Сага о бескрылых (СИ) - Юрий Павлович Валин

ли, под ножом не всегда врут. Может, обман какой, но все равно любопытно.

— Да, интересный ублёвок твоему сыну попался. А ты не думала, столикая, что и сама можешь что-то потерять, если этого многоглазого отыщешь? Сын-то твой, ушедший, не младенцем гулял?

— Молод был, но неглуп, — заверила Лоуд. — Видать, и этот глазастый не из последних, раз моего осилил. Я зла не держу, драка там честной была, без нэка и ошейников.

— Так зачем гоняешься, если мстить не особо тянет?

— Если людишки начнут безнаказанно резать коки-тэно, во что мир превратится? И так-то мир дерьмо дерьмом. Найду, поболтаю, глаза выковыряю — вдруг отрастит? Любопытно.

— Склонна, значит, к наукам и экспериментам?

— Ты, юный хозяин, сколько лет сидел, зад плющил, умные труды читал и рифмы складывал? Дело возвышенное, благородное, но в жизни не всегда помогает. А я просто по океану плаваю, на мир смотрю. На свои острова вернусь, с соплеменниками посмеюсь, рассказывая про царей и глупые смерти, и вновь в дорогу тянет. Ты акулу сонную видел?

— Аллегория эта мне доступна. Что ж, оттенки бытия познаются разумом, чувства формируют опыт, весьма неадекватно отражающий истину…

— Попроще будь, Грузчик. Мы оба бескрылые, да и подыхать вот-вот начнем. Что-то мудрое, но доступное скажи. А то Грушеед нас на всю жизнь запомнит с этаким многозначно-тупыми мордосами.

— Да какая там у него жизнь? Фьють и нету.

— Э, не скажи, — засмеялась оборотниха. — Они, людишки, чем сильны? Барятся непрерывно, даже в полнолунье словно ошалелые. Вот и множатся как жучки мучные. Разве их подчистую выведешь? Ты на него взгляни: провалиться мне пополам, через каких-то десять лет у него будет в трех городах по три бабы, у каждой по выводку сопливому, да еще от рабынь, служанок и прочих шмонд, по полному приплоду.

Грушеед засмущался.

— Природа их такова, — проворчал Укс, чувствуя, как начинают болеть глаза. — Логос-созидатель тут бессилен. Не очистить от людей мир. Разве что сами передохнут.

— Жалеешь, что с Хиссисом так вышло? — поглаживая свои смешные колени, спросила оборотень.

— Что жалеть? Храм был гадок, город не лучше. Но последствиям и сам Логос-созидатель обязан удивиться. Сначала людей мы били, потом дарков, потом дарки нас. Кто того желал? Чьим призрачным клинком разъята связь меж следствием, причиной и истинным носителем причины?

— Ты старушку-оборотня не путай. Правильной наша война была или намудрили?

— Правильная. В первом шаге Логоса. Но вовремя останавливаться нам боги велят.

— А, это ждать когда смазливая хиссийка попадется?

— Возможно и так. Или ты бы какую милость Пыку-Четверть-Мастерской оказала?

— Не, если кое-кого не зарезать — боги точно оскорбятся, — хихикнула Лоуд.

Помолчали. Грушеед осторожно подсовывал веточки в костерок.

— Экономь, — напомнил Укс. — Светает уже.

Мальчишка кивнул.

— На западной отмели крупных сиделиц полно, там собирай, — вздохнула оборотниха.

Грушеед вновь кивнул.

Чуть посветлел гребень скалы. Коки-тэно уже не было: сидела у угасающего костра «та тетка». Укс попытался сморгнуть — глаза болели сильнее, мушки, словно черные искры в них вились.

— Пошли, что ли, Грузчик? — просипела Лоуд. — Что-то невмоготу, словно изнутри мясо рвет.

Десятник помог партнерше встать. Грушеед подхватил кувшин с пресной водой.

— Оставь, там я точно разобью. Может, и о свою ублёвую башку, — скрипнула зубами оборотень, сняла с лохматой головы венец, нахлобучила на мальчишку: — Царствуй, ослиный приятель. Все острова твои. Нож можешь себе забрать. Но когда завоняюсь, не раньше!

Ворча, забралась в пещеру, веревку ошейника намертво закрепили в одной из щелей. Потом десятник с Грушеедом снаружи забили сучьями выход, стянули деревяшки веревкой — теперь лишь наверху оставалось отверстие, для подачи воды и пищи. Принялись подпирать-заваливать загражденье камнями — Лоуд не смотрела, как легла на плащ, так и замерла.

— Всё, дальше сам завалишь, — приказал десятник, чувствуя, как голова становится чужой. — Меня бы успеть упрятать…

Нора была узка, сквозь щель вверху падал свет — солнце уже всходило. Десятник разулся, Грушеед связал ему щиколотки — Укс хотел сказать, что такие узлы лишь городской шмонды достойны, но показать как надо, уже не получалось — пальцы сводило, да и язык отек — закончились разговоры. Укс заполз на груду тряпья, связанными ногами подпихнул к входу большой камень… Заматывал кисти лоскутами — в судорогах все равно костяшки разобьются, так хоть не сразу. Снаружи доносилось постукивание — мальчишка громоздил камни. Песком засыплет, еще слой камней уложит, снова засыплет, так что спятивший десятник не вырвется. Дальше… Дальше Грушееду появится шанс узнать: равный он человек или нечто иное?

Накатило — Укс вцепился зубами в замотанную ладонь. Сейчас придет по-настоящему. Еще слышался шорох прибоя. Лоуд права — на море больше хочется жить.

Опускаясь к пределу, слышишь крики безумных богов: они хохочут и требуют нэка…

Конец