Завтра нас похоронят - Эл Ригби

Развернувшись, они направились к автомобилю. Незнакомец не опустил пистолетов, пока за Котами не захлопнулась дверца. Мотор заревел; сорвавшись с места и сделав вираж, автомобиль исчез в широком переулке. Только тогда мужчина убрал оружие в кобуры, довольно нелепо смотрящиеся с деловым костюмом. А потом я услышал тихое чириканье, и вдруг из нагрудного кармана пиджака высунулся попугай.

— Что за… — начал было я. И вдруг почувствовал приступ разрывающей головной боли.

Иногда они случались со мной, и я не понимал, почему. Карвен, девочка, с которой дружила Принцесса, предположила, что причиной были мои воспоминания. Я не знал, может ли голова при амнезии болеть, если что-то или кто-то из прошлого оказывается рядом. Но кое-что я сейчас понимал вполне отчётливо: странного парня и его птицу я когда-то знал.

И оказался прав.

— Дети, с вами всё в поря… — он обернулся к нам и осёкся.

Взгляд моментально переметнулся с выглядывающих из-за моей спины Вэрди и Алана на меня. Кажется, незнакомец побледнел ещё сильнее. В несколько быстрых шагов он оказался рядом:

— Ник, это ты? Какого чёрта ты здесь делаешь?

Я молчал. Прежде чем ответить, пытался прочесть, что отражается на ухоженном лице. Кажется, радость и одновременно удивление. Но это было не всё, где-то глубоко-глубоко в светлых внимательных глазах таилось подозрение. Сглотнув, я медленно ответил:

— Извините, но… я вас не помню.

Белёсые брови удивлённо приподнялись:

— Ник, что с тобой? Это же я, Вилл! Вильгельм Байерс. Правительственная школа, до того, как твоя мать увезла тебя в Штаты!

Головная боль усилилась, я покачнулся и тут же почувствовал, как Вэрди поддержала меня, крепко вцепившись в мой локоть. Вскинув глаза на Байерса, она довольно резко заявила:

— Он головой ударился, отстаньте от него!

— Это правда, Ник?

И снова я почувствовал себя под прицелом: Байерс не сводил с меня взгляда. На этот раз я видел только искреннее беспокойство. Очень медленно я протянул ему руку и кивнул:

— Да. Но всё равно спасибо, что помогли.

Узловатые сухие пальцы порывисто сжали мою ладонь, и я улыбнулся:

— Надеюсь, я вас вспомню. Но, наверно, нам лучше будет сейчас уйти.

— Да, вот именно, у нас есть дела! — вмешалась Вэрди.

На лице девочки я видел явное недовольство. На улыбку Байерса она ответила взглядом исподлобья и дернула меня за руку:

— Пошли, Скай.

— Скай? — медленно повторил Вильгельм, гладя большим пальцем своего попугая. — Какое у тебя интересное новое имя, Ник. Но может, тебе стоит обратиться в больницу и попытаться восстановить память?

— Я не помню, как оказался в этой стране, — глухо ответил я. — И не уверен, что хочу, чтобы слишком много людей знало, что я здесь.

— Здраво, — Байерс нахмурился, будто задумавшись о чём-то. — Но что ты собираешься делать дальше?

— Пока я собираюсь проводить Принцессу в магазин, — пожал плечами я.

И неожиданно увидел улыбку:

— Хорошо, что ты их защищаешь, Ник… Скай. Пойдёмте, я вас подвезу.

Вэрди открыла рот, явно собираясь отказаться, но я поспешно кивнул:

— Спасибо. До ближайшего большого магазина, если вам…

— Тебе.

— … тебе не трудно.

Принцесса одарила меня очень сердитым взглядом, и Вильгельм Байерс явно заметил его. Снова улыбнулся и сказал:

— Не бойтесь. Я не разделяю взглядов большинства. И не буду надоедать вам своим присутствием слишком долго, только подвезу.

— Спасибо, — буркнула девочка, но её тут же перебил Алан:

— Вау!

Он смотрел на вылезшего из кармана Байерса попугая, точнее, на его странное механическое крыло. Мужчина осторожно взял птицу в ладони и первым направился к машине.

Когда мы все сели в белый «Фольксваген» — я вперёд, а Вэрди и Ал назад, — Вильгельм выпустил попугая, и тот тут же примостился изобретателю на плечо. Мальчик начал с восторгом рассматривать маленькие шестерёнки и металлические пластины, составлявшие каркас крыла. Вэрди, скрестив на груди руки, отвернулась к окну.

Байерс завёл мотор, и, едва мы тронулись, повернулся ко мне:

— Ты совсем ничего не помнишь? Как мы прогуливали занятия, как ты помогал мне сдать нормативы по стрельбе?

Я ненадолго задумался, потом мотнул головой:

— Я даже не помню, умел ли стрелять.

Он прищурился, глядя на дорогу. Вид у него был расстроенный. Помедлив, я заговорил сам:

— Я не знаю, поможет ли это, но… может, ты расскажешь мне… хм… историю моей жизни? Откуда я тебя знаю?..

Байерс глубоко задумался. Я понял, что он пытается решить, с чего начать. Наверно… я тоже встал бы в тупик, если бы человек, потерявший память, попросил пересказать его жизнь. И всё же он заговорил:

— Год 197*, специализированная школа, курируемая правительством. Твоя мать была дипломатом, мои родители — разведчиками. Мы проучились вместе до семнадцати лет, на седьмом курсе попали на стажировку в разведуправление.

— Значит, я был шпионом с юности? — с любопытством уточнил я. Надо же… значит, стрелять я, скорее всего, всё-таки и правда умею.

— В некотором роде, — кивнул Байерс. Попугай издал довольно громкое чириканье и, хлопая крыльями, перебрался ко мне на голову. — Не удивляйся. Он тебя очень любил.

— Что было потом?

— Твоя мать вышла замуж за американца и сбежала вместе с тобой из страны. Ты был счастлив.

В голосе зазвучала некоторая обида, но он подавил её. И всё же я испытал некоторые угрызения совести. Оказывается, я был скотиной…

— …А я остался. Но я тоже проработал недолго. Моих родителей ликвидировали, когда они… — на лицо легла тень. Руки дрогнули, но лишь по тому, что пальцы на руле сжались чуть судорожнее, я заметил это, — не справились. И мне пришлось тоже покинуть страну, меня выслали к тётке, и я стал обычным полицейским.

— О… — помявшись, я всё же робко сказал: — Мне очень жаль… а… кем стал я?

— В последнем своём письме ты написал, что мать отдала тебя в колледж, где занимались разработкой ЭВМ. Наверно, она не хотела тобой рисковать.

Шпион, а потом программист? Определённо, у меня была насыщенная жизнь… но всё это не объясняло, как я оказался в падающем самолёте. И, покосившись украдкой на замолчавшего Байерса, я всё же полюбопытствовал:

— А… когда было моё последнее письмо?

— Двенадцать лет назад, — отрубил он.

— О… — снова произнёс я. — Прости. Наверно, у меня были причины.

— Я думаю, да, — он слегка улыбнулся, оглянувшись на Вэрди: — Судя по тому, в какой ситуации я застал тебя, сволочью ты всё-таки не стал.

— Я…

— Не извиняйся, — Байерс махнул рукой. — Я обязательно дам тебе в нос, когда ты всё вспомнишь. Но пока ты вполне можешь располагать мной… любая помощь, какая только тебе понадобится. Сейчас я начальник Управления по особо важным делам.

И он снова улыбнулся мне, сдув со лба несколько выбившихся из хвоста светлых прядей. Странно… но на этот раз я совершенно точно знал, даже почти помнил: я действительно видел уже эту улыбку и не раз. Этот человек был другом.

Комиссар

[Надзорноe Управлeниe. 18:11]

— Думаю, опознать будет невозможно, — протянул патологоанатом в трубку. — Всё как обычно. Изрублен в куски, голова отделена от тела, лицо изуродовано. Все признаки, по которым можно было бы хоть что-то определить, уничтожены. Как обычно, точен как часы.

Рихард лишь бессильно зарычал от злости, но, справившись с собой, ответил:

— Ладно… попытайтесь восстановить лицо по черепу, насколько это возможно.

Отключив телефон, комиссар потёр лоб. «Этого только не хватало. Какого дьявола Валет опять объявился именно теперь?» — подумал он.

Странный серийный убийца периодически мелькал в криминальных сводках вот уже на протяжении четырёх с половиной лет. Своё прозвище он получил за привычку оставлять на месте преступления всегда одну и ту же карту — червового валета. Почерк у маньяка не менялся: все трупы были расчленены, находили их как правило ближе к «речным» районам или за чертой города. Опознать жертв почти не удавалось. Лишь в предпоследнем трупе смогли угадать одного из секретарей президентской администрации — молодого человека, прибывшего в страну несколько лет назад и таинственно исчезнувшего по дороге с работы.

Валета пытались поймать, но не слишком рьяно: дело уже давно считали запущенным. Никто не знал ни как маньяк выходил на своих жертв, ни по какому принципу выбирал их. Да и жертв было не слишком много — за четыре года восемь человек, за одним исключением мужчины от тридцати и старше. Но карты, с каждой из которых насмешливо улыбался худощавый юноша с длинными рыжеватыми локонами, в ярком камзоле и с тонкой пикой, всё не давали Рихарду покоя. Казалось, Валет был какой-то роковой силой, которая существовала по своим законам, плевала на царящие в городе зверства и творила свои — кажущиеся блеклыми в сравнении с неутихающей враждой детей и взрослых.