла мерно погружались в воду…И ночь висела, и была она,Беззвездная, безвыходно чернаИ обещала дождь и непогоду.

Слепой фонарь качался на корме —Живая точка в безысходной тьме,Дрожащий свет, беспомощный и нищий…Крутились волны и неслась река,И слышал я, как мчались облака,Как медленно поскрипывало днище.

И показалось мне, что не меняВ мерцании бессильного огняНа берег, на неведомую сушу —Влечет гребец безмолвный, что ужеПо этой шаткой водяной межеНе человека он несет, а душу.

И, позабыв о злобе и борьбе,Я нежно помнил только о тебе,Оставленной, живущей в мире светлом.И глаз касалась узкая ладонь,И вспыхивал и вздрагивал огонь,И пену с волн на борт бросало ветром…

Клинком звенящим сердце обнажив,Я, вздрагивая, понял, что я жив.И мига в жизни не было чудесней.Фонарь кидал, шатаясь, в волны — медь…Я взял весло, мне захотелось петь,И я запел… И ветер вторил песне.

О РОССИИ

Россия отошла, как пароходОт берега, от пристани отходит.Печаль, как расстояние, растет.Уж лиц не различить на пароходе.

Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.Басовое взывание сирены.И вот корма. И за кормой — тесьмаКлубящейся, всё уносящей пены.

Сегодня мили и десятки миль,А завтра сотни, тысячи — завеса.И я печаль свою переломил,Как лезвие. У самого эфеса.

Пойдемте же! Не возвратится вспятьТяжелая ревущая громада.Зачем рыдать и руки простирать?Ни призывать, ни проклинать — не надо.

Но по ночам заветную строфуБоюсь начать, изгнанием подрублен.Упорно прорубающий тайфун,Ты близок мне, гигант четырехтрубный!

Скрипят борта. Ни искры впереди.С горы и в пропасть!.. Но, обувший ушиВ наушники, не думает радистБросать сигнал: «Спасайте наши души!»

Я, как спортсмен, любуюсь на тебя(Что проиграю — дуться не причина)И думаю, по-новому любя:«Петровская закваска… Молодчина!»

ФЛЕЙТА И БАРАБАН

У губ твоих, у рук твоих… У глаз,В их погребах, в решетчатом их вырезе —Сияние, молчание и мгла,И эту мглу — о светочи! — не выразить.

У глаз твоих, у рук твоих… У губ,Как императорское нетерпение,На пурпуре, сияющем в снегу, —Закристаллизовавшееся пение!

У губ твоих, у глаз твоих… У рук —Они не шевельнулись, и осилили,И вылились в согласную игру:О лебеде, о Лидии и лилии!

На лыжах звука, но без языка,Но шепотом, горя и в смертный час почтиРыдает сумасшедший музыкантО Лидии, о лилии и ласточке!

И только медно-красный барабанВ скольжении согласных не участвует,И им аккомпанирует судьба:— У рук твоих!— У губ твоих!— У глаз твоих!

В ЗАТОНУВШЕЙ СУБМАРИНЕ

Облик рабский, низколобыйОтрыгнет поэт, отринет:Несгибаемые душиНе снижают свой полет.Но поэтом быть попробуйВ затонувшей субмарине,Где ладонь свою удушьеНа уста твои кладет.

Где за стенкою железнойТишина подводной ночи,Где во тьме, такой бесшумной, —Ни надежд, ни слез, ни вер,Где рыданья бесполезны,Где дыханье всё короче,Где товарищ твой безумныйПоднимает револьвер.

Но прекрасно сердце наше,Человеческое сердце:Не подобие ли БогаПовторил собой Адам?В этот бред, в удушный кашель(Словно водный свод разверзся)Кто-то с ласковостью строгойСлово силы кинет нам.

И не молния ли это:Из надводных, поднебесных,Над охваченных рассудкомОзаряющих глубин! —Вот рождение поэта,И оно всегда чудесно,И под солнцем, и во мракеЗатонувших субмарин.

В ЗАКАТНЫЙ ЧАС

Сияет вечер благостностью кроткой.Седой тальник. Бугор. И на бугреКостер, и перевернутая лодка,И чайник закипает на костре.

От комаров обороняясь дымом, —Речь русская слышна издалека, —Здесь на просторе этом нелюдимомНочуют три веселых рыбака.

Разложены рыбацкие доспехи,Плащи, котомки брошены в ковыль,И воткнутые удочки, как вехи,И круговая булькает бутыль.

И кажется, опять былое с нами.Где это мы в вечерний этот час?Быть может, вновь на Иртыше, на Каме,Опять на милой родине сейчас?

Иль эта многоводная рекаБылинный Волхов, древняя Ока?

Краса чужбины, горы, степи, реки,Нам не уйти от родины вовеки,И как бы вам ни виться, ни блистать,Мы край родной всё будем вспоминать!

Но сладок ваш простор, покой, уют,Вам наша благодарность за приют!

"Уезжающий в Африку или…"