Сага о бескрылых (СИ) - Юрий Павлович Валин

сама это сделала. Завтра или послезавтра. Чего тянуть? Мы не люди, о мудрая коки-тэно. Нам голос Логоса слушать надлежит и глаза не закрывать.

— Ты спросить должен был, — Лоуд выплюнула незнакомое ругательство. — Мальчишка бескрылый, самонадеянный, ученичишка фиговый…

— Что сделано, то сделано, считает Логос-Созидатель. О чем говорить? Прими, как надлежит. И обрежь мне волосы, столикая. Ты обещала.

Смотрела с любопытством.

— А ты совсем человек, боред притворный, безмерно хитроумный. Э, Грушеед, ставь камень хозяину.

Мальчишка, замерший по колено в воде, вернулся на берег, принялся ворочать камни…

…Сидел Укс как на троне, острый нож срезал ему волосы. Быстрый и неутомимый Белоспинный. Десятник, прикрыв глаза, ни о чем не думал, просто ждал.

— Готово, мудрец безумный, — Лоуд сдула срезанные пряди с татуированных плеч партнера.

Укс поскреб полегчавшую макушку:

— Побреюсь, умоюсь и делом займемся.

Врывали в песок стволы и ветки выброшенного волнами сушняка, связывали, укрепляли камнями. Грушеед бегал по берегу, подтаскивал сучья. Лоуд ворчала:

— Вот куда с вами не попадешь, неизменно за решеткой оказываешься. Это ж сколько я раз в тюрьме сидела? Не счесть. А тут вообще сама строю, да еще этакое кривое подзаглотство.

Решетка действительно получалась смешная, кривее не придумаешь. Ну, видит Логос-созидатель, сейчас главное — надежность.

— Хлев, — с отвращением констатировала оборотень, глядя на сооружение, загораживающее вход в пещеру.

— Ошейник наденешь?

— Вот, ющецовый искус придумал, чтоб тебе… Надену. Только без винта, а то сразу удавлюсь. Сбить можем?

Ненавистный винт срубили, изуродовав лезвие топора, послужившее вместо зубила. Лоуд нацепила ошейник, заодно и мятую царскую корону, перешли ко второй, узкой, пещере. Здесь было попроще, приготовили кучу камней, нагребли песка…

— У меня пороскошнее, — заметила оборотень. — Может, поменяемся? Мне теснота не мешает.

— Я там себе живо череп разобью, — объяснил Укс. — А здесь размаха не будет.

Они еще раз вместе растолковали Грушееду как снаружи лаз толково завалить, и пошли топить лодку. Пока перетащили имущество на берег, пока раскачали, да затонувшее корыто камнями ко дну придавили, подошел вечер. Замученный Грушеед сидел у костерка, смотрел как Лоуд, вновь ставшая «той теткой», кувшин с бражкой открывает. Кружка была единственной, мальчишке первому налили.

— Если дело пойдет совсем худо, до дальнего острова доплывешь, плот свяжешь. А там до берега доберешься, ежели с помощью богов. Можешь попробовать и лодку поднять, но одному тебе с ней не справиться. Налегке шанс побольше.

Мальчишка уныло кивнул.

— Да какой у него шанс? — хмыкнула оборотень. — Кого-то из нас дождаться — вот шанс! Я крепкая, так что надейся, соплячок. Да и хозяин поднатужится. Главное, его поить не забывай. Если родник истощится, так дожди должны пойти. Осень, вполне можно на дождь надеяться, да. В мой дворец допускается морской воды подносить, но без песка. Не терплю, когда на зубах скрепит.

Грушеед кивал, цедил бражку.

Потом Лоуд разделала испекшуюся рыбу, дарки выпили по кружечке, потом по второй.

— Расскажи что-нибудь о западе, о беспамятная, — Укс удобнее устроился на плаще.

— Может, пока нам хорошо, не болтовней тебя побаловать? — ухмыльнулась оборотень.

— Отчего ж, если Логос-созидатель согласье дает. Давай-ка, Грушеед, глянь на море.

Мальчишка, прихватив лесу с крючками, ушел во тьму.

— Повезло нам с сопляком, — заметил Укс, развязывая штаны. — Мало в нем человечьего.

— Да, боги позаботились, — оборотень улеглась рядом, десятник взял ладонями ее голову и забылся.

Стрелял мелкими искрами костерок, прибой шумел, было сладко и о нэке почти не думалось.

— Все ж небывало искусно ты умеешь, — десятник успокаивал дыхание.

— Опыт, — пояснила оборотень. — Дело несложное, словно рыбу вываживаешь. Скучновато, если ющец унылый попадется. Ты с норовом, любопытно. Не тошнит сейчас?

— Так ты не обычная шмонда. Легко с тобой.

— Думаешь? Э, вовсе ты мальчишка, брат равный, так и не ставший старшим десятником.

— Может, еще повезет. Поумнею.

— Надейся, надейся. Может, глянешь на шмонду?

Укс глянул. Смотрел долго. Дарки, конечно, коки-тэно, по всей глубине крови стопроцентные дарки. Сидела оборотень неестественно скрестив ноги: словно из костяных труб конечности сделаны, из ровных, плотью практически не одетых, толщиной с человеческое запястье. И вся из костей угловатых: голова небольшая, круглая, руки-палки, лишь суставы потолще — упрятаны в защитных складках-манжетах бледной, с зеленцой, кожи. Лицо чуть намечено: символический бугорок носа, вздутия ушей, безгубый рот. Правда, глаза и зубы узнаваемы. Особенно зубы.

— Как? — с любопытством спросила оборотень.

— Не особо обделался. Видел я тебя. Мелькало. Там у тебя и почуднее лики мельтешили.

— Да, насобирала личин. Но этот истинный. Такие вот мы, славные коки-тэно, весь мир обошедшие. Если сдохну, в море эту тварь кинете. Если не побрезгуете.

— Пустое. Грушеед не из брезгливых. А что, правда, весь мир видела?

— Нет, еще не весь. Но надеюсь! Если от нэка избавлюсь и разум сохраню, — Лоуд поправила норовящую соскользнуть корону.

— Не твой размер, — ухмыльнулся Укс.

— Так скука этакую железяку всю жизнь носить. Царьки, корольки… нет, бывают и интересными, но редко. А так — ющецы, каждую ночь копье в жопу ждущие. По ночам дергаются, скрипы слушают.

— Со многими постель делила?

— Бывало. Я старая, мудрый боред. Даже говорить не буду, сколько лет по океану боги ходить разрешили. Внуки у меня.

— Ох, боги меня прокляли, с бабкой ложе делил.

Оборотень засмеялась, сверкая зубами-пластинами.

— Э, ох и шмондюк ты, философ расписной. Я опытная, а не старуха. Если бы не нэк, тебя бы пережила втрое, хоть и мнишь себя долгоживущим.

— А что там муж, дети, поместье?

Лоуд хлопнула себя по узкой груди, потом промеж ног-костей:

— Видишь тут что, красавчик? По-иному у нас. Вчетвером потомство заводим, одним мужем не обходимся.

— Весело. Оргии как в Том, в Древнем, мире.

— Нет, мы не из вашего. Да и не так весело род умножать. Все совпасть должно: звезды, море, течения, партнеры свободные. Считай, как хороший диер построить. Слава богам, хоть вечно грести на том родовом долге нет нужды.

— Сами дети растут?

— В стае. Да и расплываются быстро.

— И не видишь своих потом?

— Нас не так много, боред. Знаем обо всех, слух идет, никто из коки-тэно не теряется. Вот издохну я здесь, но на Лагуне узнают. Нескоро, но узнают. Просторная усадьба — океан.

— Позавидовать можно. А как в подвалы Сюмболо попала?

— Банально, малыш бескрылый. Мстить шла, да сглупила, — четырехпалая ладонь оборотнихи ухватила кувшин, плеснула браги…

Вернулся Грушеед с двумя рыбешками, присел у огня. Косился на истинного дарка, но молчал. Лоуд рассказывала о том, как дошла до нее весть о гибели одного из сыновей, как двинулась по следу убийцы через океан, как потеряла обидчика у огромных северных городов…

— Значит, одноглазый, ставший двуглазым? — задумчиво переспросил Укс.

— Вот такие чудеса, — подтвердила оборотень. — Склонна поверить. Люди, знаешь