Сага о бескрылых (СИ) - Юрий Павлович Валин

потянулась — волнительно качнулась грудь. Святое Слово свидетель — таких сытых жриц и в храме не найти. Красавица глянула на вахтенных, улыбнулась и неспешно пошла к очумевшим братьям. Собственно, все разом к ним пошло: баба, груди, ляжки, ягодицы, и все это счастье упруго покачивалось само собой. А баба всё красуется, всё волосы поправляет, поправляет… Онемевшие моряки начали подниматься навстречу…

Когда два шага оставалось, Лоуд прыгнула — лысый смотрел правильно, блаженно, но у худосочного, слизняка медузьева, в глазах ужас нарастал — сейчас заорет. Лоуд налетела, обхватив за шею ближнего лысуна, крепко притиснула к сиськам-тыквам, второго сходу ударила в горло ножом. Рука с оружием, что в гриве кудрей пряталось, прихватила несколько волос — оборотень, от боли кривясь, но, не медля, ударила под ребра лысого — этот глухо гмыкнул, и, наверное, умер не таким уж счастливым, поскольку уже не в пышную плоть мордосом утыкался, а в вполне мужскую мышцу. Лоуд ударила снова — клинок скрипнул по кости, еще разок достал сердце. Выпустила… Второй моряк сидел под фальшбортом, глядел со смертным ужасом, из рассеченного горла толчками плескала кровь.

— Болтать меньше надо, — шепнула Лоуд и ударила клинком в широко распахнутый глаз.

Хороший нож. Оборотень сжала отделанную белой костью рукоять, с усилием выдернула оружие из черепа мертвеца. Бухта каната лежала рядом — Лоуд подхватила, легко перепрыгнула к борту. В воде никого не было. Нет, были — разом всплыло десяток теней. Оборотень скинула канат, закрепила свой конец (между прочим, руки узлы отлично помнили-вязали — не так уж плоха пустоголовая).

Да, удивительны пловцы-тритоны, но истинными моряками им не стать — по веревкам как беременные пиявки ползают. Лоуд, озираясь, едва дождалась, когда первый взберется — дотянулась, подхватила под руку. Ладно, хоть на вид и ощупь этот старший дарк вполне приятный. Перевалился, шлепнулся лягушкой, правда, без шума. Помогли взобраться второму — нет, с такими неловкими хвостатыми ногами, боги морского дарка на снасти только для смеха пошлют.

Лоуд оставила морских воинов, метнулась к мертвецам — на перевязи у одного висел меч — вроде бы, чуть получше обычных храмовых железок. Выхватила — как же, «получше» — вроде неуклюжей железной дубинки. А время уходило — тритоны-верхолазы появлялись на палубе не слишком громогласно, но возня-то слышалась. Сейчас в каюте прочухаются, выйдут взглянуть. На палубе уже с десяток острог, надо думать, положат моряков, но шумно выйдет. Предводитель тритонов к схожей мысли пришел — уже добрался к двери, готовил острогу. Оборотень воинственно и довольно глупо взмахнула мечом: уступи дорогу, тут некогда мокрыми хвостами шлепать. Пытаясь удобнее перехватить рукоять меча, бесстрашная пустоголовая дарк неслышно пронеслась к надстройке, на ходу приняла не особо удачный облик лысого мертвеца. Надавила на дверь плечом — у, провалиться пополам арху-бездельнику этого корыта — скрип-то какой визгливый. Луна внутрь надстройки заглянула: стол узкий, лавки-лежаки, спящие люди, густой моряцкий дух, проснувшийся босой штаб-брат уже сел, брюхо чешет, медный знак Слова на куртке блеснул. Начальственно пасть раззявил:

— Да что у вас там…

— Ведро за борт чуть не уронили, — хрипловато пояснила оборотень, переступая через разбросанные сапоги.

Штаб-брат что-то почуял, успел под удар руку вскинуть, заслониться — дурной клинок меча отсек три пальца, на большее храмового железа не хватило. Лоуд ударила левой рукой, целя ножом в распахивающий рот. Не особенно ловко — лезвие лишь щеку располосовало и зубы выбило, хотя вопль сбило. Штаб-брат фыркнул кровью… Вскакивали сонные люди, оборотень бросила нелепый меч, ткнула ножом под ребра пытавшегося встать штаб-брата. Другое ведь дело! Лоуд обернулась, боднула лысой башкой, вскочившего навстречу моряка. Тот охнул:

— Аспас, ты…

Клинок вошел моряку под грудину, повернулся, оборотень толкнула тело на других. Кто-то со свистом набирал воздуха для крика — глухой удар — моряк повалился — Лоуд угадала торчащее из груди свистуна древко остроги. Вокруг пихались, оборотень получила крепкий удар, видимо, локтем, отлетела, плюхнулась на лавку. Вот, ющец их возьми, да тут еще и спит кто-то. Тело под Лоуд испуганно вздрогнуло, пыталось подняться — оборотень ударила туда, где под плащом шея угадывалась — засоня задергался, путаясь в тряпье. Кто-то коротко вскрикнул, рухнул на тела, густо завалившие пол — дверного проема не было — тритоны сплошной стеной стояли. Тускло блестели зазубренные наконечники острог…

Лоуд вернулась в облик красавчика-полусотенника, обтерла нож и ладони о плащ так и не вставшего с лавки засони. Спина болела — вот же локоть у суетливого ублёвка, словно валуном двинул. Предводитель тритонов, успел выдернуть из мертвеца острогу, ждал у двери. Оборотень, прошла по влажным телам — напачкали, однако. На палубе слышались пошлепывания хвостов — работают тритоны. Выходит, в морском ремесле, отсутствие ног дело мелкое и пустяшное. Барка дрогнула — значит, и якорный канат успели обрезать.

Лоуд усмехнулась командиру тритонов, знаком показала — сделали? Резное лицо (куда там ростре, вырезанной грубыми человеческими руками — истинно по морскому-божественному красив-выточен хвостатый) осталось непроницаемым, но наконечник остроги качнулся, подтверждая — «сделали». Оборотень вышла на палубу — пятки приклеивались — наверное, яркие следы остаются, жаль в темноте не видно. Тритоны приоткрыли люк трюма — нет, и с судном не ошиблись — стояли в трюме рядами бочонки с нэком. Пусть часть жидкого груза флот уже выжрал, но много еще оставалось, много…

Тритоньему воинству предстояла уйма работы: отбуксировать подальше и спрятать тяжелую барку — труд немалый. Чуть заметно двигалось отбитое у людей корыто, уходя к островкам, с «Каппы» пока голоса не подавали — проспали, припёрки. Взлетят утром на мачту вахтенные, вздернутые резвой петлей за горлышко, закачаются. Туда им и дорога.

Плыла Лоуд к берегу, блаженно с головой в темноту моря погружаясь, неспешно вперед руки выбрасывая. Нет, в женском облике куда легче жить. И морская вода острее тело ласкает, и вообще… Просто чудесно морским оборотнем родиться. Повезло. Если бы еще нож куда не надо не сползал…

— Ну?

— Они в восторге. Ликовали, порывались мне ноги целовать. Они ж не умеют ничего. Хвосты поджали, смотрят, глазами луп-луп. Я рубила и колола с двух рук в образе подводной королевы, кровавый дождь щедро окроплял палубу, корона сверкала…

— Заткнись. Что они сказали?

Лоуд надула губки, ставшими пунцовыми и пухленькими, накрутила на пальчик светлый локон:

— Ты груб и неучтив, хозяин. Можешь затянуть винт, я сдохну обиженной и…

— Заткнись, говорю. И убери эту голую шмонду. Что тритоны сказали о нэке?

— Да ничего, — сердито сказала Лоуд, возвращаясь в «свой» образ. — Там говорящих вообще не было. Видимо, берегут они своего толмача. Но барку весьма ловко увели.

Грузчик