Сочинение на свободную тему - Виктор Михайлович Переладов

собрались с утра. В больницу их не пускали. Поэтому стояли под окном и ждали.

Наконец Дроздову удалось прорваться внутрь. Хотя его тотчас же выдворили, но кое-что Колька успел разведать. Он доложил: над дверью палаты, в которой лежит Юрик, висит красная табличка с надписью «Интенсивное наблюдение», возле Юрика поочередно дежурят мать и отец. Сейчас в палате сидит Жека.

И эта красная табличка, и дежурство не обещали ничего хорошего.

— Если с Юриком что случится, я… я не знаю, что с Бэлой сделаю! — сказала Капустина и заплакала.

К Капустиной подошла Нонна, обняла за плечи.

— Почему ты, все мы… — сказал Сапрыкин.

— Одну глупость сделали — вторая будет, — прервал его Воротников.

— Не понял!

— Что понимать?.. Сунулись не в свое дело — и результат. — Воротников кивнул на окно, за которым лежал Юрик.

— Какой ты! — возмутилась Чередникова.

— Какой?!

— Скользкий! — Свои мысли Марина выражала всегда конкретно.

— Гад скользкий, — уточнил еще больше Сапрыкин. Его кулаки были наготове. Но в ход он их не пустил, посоветовал только: — Катился бы отсюда подальше.

Воротников пожал плечами, но не ушел.

Максим и слышал и не слышал перепалку. Мысль, пришедшая в голову, была нелепой, но показалась ему вдруг пронзительно-реальной: «Юрика может не стать! Вот сейчас! В любое мгновение!».

Он отчетливо ощутил время, не ту абстрактную бесконечность, в которой он, все они пребывали до сих пор, а нечто живое, движущееся, имеющее свое начало и свой конец. Он ощутил стремительность этого движения и поразился тому, что оно, время, даже не исчерпав себя, может остановиться, исчезнуть. Для Юрика Неруша. Для любого из них, стоящих сейчас рядом. Для него самого… Люди умирают… Уходят навсегда? Как же это? Почему?!

Щемящее душу беспокойство, бунтующий протест, необходимость изменить, сделать что-то сейчас же, немедленно — все нахлынуло разом, сорвало его с места. Максим повернулся, пошел быстро, почти побежал, сам не зная куда. Его окликнули. Он не обернулся, не ответил.

Наверное, чувства, так неожиданно овладевшие Максимом, приходят к людям, по-разному и в разное время. Это закономерность развития человеческой личности, взросление разума.

Но Максим ничего этого не знал. Он пробыл весь вечер один. Мучительно искал ответы.

ХЛОПОТЫ И ЗАБОТЫ

Все обошлось. Юрик поправился. Из больницы его выписали, но некоторое время еще он должен был по предписанию врачей находиться дома.

После того, как его назвал Воротников, «стихийного с несчастным исходом» собрания состоялось еще одно, теперь уже с соблюдением полной формы и в присутствии Жеки. В повестке стоял тот же вопрос: «О шефстве над семьей Григорьева». В прениях выступили все без исключения.

Максим тоже высказал свое мнение. А потом обратился к Жеке — ему не нравилось, что она все время молчит:

— Как вы считаете, Евгения Дмитриевна, может девятый «А» взять на себя такое ответственное дело?

— Может, — немного помедлив, ответила Жека. — Только… я хочу вас просить… я тоже принимаю на себя ответственность, вместе с вами.

И грохнули аплодисменты. Жека с ними! Такой оборот всех воодушевил еще больше.

— А как же комиссия? — Воротников, как всегда, помнил о самом главном.

После случая с Юриком несколько дней работала комиссия из городского отдела народного образования, даже из области приезжал кто-то.

— Делегацию давайте пошлем, — предложил Сапрыкин, — от имени класса.

— Прошу вас доверить это мне, — обратилась к ребятам Жека. — С комиссией я буду говорить сама — от своего имени и от имени класса.

Просьбу Жеки решено было удовлетворить.

О результатах работы комиссии девятому «А» никто не докладывал. И на педсовет потом их не пригласили. Но это было и не важно. Братьев Григорьевых не разлучили — это главное.

Карантин в яслях закончился, и Борька вновь пошел в свою группу. Вернее, туда его по очереди водили ребята. По-прежнему заботились о малыше. По-прежнему собирались у Григорьевых по вечерам и в выходные.

Хлопот еще прибавилось: занимались не только с Валькой, но и с Юриком, чтобы он не отстал. Класс действительно стал дружным. Теперь спорить с ним не смог даже Максим. Да он и не спорил.

МАРИНА

Садилось солнце. Из палисадников тянулись на улицу ветки абрикосов и вишен, покрытые нежным белым и бело-розовым пушком. В воздухе стоял терпкий аромат нагретой земли и травы.

Максим и Марина возвращались от Григорьева.

— Хочешь, покажу город? — предложила Марина.

Максим кивнул.

Оказывается, у человека могут быть не только свои книги, одежда, велосипед, но и свой город. Максим успел пожить уже в трех городах, но своего города у него не было. А вот у Марины был. Она знала и любила его, как самого близкого и родного человека.

Как у человека, у ее города было детство. Он появился в далеком-далеком прошлом. Родился на берегу древней реки Танаис. Вокруг расстилались безбрежные степи, из края в край по степям кочевали скифы. Древняя река впадала в море. По реке проходил путь через «перетоку» на Волгу, оттуда в Персию, Индию, а через Меотийское море в Крым, в Турцию. Город стал ключом, открывающим и запирающим эти пути. Позже, когда крепость захватили турки, первое боевое крещение под ее стенами получил русский флот, построенный Петром Первым. А в годы Великой Отечественной войны вокруг города действовали партизаны. Они внезапно появлялись из плавней, били фашистов, громили их обозы и исчезали снова.

— Нет, ты только послушай, ты только посмотри! — восклицала Марина.

Максим и смотрел, и слушал. Марина умела рассказывать.

Они побывали у входа в подземелье, где работали археологи, постояли у порохового погреба — в нем когда-то хранился огневой запас города-крепости, через старые ворота спустились к реке, любовались широким заречьем со смотровой площадки, бродили по старым, примыкающим к крепостному валу, улочкам…

Выговорившись, Чередникова замолчала, словно задумалась о чем-то. И Максим молчал. Ему приятно было молчание. Вот так бы долго-долго — они и никого больше, никого и ничего.

Но, увы! Все дороги рано или поздно куда-то приводят. Привела и эта к дому Марины. Они сделали вид, что «не заметили». Прошли мимо. Замкнули еще один круг и опять «не заметили».

Но в третий раз Марина остановилась.

— До свидания, Максим!

— Не уходи, — он задержал ее руку в своей.

— Будет завтра, Максим…

— Долго.

— Будет завтра, и послезавтра, и потом…

Ее рука тихонько выскользнула из его ладони…

И расставшись с Мариной, Максим продолжал думать о ней. Отчего, как случилось с ним такое, что ему радостно быть с Мариной, улыбаться ей навстречу, видеть, когда