Игра Льора - Мария Токарева

брала свое. Вскоре Софья поняла: это был гибельный сон, это окончательное небытие протягивало к ним цепкие лапы.

Огира подошел к одному из соплеменников, который без причины застыл посреди селения. Он стоял в неудобной позе, подняв без цели правую руку, словно стремился дотянуться до неба.

– Очнись! Очнись! – тихо скуля, похлопал его по плечу великан, всматриваясь в каменное лицо.

– Он… заснул, – вздохнул другой обитатель поселения.

– Заснул… засну-у-ул, – тихо зашелестел гулкий голос исполина, но во всем его угрожающем образе проступала невероятная ранимость. – Заснул, как и моя дочь…

Дочь? Значит, у каменных великанов были дети? Софья не понимала, как все устроено в деревне. Но казалось, что за каменной броней Огиры скрывалось более живое сердце, чем за роскошным камзолом Раджеда.

Великан скорбно опустил плечи, тихо продолжая:

– Все спят. Кто в земле, кто в камне. И как лучше? Все спят… Все…

И в его словах улавливался тихий вой, точно у брошенного пса, что прибыл к закрытой двери покинутого дома. Софья наблюдала за картиной, и по ее щекам покатились слезы. На ее глазах умирал целый мир, населенный странными созданиями. Но они тоже умели чувствовать, они страдали и не ведали, как спастись от исчезновения.

По чьей же вине все это случилось?

Глава 6

Побег в чужие владения

Софья смотрела на каменного великана, который грустно склонился возле окончательно замершего товарища. Она поняла, что обязана сказать хоть что-то ободряющее, поэтому без боязни подошла к Огире, дотронувшись до его шершавой холодной руки, и прошептала с участием:

– Когда-нибудь их расколдуют.

– Кто? И когда? – еще более грустно ответил великан, вздрогнув. На миг глаза его негодующе вспыхнули, показалось, что из каменных шариков они стали человеческими, но потом вновь померкли. Исполин с горечью продолжил:

– Льорам до нас нет дела, они ненавидят нас. Они ненавидят свой собственный мир.

В его голосе ныне слышалось приглушенное рычание раненого зверя и одновременно всхлипы несправедливо обиженного ребенка. Софья хотела бы сделать хоть что-то для этих страшных на вид, но добросердечных созданий.

– Но должен же быть выход! – не теряла она надежды. – Это из-за льоров вы окаменели? Может, они и расколдуют?

– Никто не знает, льоры тоже обращаются в камень, – помотали головами жители селения, вернее, его развалин. Они все столпились вокруг нежданной гостьи. Кто с испугом, кто с интересом рассматривал недавно прибывшую, но поминутно натыкались на замерших собратьев и печально отводили взгляды.

– Неужели от них нет спасения?! – выпрямилась Софья, точно струна, тетива, неосознанно призывая к борьбе. Голод образовал в ней словно черную дыру, ставя на грань обморока. И ныне эту пустоту заполнило пламя гнева, способное разжечь пожар самого настоящего сопротивления. Казалось, ныне она способна хоть флаг свободы нести, перескакивая по баррикадам. Нести – и не бояться ни гибели, ни случайных выстрелов, ни опасностей, таящихся в невидимых тенях. Вот только не нашлось союзников: никто из деревеньки не выступил вперед, никто не поддержал ни возгласом, ни словом.

– Мы пытались бороться. Но… – вздохнул Огира, со скрипом помотал головой, забывая нить разговора. – Спать хочется… Как же хочется спать…

Софья побрела следом за исполином, который, похоже, даже о ней запамятовал, только басисто продолжал скулить, то грустно, то немного озлобленно. Пришлось снова дотронуться до его руки:

– Вы говорили, есть мудрейший, который сможет мне помочь.

Огира оживился и засуетился, поводя руками:

– Да-да, сейчас… мудрейший… Мудрейший!

Он снова подхватил ойкнувшую Софью и необыкновенно быстро донес до края деревни. Повезло, что она успела подцепить дырявый пыльный плед, потому что уже через минуту ее посадили в какую-то глубокую корзину почти два метра высотой. Она сжалась на дне, и сердце бешено заколотилось. Софья решила, что теперь-то она попалась. Просвет наверху закрыло лицо великана, который проговорил:

– Лети к Аруге Иотилу! Он самый мудрый из льоров. Он нам помогал.

Голос его гудел, отражаясь от стенок корзины-колодца. Софья зябко закрылась пледом, ровным счетом ничего не понимая. Если великаны так ненавидели льоров, то почему же отправляли к одному из них?

Неужели кто-то и правда помогал им? Веры оставалось ничтожно мало, и поддерживала она крайне слабо, как крошечное пламя от спички. Корзина сотряслась от того, что кто-то схватился за массивные ручки. Показались гигантские каменные лапы с острыми пиками крючковатых когтей. Донесся громогласный орлиный клекот. То ли птицы, то ли птеродактили подняли над землей. Над корзиной нависли каменные перья крыльев и хвостов. Значит, ее несли все-таки птицы, два гигантских орла.

– Лететь? Но как? Они ведь из камня! – удивилась Софья, понимая, что едва ли сумеет самостоятельно выбраться. Разве только раскачать корзину, которая почему-то не покрылась твердой породой, хитро свитая из неизвестного материала.

– То, что они из камня, не значит, что они не летают, – почти рассмеялся Огира. – Не бойся, девочка, орел никогда не подведет. Попроси и за нас у мудрейшего! Мы ждем его помощи в борьбе с льорами. Лети же! Лети!

Прощальные слова доносились уже откуда-то снизу. Орлы взлетели, расправив огромные крылья, земля исчезла, мир завертелся новой неизвестностью. Полет, падение, парение – границы понятий стирались.

Софья свернулась на дне корзины, пытаясь осмыслить все произошедшее с ней за короткий срок. Еще накануне она и не догадывалась, чем все это обернется. Хотя нет, с момента появления первого послания Раджеда она подозревала, что ей не избежать бед и тяжких испытаний. Может, не стоило дерзить льору, когда впервые он вышел из зеркала? Впрочем, с его настойчивостью никакие увещевания и разговоры не имели смысла. Он просто не ведал, что значит любовь, и привык лишь подчинять.

Но Софья вспоминала, как он целовал ее руки, как тайной немой мольбой мерцали его обычно насмешливые глаза. Будто он просил разбудить его, его настоящего. Весь Эйлис молил, чтобы кто-то разбудил его, вытащил из-под саркофага неправильного сна. Только кто бы поведал Софье, где спрятана настоящая она? В каком уголке души? И что она о себе не ведала? Казалось, себя она тоже разбудить не могла.

Она свернулась на дне глубокой корзины, точно эмбрион, словно ей еще предстояло по-настоящему родиться, а прошлая жизнь осталась в далеком зазеркалье. Ее несли орлы, задевая крыльями облака, вскоре снизу послышался плеск волн. Гордые создания воздуха летели над морем, перекрывая несчастным клекотом гул пенных валов. Где-то там, внизу, кипело столкновение стихий, где-то разворачивался непознанный хаос. А крошечная жизнь завернулась, как в раковину, в древний плед на дне плетеной корзины.

Слез больше не осталось, только давящая усталость, которая в конце концов сомкнула веки тяжелым