Завтра нас похоронят - Эл Ригби

Где сейчас была его дочь? Часто ли он думал об этом? Ларкрайт не знал. Но неосознанно внимательно смотрел на лицо Ланна и держался к нему поближе.

А патологоанатом, давно привыкший к своей работе, монотонно бубнил, переходя от одного детского тела к другому:

— Вырезаны обе почки и селезёнка…. Вырезана почка и печень… вырезано…

Так, будто такое случалось каждый день. Карлу хотелось зажать уши.

— О, а вот это интересный случай… вырезано сердце.

Инспектор взглянул на девочку-подростка, чем-то похожую на Вэрди. К счастью, это всё же была не она, но от одного вида застывшего лица Ларкрайта затошнило. Комиссар Ланн наклонился над телом и начал рассматривать разрезы. Некоторое время он делал это молча, но как только патологоанатом отошёл, прошептал Карлу:

— Это его рука. Я узнаю то, как сделан надрез. Гляди, Карл.

Перебарывая себя, инспектор оглядел незарубцевавшиеся края кожного покрова и выдохнул:

— Откуда вы знаете?

— Он делал операцию моей дочери. Вырезал аппендицит.

Произнеся это, Рихард отошёл. Карл ещё раз посмотрел на девочку и поспешно отвернулся.

Мёртвые тела крысят начали находить ещё полторы недели назад — вскоре после погрома на базе Речных. В большинстве своём трупы были сброшены в реку, но некоторые обнаруживались в подвалах — хорошо сохранившиеся в холоде, но уже частично поглоданные бездомными кошками и собаками. В газетах говорили о маньяке, той же версии придерживалось и непосредственное начальство Ланна. И только они двое знали: да, маньяк есть, но… сумасшедший ли он? Едва ли.

Комиссар уже говорил с патологоанатомом. И судя по недовольному лицу Рихарда, ни к чему хорошему двое мужчин не пришли.

— Я не могу сказать вам того, чего не знаю. Да, это был хирургический нож, и, вероятнее всего, все операции делали профессионалы. Один ли это был человек? Не знаю.

— Края всех ран одинаковы, неужели вы не видите?

Выцветшие глаза патологоанатома блеснули за стёклами очков:

— Вижу, герр Ланн. Но если вдруг вы не знаете, врачей, в общем-то, учат оперировать по одинаковой методике. Так же, как вас, полицейских, учат стрелять.

Карл прекрасно знал, каких трудов Рихарду стоило взять себя в руки. И всё же тот справился и негромко ответил:

— Что ж, благодарю. Если что-либо узнаете, обязательно свяжитесь со мной. Пойдём, Карл.

Ларкрайт был рад отойти от последнего холодильного ящика, где лежала девочка, похожая на Вэрди Варденгу. Только с вырезанным сердцем…

В небе сгущались серые тучи, мелкий колючий снег падал на мостовые и кружился в воздухе. К городу подступала зима, и это чувствовалось очень остро. Она пришла поздно и поторопилась занять свои привычные территории — чтобы все забыли об её опоздании.

На улице Рихард закурил, а Карл, совершенно обессиленный, опустился на корточки возле стены и прикрыл глаза. Он сейчас ненавидел себя за эту слабость, свинцом разливающуюся по телу. К слабости добавлялось и чувство вины — за то, что они не спасли детей. А мысль, что едва ли на этом эксперименты Леонгарда закончатся, мучила его больше всего.

— Не раскисай, — резкий голос выдернул Карла из размышлений. — Не дама.

Инспектор посмотрел на Ланна — тот стоял напротив и выдыхал через нос едкий сигаретный дым. Ларкрайт отвёл глаза. Он знал, что выглядит сейчас довольно жалко, так, как не должен позволять себе выглядеть помощник главного комиссара Городского Надзорного Управления. Вообще не должен позволять себе человек, который хочет работать с Рихардом. Рихард ненавидит слабых.

— Да, комиссар, — глухо отозвался он. — Я в порядке. Что мы будем делать?

Ланн молчал, продолжая внимательно его рассматривать. Как будто прикидывая — сломается или нет. Карл всегда чувствовал себя неуютно, но ответ у него был один: не сломается. Только бы снова выпрямиться. И неожиданно Рихард протянул ему свою широкую ладонь:

— Вставай, нужно ехать. Там разберёмся.

Инспектор робко взялся за руку комиссара, и тут же его рывком подняли с земли. Он слегка покачнулся, и Ланн удержал его за плечи — в нос ударил привычный запах сигарет и алкоголя.

— Пошли.

Когда они уже ехали в машине к Управлению, Ларкрайт спросил:

— Может, всё-таки рассказать об этом Вильгельму Байерсу?

Рихард, не отрывая взгляда от дороги, покачал головой:

— Он не сможет арестовать Леонгарда. Слишком к нему расположены в правительстве.

— Свайтенбах? — уточнил Карл и увидел, как Ланн помрачнел ещё больше:

— И Свайтенбах тоже. И если ты спросишь ещё раз, что мы собираемся делать, то у меня только один ответ — ловить на живца.

Карл в недоумении посмотрел на него и потёр лоб:

— Слишком…

— Рискованно? — Ланн вздохнул. — Да, знаю. А теперь учти ещё кое-что. Даже если нам удастся поймать Котов, даже если они попытаются свалить всё на Леонгарда, поверь мне, он легко открестится от их слов. Сделает вид, что даже их не знает. Не думаю, что он заключил с ними какой-нибудь трудовой договор или что-то в таком духе… — нервная усмешка искривила губы.

— Я… — Ларкрайт замялся, — не хочу, чтобы пострадал ещё кто-то.

Рихард по-прежнему не поворачивал головы, а вопрос был задан сквозь зубы:

— Что тебе эти дети, Карл?

— Вы ещё скажите — одним больше, одним меньше. Перестаньте, комиссар. Я ведь знаю, что вы…

Тут он осёкся, понимая, что позволил себе лишнее. Ланн медленно повернулся к нему, смерил взглядом и снова стал смотреть на дорогу:

— Договаривай.

Ларкрайт упрямо сжал кулаки и тихо продолжил:

— Что они вам не безразличны и вам их жаль.

Он ожидал чего угодно, вплоть до удара. Рихард не любил откровенных разговоров, и Ларкрайт прекрасно это знал. Но комиссар просто опустил голову и сказал:

— Иногда мне жаль, что ты мой помощник. Ты слишком хорошо видишь, несмотря на свои… — резким жестом он стянул с носа инспектора очки, — стекляшки.

Карл помолчал немного, потом глухо произнёс:

— Они хорошие. Умные. И озлоблены лишь потому, что иначе они бы не выжили.

— Я знаю. Я переловил их за четырнадцать лет больше, чем обычных воров. Но вот… — и снова взгляд на секунду обжёг Ларкрайта: — откуда знаешь ты? Так славно с ними ладишь?

Инспектор почувствовал, как сердце пропустило удар. Если только Рихард узнает, что Вэрди была у него в доме… Ему не жить. Сглотнув, Карл ответил:

— Пока я был журналистом, я…

— Понятно.

По тону Ларкрайт понял, что тему лучше оставить. И, подтверждая это, комиссар произнёс:

— Он не остановится. Ему понадобятся новые… — губы опять скривились, — образцы. Я знаю лишь несколько «логов» и думал о том, чтобы выставить там охрану. Правда, как выставить посты, не посвящая людей в то, что именно они должны защищать…

— Почему не посвящать?

— Потому, — хмыкнул Ланн, — что далеко не все считают как ты… — помедлив немного, он добавил: — и как я. Если ты забыл, троих наших эти дети убили. Думаешь, много будет желающих? И наверняка найдётся кто-то, кто напишет Свайтенбаху записку вполне определённого содержания. А после этой записки нас вышвырнут из полиции. В лучшем случае — живыми. Скажи, кому из нашего Управления ты доверяешь?

Ему некого было назвать. Он молчал.

— Именно. — Ланн припарковал автомобиль и бросил взгляд на здание. — Поэтому мы замолчим, как только переступим порог кабинета.

Он вышел на улицу, и Карл последовал за ним. Настроение у инспектора было ужасное — после такого плана, а вернее, его отсутствия, оно не улучшилось. Тревога за Вэрди возрастала с каждым днём, и сейчас он уже жалел о том, что не привязал к руке девочки свой собственный мобильный, чтобы иметь возможность хотя бы иногда ей звонить. Об этом он и думал, когда Ланн неожиданно придержал его и, сделав шаг, подмигнул:

— Ладно, выше нос. Можешь не сомневаться, что если я что-то пообещал Гертруде, я это сделаю. Вперёд.

Летчик

[Старый Город. 13:29]

Вэрди махнула мне рукой и указала на маленькую выкрашенную в белый цвет дверь с надписью «Обмен валюты».

— Хватит пялиться.

Я действительно не мог перестать рассматривать окружающее пространство, и не без восхищения. Принцесса сказала мне название города и ещё сказала, что когда-то он был очень красивым. Об этом действительно многое напоминало: и причудливый рисунок брусчатки на мостовой, и обшарпанные, но по-прежнему притягивающие взгляд колонны, и статуи на фасадах домов, и изгибы улиц. Город казался древним, и чтобы окончательно в этом убедиться, достаточно было хотя бы мельком взглянуть на огромный собор, возвышавшийся в центре и видимый издалека.

«Обменник» ютился в стареньком здании через четыре улицы от собора. Место было странно тихим для центра, но пока мы шли, я понял, что здесь почти везде так — людей мало, и большая часть из них даже не открывает окон. Угнетающее место, более чем просто угнетающее.