Клянусь, что исполню... - Хилари Норман

Родители Оливии были состоятельными людьми, добившимися полного успеха в жизни, но в высшей степени приверженными всем общественным условностям. Эмили, дочь двух врачей, горячо верила в освобождение женщин, но при этом не менее, чем Артур, стремилась иметь прочную семью и много детей, хотя из-за разрыва матки ей пришлось ограничиться одной-единственной дочерью.

Иногда Оливии думалось, что в ней пробудились гены дальнего предка женского пола – сумасбродной необузданной еврейки, вероятнее всего какой-нибудь прапрабабки со стороны отца. По сравнению с другими современными девушками Оливия не казалась чересчур смелой, но на фоне отца и матери она выглядела чуть ли не авантюристкой. Может быть, размышляла она в те редкие минуты, когда на нее накатывали угрызения совести, она просто старается вознаградить себя за то, что оказалась таким недостойным потомком славного рода Сегалов? Может быть, своими экзотическими выходками она хочет скрыть свою явную неполноценность? Она нередко задавалась вопросом: а как все сложилось бы, останься Артур и Эмили живы? Кто знает, но Оливии казалось, что совсем по-другому. Да, всеобщей известности у нее не было, зато она умела отлично извлекать из жизни всевозможные удовольствия.

Роман Оливии с Джанни Дресслером, начавшийся всерьез через неделю после отъезда Джима и Энни из Женевы весной 1987 года, жарко разгорелся летом, а к осени угас совсем. С тех пор у Оливии было немало мужчин. Не в ее натуре было подолгу оставаться в одиночестве. Она, конечно, дорожила своей независимостью, любила побыть одна и высоко ценила подруг. Но Энни однажды справедливо заметила, что в присутствии интересных, привлекательных мужчин зеленые глаза Оливии зажигаются огнем.

– Я понимаю, что ты не нарочно, – говорила Энни. – Но я не раз видела, как эта искра притягивает их, а потом они уже не могут вырваться на свободу.

– О боже, Энни, – хохотала Оливия. – Тебя послушать, так выходит, что я просто какая-то женщина-вамп.

Энни на мгновение задумалась.

– Не совсем так. Но твои глаза обещают, – сказала Энни. – Обещают веселье, приключения, тепло.

Позднее Оливии подумалось, что вряд ли такое суждение можно назвать нелестным или неприятным.

Все мужчины, какие перебывали в ее жизни после Дресслера, были, каждый по-своему, интересными, умными и привлекательными, но только Джанни сумел обнаружить и указать Оливии одну из немногих тайн, которые она, если честно признаться, старалась похоронить в глубинах сознания.

– Ты, безусловно, знаешь, – сказал ей Джанни Дресслер в тот вечер, когда они, по взаимному согласию, хотя и не без сожаления, решили закончить свои отношения, – что ты, как ни спорь и как ни возражай, влюблена в Ариаса.

– Не говори чепухи, – перебила Оливия. – Я уже говорила, Джим мой лучший друг.

– Дружба не мешает любви, – возразил Джанни.

– В нашем случае – мешает. – Оливия оставалась непреклонной. – Так же как и его женитьба.

– На женщине, которую ты терпеть не можешь.

– И при чем тут моя неприязнь? Джанни улыбнулся:

– Все зависит от того, почему ты ее не любишь.

– Не твое дело, почему я не люблю Кэри, – раздраженно огрызнулась Оливия. – И если я так и не влюбилась в тебя, Джанни Дресслер…

– Как и я в тебя, – нежнейшим голосом вставил он.

– Это не означает, что я влюблена в кого-то еще. – Она нетерпеливо встряхнула головой. – Честно говоря, Джанни, я думала, ты выше всей этой шовинистической ерунды.

– Нет, конечно, – снова усмехнулся Джанни. – Разве может швейцарец итальянского происхождения не быть шовинистом?

– Верно. – Оливия немного смягчилась. – Наверно, ты ничего не можешь с собой поделать.

– Точно так же, как и ты ничего не можешь с собой поделать. Ты влюблена в своего Джима, и все тут, – сказал Джанни. – Не забывай, я много раз видел вас вместе.

– Ты видел друзей. Двоих добрых друзей.

– Мне приходится повторяться – с каких это пор дружба стала помехой любви?

Оливия вздохнула.

– Отстань от меня, ради бога, – уже более покладисто произнесла Оливия.

– Как скажешь. – Джанни помолчал. – Так почему ты не любишь жену Джима?

– Повторяю, – отрезала Оливия, – это не твое дело.

Оливия и вправду невзлюбила Кэри Бомон с самой первой встречи, но она сумела достаточно быстро понять, что в первые дни после свадьбы Джим был по-настоящему счастлив с Кэри.

Какие бы удары жизнь ни наносила Джиму Ариасу, он по-прежнему оставался мягким, обаятельным добряком. Даже работая в мире рекламы – отрасли, как ни одна другая изобилующей головорезами, – Джим прославился не только выдающимся талантом в составлении рекламных текстов, но и старомодной отзывчивостью, редкой способностью сопереживать.

Джим постоянно ощущал вину за то, что не оправдал ожиданий отца. Его покойный отец, Карлос Ариас, полагал, что Джим, подобно старшему брату Питеру и двоюродному брату Майклу, автоматически войдет в семейное дело – корабельный бизнес. Будь Карлос жив, Джим, искренне обожавший отца, наверное, решил бы, что обязан подчиниться его воле. Но когда настал момент истины, он неожиданно для себя понял, что давно готовит себя к решающей битве с Майклом, сменившим Карлоса на посту главы «Ариас Шиппинг». К его великому облегчению, кузен охотно уступил его настояниям, сказав, что, по его мнению, сам Карлос больше всего желал бы, чтобы его сыновья чувствовали себя состоявшимися людьми.

– Если всей роскоши и могуществу нашей кораблестроительной компании ты предпочитаешь плебейскую суету рекламного дела, – усмехаясь, говорил Майкл юному кузену, – то поступай как знаешь. Хотя я должен сказать, что ни Питер, ни я не одобряем твоего выбора. – Далее Майкл указал, что личная доля Джима в семейном состоянии всегда остается за ним, в целости и сохранности, без всяких условий и оговорок. На что бы Джим ни решал тратить свое время, он все-таки был невообразимо богат. «Дай бог тебе в придачу и счастья», – резонно заметил Майкл.

Джим выбрал рекламное дело. Живой, гибкий, творческий склад ума, неутолимая потребность узнать хоть что-нибудь обо всем, что встречалось ему в повседневной жизни, мальчишеский интерес ко всему, чем занимаются, что любят, что не любят окружающие, – все эти качества делали его идеальным кандидатом для избранной отрасли. Однажды он говорил Оливии, что хотя и получил неплохое образование, но настоящую школу жизни прошел по телевизору. Он утверждал, что этот маленький злокозненный ящик, полный всякой чепухи – от новостей и документальных фильмов до художественного кино и даже мультиков – долгие годы возбуждал в нем больше интереса к познанию, чем все учителя и наставники, вместе взятые.