Новая книга ужасов (сборник) - Антология

– Я хотел исправить их прошлое. Дать им то, что может утешить. Тони Хэнкока. Воскресные обеды. «Семейных любимцев»[24]. Улыбчивых полицейских. Нормана Уиздома. Дать им свободу воспоминаний.

Должно быть, я был небрежен, и Саския заметила нож. Кассеты выскользнули из ее пальцев на пол. Не думаю, что хоть одна разбилась, но Саския прокатилась вперед, и несколько кассет хрустнули под колесами.

– Я не могу вернуть тебе прошлое, Саския, – сказал я и направился к ней, размазывая по лезвию кровь из пульсирующего болью пальца. – Сожалею, потому что мне бы этого хотелось.

Она закричала, вываливая на себя с полок кассеты и катушки, раскидывая их по ветхому ковру. Потом ухватилась за металлическую раму всего шкафа, словно пытаясь оторвать его от стены. Я стоял и смотрел, завороженный ее ужасом.

Услышав знакомый стук тяжелых ботинок, торопливо поднимавшихся по лестнице, я повернул нож и резко вонзил его в свою грудь. Это было рефлекторное действие, словно я все время собирался так поступить. Как я и предполагал, боли не было. Те из нас, кто страдал так долго, больше не испытывали боли.

Дневник, запись № 10, 16 ноября

И вот я сижу на скамье с чистой гибкой повязкой на животе. Щетинятся камеры с микрофонами. Передо мной двадцать испытующих лиц, и уже начали задавать по-настоящему глубокие вопросы.

Глупая полисменша, которая, не проявив и капли воображения, допрашивала меня в начале срока заключения, невероятно напоминала Ширли Абикар, австралийскую цитристку, роскошно сыгравшую роль возлюбленной Нормана в модной комедии 1954 года «К лучшему» – хотя критик «Вечерних новостей» счел их совместные сентиментальные сцены неловкими.

Думаю, мне понравится новая роль. Газеты дерутся за мою историю. Они уже сравнивают меня с Нильсеном и Сатклиффом, хотя я бы предпочел сравнение с Кристи или Криппеном[25]. Забавно, что все помнят имена убийц, и никто – жертв.

Если они хотят знать, я скажу все – пока они позволяют заодно рассказывать о прочих моих любимых вещах.

Мое прошлое безопасно.

Мое будущее известно.

Мое настоящее принадлежит Норману.

[1993]

Харлан Эллисон

Мефистофель в Ониксе

[26]

Редакторская работа тяжела, но кто-то должен ее делать. К несчастью, Рэмси, который является профессиональным писателем, пришел к выводу, что больше не может отдавать столько сил раскопкам в грудах присылаемых работ. Поэтому он пришел к неохотному выводу, что пятый том Best New Horror станет последним, в создании которого он примет участие в качестве соредактора.

Наше пятилетнее сотрудничество меня, без сомнения, радовало, и Рэмси великодушно остался неофициальным советником и хорошим слушателем в рамках серии на протяжении последующих лет.

На пятом томе в Robinson решили сделать полное переоформление книги. И слава богу. Новый, улучшенный логотип, раздельная обложка и великолепная графика Луиса Рея, которую подчеркивало частичное лакирование, – и книга, наконец, производила то впечатление, какого заслуживала. Также это привело к тому, что Carroll & Graf отказались от альтернативного издания в твердом переплете в пользу переоформленного массового издания в мягкой обложке. Это, наконец, вернуло циклу ощущение единства.

Общий объем книги составлял теперь больше пяти сотен страниц, «Предисловие» вышло на обычные двадцать пять, а «Некрологи» выросли до четырнадцати. В нашей последней совместной редакторской статье мы с Рэмси пустились в рассуждения о текущем состоянии цензуры по обе стороны Атлантики.

Заключение было таким: «До тех пор пока такие дискуссии могут раздуваться циничными средствами массовой информации, политиками-гипокритами[27] и плохо информированным общественным мнением, нам следует оставаться настороже. Слишком легко использовать книги и фильмы жанра ужасов в качестве козла отпущения для экономических и социальных провалов. Большинство разумных людей осознает, что фантастика есть только отражение жизни. Настоящие проблемы находятся где-то еще…».

За прошедшие пятнадцать лет не произошло ничего, что могло бы изменить это мнение.

Среди двадцати девяти отобранных для серии работ впервые оказался рассказ невероятно талантливого автора Терри Лэмсли, а также завоевавшая Британскую премию фэнтези работа Денниса Этчисона «Собачий парк». Собственно, мы с Рэмси посвятили книгу Деннису в связи с нашей с ним первой поездкой в Мексику несколькими годами ранее, в ходе которой Деннис играл роль неустрашимого проводника.

Выбрать историю, достойную представлять этот том, было просто.

Харлан Эллисон известен тем, что с ним порой сложно работать. И тем не менее, сталкиваясь с этим человеком по работе на протяжении нескольких лет, каждый раз я находил его исключительно приятным и доброжелательным. Собственно, когда речь заходит о публикации его работ, он – совершенный профессионал, а это качество редакторы всегда ценят.

В то время завоевавшая премию Брэма Стокера повесть «Мефистофель в ониксе» была одной из самых объемных работ, написанных Харланом в последние годы. Кроме того, она, безо всяких сомнений, была и самой сильной…

Один раз. Я переспал с ней только один раз. Мы были друзьями одиннадцать лет – и до того, и после, – но это было одной из таких странных штук, одним из этих безумных порывов: два человека, наедине, в канун Нового года смотрят взятую напрокат кассету «Братьев Маркс». Просто чтобы не пришлось выбираться с толпой идиотов, гудеть, притворяться, что хорошо проводим время, хотя на деле мы всего лишь напивались бы, улюлюкали, блевали на слишком медленных прохожих и тратили больше денег, чем могли себе позволить. И мы выпили слишком много дешевого шампанского, и слишком часто падали с дивана, смеясь над Харпо. Слишком часто оказывались на полу одновременно. И вот уже наши лица оказались слишком близко, моя рука у нее под юбкой, а ее – у меня в штанах…

Но это случилось всего лишь один раз, ради всего святого! Превращать случайный, ни к чему не обязывающий секс во что-то грандиозное! Она знала, что я вмешиваюсь в чужие сознания, только когда нет никакого иного способа добыть бакс. Или я забывался и делал это в момент человеческой слабости.

После такого всегда чувствуешь себя грязным.

Войдите в мысли лучшего из живших людей, даже святого Фомы Аквинского – это для примера, просто чтобы выбрать совершенно колоссального человека, у которого, как можно подумать, сознание настолько чистое, что его можно есть (перефразируя мою мать), – и когда вы выберетесь, то поверьте на слово, вам захочется принять долгий душ из дезинфектанта.

Поверьте: в чужой пейзаж я отправляюсь, только когда делать больше ничего не остается, нет никакого другого решения… или если забываюсь и все равно делаю это в минуту слабости. Например, когда налоговики пихают меня ногами в огонь, или если меня хотят обворовать, ограбить или, может, убить. Или если мне требуется выяснить, не пользовалась ли конкретная «она», с которой я нынче встречаюсь, чужой грязной иглой или не занималась ли сексом, не принимая достаточно серьезных мер предосторожности против СПИДа. Или если коллега забрал себе в голову меня подставить, чтобы я совершил ошибку и произвел на босса плохое впечатление, а потом снова оказался в очереди безработных. Или…

Это на несколько недель превращает меня в развалину.

Отправляюсь прогуляться по пейзажу, пытаясь подобрать маленькую инсайдерскую безделицу на тему сделки с ценными бумагами, а выхожу с такими же пустыми карманами, зато весь в грязи от похождений того парня. Я потом несколько дней приличной женщине в глаза смотреть не могу. Администратор в мотеле говорит мне, что все комнаты заняты, и что он чертовски сожалеет, но мне придется проехать еще тридцать миль, чтобы найти свободное местечко? Я вкатываюсь в его пейзаж и обнаруживаю, что он полон неоновых знаков со словом «ниггер», и тогда я завожусь и бью этого сучьего сына так крепко, что у его бабушки кровь носом идет. Потом обычно приходится прятаться три или четыре недели. Автобус вот-вот уходит, я впрыгиваю в голову водителя и нахожу его имя, чтобы заорать: «Придержи минутку, Том» – или Джордж, или Вилли, – и получаю удар по обонянию всем тем чесноком, который он ел последний месяц, потому что доктор ему сказал, что чеснок полезен для его организма. И у меня начинается рвота, я выламываюсь из пейзажа и не только упускаю автобус, но еще и желудок так крутит, что приходится сесть на грязный бордюр и ждать, пока желчь успокоится. Заглядываю в голову потенциальному работодателю, чтобы выяснить, не собирается ли он меня обдурить, и выясняю, что он – часть огромной ширмы над производственными преступлениями, из-за которых погибли сотни людей, когда та или эта по дешевке сделанная муфта, втулка или шарнир не выдерживают и разламываются, а несчастные люди с криками падают на тысячи футов к своей гибели. Попробуй потом попытаться принять такое предложение, даже если уже месяц не платил за аренду. Ни за что.