Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

его водой и опустил в него десяток иголок и три завёрнутых в марлю шприца.

Вскоре вода закипела. Наложив жгут чуть выше локтевого сгиба, я протёр его йодом, а затем спиртом и, набрав в шприц 20 кубиков глюкозы, вонзил иголку в набухшую вену, чуть потянул поршень, и содержимое шприца окрасилось кровью. Я слегка ослабил жгут и медленно ввёл жидкость в вену. Ну, кажется, всё в порядке. За глюкозой последовал раствор аскорбиновой кислоты с кубиком эуффилина. Теперь осталось ввести подкожно кубик лобелина. «На закуску» воткнул ему в задницу порцию камфары. Ну, теперь, кажется, всё.

Я вытер руки и уселся рядом ждать результатов лечения. Не прошло и трёх минут, как Щетинин пришёл в сознание и едва слышно сказал:

– Спасибо, доктор.

Я вздохнул с облегчением.

Окончательно придя в себя, Жора рассказал, что произошло. Он сидел за столиком, тщетно пытаясь настроить приёмник на волну радиостанции Диксона. Сквозь сильные помехи с трудом можно было разобрать слова диктора, передававшего последние известия.

– Вдруг я почувствовал во рту страшную горечь, словно разжевал таблетку хинина, – продолжал Щетинин, – тело охватила странная слабость, а голову сжало, как тисками, и в висках застучали молоточки. Я было хотел приподняться, но палатка как-то странно поплыла перед глазами. Дальше ничего не помню. Что же это со мной приключилось, доктор?

– Ты, Жора, отравился окисью углерода. Наверное, движок подвёл.

– При чём тут движок? – спросил Курко, недоверчиво покачав головой.

Но виноват был именно движок. Оказалось, что выхлопную трубу забило снегом и отработанные пары бензина пошли в палатку.

Вскоре после происшествия в палатке радистов появился Сомов.

– Как самочувствие, Георгий Ефремович? – спросил он озабоченно.

– Всё в порядке, Михаил Михайлович. Уже вроде бы оклемался. Вот ведь обидно так опростоволоситься! Ведь я с этими движками всю жизнь имел дело.

– Так что же приключилось?

– Видимо, выхлопную трубу снегом забило. Вот и пошёл выхлоп в палатку.

– Значит, так, друзья, – сказал строго Сомов, – движок из палатки немедленно убрать в тамбур. Я ведь не раз об этом говорил. Больше напоминать не намерен. Да ведь и грохота от него! Как вы только терпите?

– Михал Михалыч, не губите, – слёзно-шутливо взмолился Курко. – Одна радость в жизни осталась – тепло. А что касается шума, то лучше оглохнуть, чем замёрзнуть.

– Ну ладно, – нехотя согласился Сомов. – Только примите все меры, чтобы такое больше не повторилось.

– Уже приняли, – сказал, повеселев, Курко. – Я уже соорудил вокруг выхлопной трубы укрытие из ящиков и снега. Теперь в неё и снежинка не попадёт.

29 ноября

Жизнь на станции угнетает своим однообразием, которое усугубляет непрерывная темнота. Любое, самое крохотное событие действует как глоток свежего воздуха: маленький семейный юбилей, интересная книга, голоса знакомых артистов, прозвучавшие по радио. Сегодня приятную неожиданность преподнесла нам природа.

После ужина, возвращаясь в свою палатку, я заметил за грядой торосов на юге зеленоватое зарево. Свет быстро усиливался и превратился в гигантский зеленоватый занавес, повисший над океаном. Складки его трепетали, словно колеблемые ветром. Он переливался и пульсировал, то бледнея, то вновь насыщаясь зелёным цветом. Вдруг словно порыв ветра разорвал его ткань, превратив в две ослепительно-зелёные ленты. Извиваясь, они устремились к зениту, образовав огромный клубок света.

Подчиняясь неведомой силе, клубок бешено крутился, разгораясь всё ярче и ярче, и вдруг разлетелся в разные стороны десятками разноцветных лент. Они стали быстро меркнуть, пока не растворились в черноте неба, на котором ещё ярче загорелись, словно отполированные морозом, звёзды.

Поражённый этим удивительным по красоте зрелищем, я всё никак не мог оторвать взгляд от неба.

30 ноября

Арктика не прощает небрежности и тем более ошибок, за которые порой приходится жестоко расплачиваться. Сегодня действие этой заповеди ощутили на себе наши ледовые исследователи. По программе сегодня им предстояло бурение на годовалом льду. Поскольку толщина нашего пака аж три метра, Гурий и Ваня, одевшись потеплее, отправились на восточный край поля. Ориентируясь по вешкам, они перевалили через небольшую гряду торосов, чтобы выбраться на однолетнюю льдину.

Пройдя ещё метров двести, они обернулись. Лампочка, ярко светившая на верхушке радиомачт, исчезла. Однако они решили не возвращаться, рассчитывая на вешки, которые должны были торчать где-то поблизости. Но, как ни светили они «летучей мышью»[3], вешки как в землю провалились. Особенно обидно было, что дорога была знакомой, – они не раз ходили по ней проводить наблюдения в светлое время, а сейчас бродили они долго. Так не хотелось возвращаться с пустыми руками.

– Пойдём вперёд, – решил Гурий, – рано или поздно мы наверняка упрёмся в груду торосов, образовавшихся у кромки нашего поля.

Но где же эта знакомая гряда торосов? Пройдя шагов сто, они наткнулись на торосистую гряду. Но это были совсем другие, совершено незнакомые торосы. Может быть, свет фонаря исказил их очертания? Нет, торосы были явно «не те». Дальнейшие события красочно описал в своём дневнике Яковлев.

«Неожиданно впереди мелькнули два каких-то желтоватых пятна, которые почему-то в моём сознании сразу превратились в двух медведей. Один из них как будто спит, другой лежит. Моментально бросив бур и инструменты на снег, я вытащил пистолет. Ваня не раздумывая последовал моему примеру. Правда, мы не очень испугались, так как два пистолета – защита надёжная.

Однако какую же избрать тактику? Наступать или отходить? Решили, что отступать неосмотрительно, так как, если это действительно медведи, они бесшумно погонятся и могут снять с нас скальпы. Лучше встретить опасность лицом к лицу, как и подобает «храбрым полярникам». Мы не могли уличить друг друга в трусости или, наоборот, позавидовать отменной храбрости, так как в темноте не было видно, как ведут себя дула наших пистолетов, неподвижны они или вычерчивают замысловатые фигуры, выдавая наше душевное состояние. Проходит минута, другая, а мы все стоим с поднятыми пистолетами, а жёлтые пятна к нам не приближаются, хотя, кажется, шевелятся. Неужели мы так и будем стоять друг против друга, пока не замёрзнем? Нет, надо двинуться навстречу неизвестной опасности. Сделали несколько шагов. Ноги слушаются не очень охотно. Опять останавливаемся, напряжённо вглядываемся, но противник как будто не идёт на сближение. Тихо, слышно только, как учащённо стучит сердце. Ещё два-три шага, и снова остановка. Пистолеты направлены прямо на чуть виднеющиеся пятна. Да, как будто это два медведя. Что делать? Может быть, уже стрелять? Ещё миг, ещё шаг, почему-то уж очень маленький, – и два несчастных Аякса остановились как вкопанные. Наш фонарь неожиданно выхватывает из темноты две бочки из-под горючего. Одна из них стоит, а другая лежит возле нее. Обе полузанесены