Сокровища - Джоанна Кингслей

— Если мы еще подождем, нам потребуются солнечные очки, — раздался слева хриплый шепот. Стефано улыбнулся. Миммо всегда скрасит самые тяжелые моменты. Он был самым старшим в его отряде. С лохматыми седыми волосами, заросший седой щетиной, лицо такое же грубое, как горный склон.

— Терпение, старина, — прошептал Стефано. — Кто ждет, тот добивается своего.

— Подожди еще, и твои яйца превратятся в ледышки, — послышался ответ.

— Твои-то уже давно каменные, — поддразнил Стефано. — Потише, старый болтун. — Он опять взялся за бинокль, но ничего не увидел. И ничего не было слышно. Чувствовался только холод и боль в мышцах.

«Подумай о чем-нибудь другом, — сказал он себе. — Подумай о жарком огне и теплой постели».

Подумай о Марице.

Черноволосая и черноглазая Марица. Марица с кожей цвета оливок и мягкой, как шелк, которая пахла корицей и свежим хлебом из пекарни своего отца. Марица, смотрящая на него своими черными глазами с такой любовью, что ему казалось, он тает под ее взглядом.

Воспоминание предыдущего утра охватило его, унося ощущение холода. Запах свежего сена, когда они лежали вместе на чердаке, янтарные глаза кошки, наблюдающей за ними, теплое влажное ощущение ее крепко прижавшегося тела, когда его любовь струилась в нее.

С первой минуты, когда Стефано увидел ее, он понял, что они предназначены друг для друга. Ему был дан приказ отправиться на север и возглавить отряд партизан, проводящих операции недалеко от ее деревни. Когда он прибыл, Марица стояла в дверях пекарни отца на главной площади, ее рыжевато-коричневая кожа была отполирована потом у печей, роскошные черные волосы рассыпались по плечам, соблазнительная улыбка играла на полных губах. Желание, которое он ощутил в тот момент, только усилилось после того, как они встретились в партизанском штабе и он узнал о ее храбрости. Месяцами она прятала беженцев — партизан; сбежавших из плена союзников; итальянских парней, которые отказались сражаться за немцев. Она прятала их в чуланах, под полом, в лесных пещерах. Она кормила их, добывала им одежду и лечила раны.

Звук урчащих моторов далеко в низу долины вырвал Стефано из его воспоминаний. Он навел бинокль на дорогу, все его чувства сейчас обострились. Сквозь темноту ночи прошла волна ожидания, передаваясь от человека к человеку. Металлическое щелканье затворов пронеслось по цепи, когда они готовили к бою свое оружие.

— Тихо, — твердил Стефано. — Тихо.

Не время обнаруживать себя перед каким-то нацистским отрядом, посланным вперед, чтобы очистить склоны гор. Терпение… тише… они одержат победу.

И у Стефано будет свой собственный триумф, особый. Поскольку каждая проведенная операция, каждая выпущенная пуля и каждый убитый немец был так же ударом в его битве против Витторио, этого жадного предателя-лизоблюда.

* * *

Некоторое время в начале войны братья еще поддерживали родственные отношения. Витторио был вынужден закрыть свой магазин; во время войны спрос на изделия из прекрасной бумаги упал и не было кожи для изысканных переплетов, чемоданов и бумажников. Но, учитывая то, что итальянцы сражались как часть «оси» вместе с немцами, он быстро поднимался по нацистской иерархической лестнице. Стефано продолжал работать в юридической конторе Бранкузи, одновременно нелегально печатая и распространяя памфлеты против фашистов.

Коломбу не арестовали, но Стефано ее больше так и не смог увидеть. Он получил от нее несколько писем, в которых она уверяла его, что с ней все в порядке, и интересовалась его делами. Сознание того, что у него есть мать, которая беспокоится о его благополучии, вдохновило его на клятву встретиться с ней вновь. Он будет оберегать ее в этой войне или умрет, защищая. И если надо оставаться в хороших отношениях со своим единоутробным братом, он пойдет и на это.

Но однажды ноябрьским вечером 1942 года, вернувшись домой с собрания только что сформированной группы Сопротивления, Стефано обнаружил, что его комнату обыскивали. Книги сброшены с полок, ящики выдвинуты, их содержимое разбросано, матрас и подушки кресел выпотрошены.

Рассвирепев до умопомрачения, Стефано рванулся прямо в кабинет Витторио в фашистской штаб-квартире.

— Тебе не найти ее, — сказал он, едва сдерживая себя, наклонившись к брату через широкий дубовый стол. — Тебе никогда не найти ее, поэтому отзови своих головорезов.

Витторио поднялся, являя собой внушительную картину, поскольку упорно набирал вес, прекрасно питаясь во время войны, когда другие голодали.

— И у тебя хватает наглости обвинять меня здесь в этом!

Веря, что Витторио не причинит ему вреда, тем более не получив недостающую часть фигурки, необходимую для изъятия драгоценностей, Стефано бросился вокруг стола.

— Я просто хочу убедиться, что ты понял, мой дорогой братец. — Он улыбнулся, глядя, как от его громогласного заявления Витторио содрогнулся и кинулся закрывать дверь кабинета.

— Ради Бога, Стефано. Не доводи меня до крайности, иначе у меня не будет выбора.

— У тебя есть выбор, очень простой. Оставить меня в покое… и поверить, что моя часть флакона спрятана там, где ты ее никогда не найдешь. — Он отступил назад. — И еще одно. Ты наконец дослужился до такого положения, что можешь обеспечить настоящую защиту. Я услышал от друзей, что женщина, о чьем благосостоянии мы печемся, все еще на свободе и в безопасности, но это может продлиться недолго.

— Я делаю для нее что могу, — тихо ответил Витторио. — Я смог уберечь ее от ареста за ее мятежные взгляды.

— Что ж, смотри, чтоб продолжал в том же духе, но если что-то с ней случится, Витторио, — хоть что-то, — я отыщу тебя и заставлю заплатить за это. Verstehen?

Витторио вернулся к столу, схватил Стефано за локоть и повел к двери.

— Я постараюсь, чтобы с ней ничего не произошло. А теперь иди и не приходи сюда больше!

— С радостью! — ответил Стефано, сбросил с локтя руку брата. — Просто запомни, что я сказал, а я с удовольствием буду держаться подальше от этого зловонного места.

Но спустя всего восемь месяцев был арестован Карло Бранкузи.

В тот же самый вечер Стефано подстерег Витторио, когда тот выходил из оперного театра, великолепный, в безупречном вечернем костюме, мощную шею украшал белый шелковый галстук. С ним была молодая блондинка. Когда Стефано преградил им дорогу, она вылила на него несколько взволнованных слов, в ее итальянском подозрительно слышались гортанные звуки немецкого акцента.

— Будь ты проклят, Витторио, — заявил Стефано. — Ты позволил им взять Карло.

— Он сам виноват, — ответил Витторио, после того как попросил свою Liebchen подождать в сторонке.