Строгий профессор - Надежда Мельникова

Не думаю. Она довольно предсказуема. Несмотря на своего богатого любовника, запрыгнет ко мне в койку, не задумываясь. Неинтересно. Это не значит, что я должен напрягаться, общаясь с ней, просто дружеские разговоры и любезность никто не отменял.

— Есть что-нибудь более существенное, чем эти мультяшные зубочистки?

Мне приятно, что все хвалят Наташу, я словно бы вырос немного и стал сильнее. Так ощутимо радостно от мысли, что она лучше всех остальных. Разглядываю стол и, наткнувшись на тарталетки с салатом, выбираю именно их, тянусь, но, почувствовав на себе чей-то взгляд, оборачиваюсь. В проеме двери, улыбаясь, стоит и смотрит на меня Иванова. Она красавица: сегодня на ней строгая черная юбка по колено, туфли в тон, белая блузка, волосы уложены в красивую косу. Кажется, это называется «колосок», но точно не уверен. Напоминает хвост дракона. Мы непростительно долго смотрим друг на друга. Милая и очень нежная Наташа, кивнув, исчезает, а я чувствую, как в груди быстро бьётся сердце. Хочется схватить её в охапку и утащить куда-нибудь на природу, к холодному морю, на песчаный пляж. Выкинуть пиджак, подвернуть брюки, закатать рубашку и просто прогуляться по ледяному песку, чтобы море ласкало ступни, заставляя подскакивать от холода, а губы жгло горячими поцелуями моей юной студентки. Смех Ивановой, её нежные улыбки. Я бы грел её, прижав к своей груди, а она бы хихикала, поддаваясь каждому моему движению. Этот романтический бред лезет из меня сам собой. Откуда только взялась вся эта чертовщина?  Чем чаще я вижу Иванову, тем сильнее мне хочется всякой нелепой дури, которую, казалось, я оставил в далёкой юности.  От мысли, что мы могли бы остаться наедине и порадоваться успеху только вдвоём, в груди снова разрастается тепло.

Едва не уронив тарелку с тарталетками и будто очнувшись, я сжимаю её крепче, сосредоточившись на ломтиках ветчины. У студентов свой фуршет, попроще, а преподавателям выделили эту просторную, заставленную столами с более дорогими закусками комнату. Жаль, что я не могу приблизиться к Наташе немедленно, я бы хотел поговорить с ней, похвалить её. Сейчас это неуместно, выберу момент и подойду к ней немного позже. Она умничка.

Вчера я буквально вырубился, а утром чуть не проспал. Едва успел собраться на семинар и увидел её только за трибуной у микрофона. И обалдел от того, насколько она умна, сообразительна и хороша.

— А мой лентяй всё перепутал, — напоминает о себе Баранова, привлекая моё внимание чуть хрипловатым низким голосом.

Согласен с Барановой, Паньков был ужасен.

— Ничего, в следующий раз получится лучше, — поддерживаю коллегу, хотя, честно говоря, этот пацан меня раздражает.

Слишком часто он крутится рядом с моей девочкой.

Я всё ещё помню её дикое сообщение о том комплекте нижнего белья, который, по её словам, она купила, чтобы лишиться девственности с каким-то мальчишкой. А что, если это случится в пансионате? Здесь нет мамы, комнаты вполне подходящие, а слюна у него на мою студентку ручьём течёт.

Уверен, его совесть не замучает: запрыгнет на мою Наташу в секунду и даже не позаботится о том, что ей может быть больно.

— Рома, ты что творишь? Ты весь перепачкался!

Ко мне кидается Баранова, начиная салфетками стирать с брюк салат из тарталетки: оказывается, думая об Ивановой, я сжал её так сильно, что салат потëк на одежду.

— Нормально, просто задумался.

Баранова активно чистит мои брюки. Я пытаюсь отстраниться, а она липнет сильнее.

— Хочешь, хохму расскажу? Твоя студентка совсем не промах. Это с виду она такая милая и невинная. Особо не красится. А сама-то — девочка-огонь. Я тоже была зажигалочкой в её годы. Как вспомню, что мы творили! — хохочет Баранова. — Так вот, ближе к делу. Мне её соседка по комнате поведала. Она ведь сегодня уже в номере не ночевала, пришла в четыре утра, вся такая взлохмаченная, папками и листами с докладом прикрываясь.

Не могу ничего ответить, до хруста в зубах сжав челюсти. Я уже и так всё понял. Моя глупая, юная, моя дурочка. Ну как так? Слишком эмоциональная, вспыльчивая, порывистая. Ну зачем?

— А я сразу всё узнала. Представляешь, у Панькова моего в номере была. Повеселились, наверное, на славу и задорно. Только твоей вон на пользу пошёл массаж внутренних органов, а мой оболтус провалил выступление.

— Хватит уже тереть! — Зло вырываю брючину из цепких лап англичанки и сую ей в руки тарелку. — Пойду переоденусь. Эти брюки безнадёжно испорчены.

— Да не злись ты, Романович. Ну подумаешь — брюки!? Это же тряпка по сути. Нормально вроде зарабатываешь: профессор, завкафедры. Купишь новые, — смеётся Баранова мне в спину.

А я не в ту дверь от злости тыкаюсь, выход путаю, спускаюсь вниз по лестнице. В глазах темнеет, и от гнева в икрах начинаются судороги.

* * *

Наташа

Я так хотела, чтобы он гордился мной. Вызубрила до такой степени, что ночью разбуди — вскочу и как гимн государства выдам, с рукой, прижатой к левой половине груди.

— Смогу и справлюсь! — Сжимала я доклад, ласково потирая бумагу пальчиками.

Можно сказать, все эти недели я бредила этим выступлением. Изучала дополнительный материал, копалась в теме, насмотрелась видеороликов. Мечтала, чтобы мой профессор восхитился мной, сотню раз представляла, как Заболоцкий аплодирует моему выступлению, улыбаясь и одобрительно кивая.

Мы с Паньковым до четырёх утра зубрили, рассказывая друг другу свой материал по очереди. Он задавал мне каверзные вопросы, а я гоняла его по оглавлению.

Поспав три с половиной часа, я была злой и напряжённой, но готовой, как боксер перед самым главным спаррингом в своей жизни. Что я чувствовала, выходя к микрофону? Будто шла по длинному деревянному брусу. Конечно, некоторый дискомфорт, по сравнению с прогулкой по мостовой, был, но я делала это без труда.

Пока не увидела профессора.

Красивого, умного, сильного мужчину своей мечты. Его глаза, полные надежд, смотрели только на меня, не отрываясь. И я задохнулась, мне вдруг показалась, что этот самый брус кто-то закрепил на уровне второго этажа. Вероятность того, что я могла грохнуться или убиться, была очень большой. Брус не стал тоньше и его края не сделались скользкими. Просто появилась опасность падения в глазах профессора, и я почувствовала страх.

Страх разочаровать человека, от которого моё сердце заходится в сладком томлении, даже когда он просто смотрит на меня. И я как-то собралась, поднатужилась и выдала отличный результат.

И он улыбался, смотрел на меня с восхищением и гордостью,