Подземелье - Ваня Мордорский

Тело было зажато и удерживать тьму было сложно.

Может так не должно быть?

Однако додумать ему не дали. Вблизи послышались шаги и показалось лицо обеспокоенного Даха.

— Зур’дах? А ты тут что делаешь? Светлее места чтоб посидеть найти не мог?

Надсмотрщик, прищурившись, осмотрел темный переулок, будто отыскивая что-то неправильное, но ничего не нашел.

Зур’дах просто сидел всё в той же позе.

— Ладно, поднимайся, нечего тут одному сидеть. Со своими бы посидел — они, вон, в кости играют.

Гоблиненок поднялся.

Оставаться после слов Даха было бы странно. Однако, он знал, что ему нужно еще не одна попытка, чтобы понять как работают даже те крохи тьмы, которые он ощутил.

* * *

Следующие несколько недель возможностей остаться одному выдавалось не так уж много, но парочка случаев всё же представилась. Кроме того, в отдыхе между тренировками Зур’дах искал самые темные места, чтобы проверить появившееся ощущение тьмы, которое дарило прохладу и восстановление. И правда — достаточно было оказаться в чуть более темном месте и тело охватывало приятной прохладой, что после изматывающих тренировок было как нельзя кстати.

Одно было плохо — дроу использовали довольно много светильников со странным тускловатым светом, которые хоть и горели неярко, но всё же рассеивали вокруг себя тьму. Зачем это было нужно — Зур’дах не понимал, потому что дроу, как и гоблины, обладали отличным зрением, приспособленным к тьме тоннелей Подземелья.

На первое время интерес к тьме поглотил всё остальное для Зур’даха. Тренировки, Кайра, Тарк, другие дети, — всё это было неинтересно и неважно. Тьма — вот что было ключом к силе. Гоблиненок видел, что с ее помощью могут делать дроу.

Однако, все его опыты следовало делать тайно — так, чтобы даже свои не увидели. Особенно свои. Даже Кайра. Не то, чтобы он ей не доверял, но знал, что говорить о таком нельзя. Это как с пещерой с пауками — он слышал как дроу расспрашивали о ней, и хорошо, что никто из остальных детей не знал о том, что он был той пещере.

А тьма…тьма была еще важнее, чем пещера с пауками.

Тренироваться можно было даже не находясь в полностью темном месте. Достаточно было осесть в тень, посмотреть, чтобы никто не смотрел, вытянуть руку и начинать. Медитирующая поза, как оказалось, была вовсе не обязательна. Во всяком случае, притягивать к себе песчинки он мог и так.

А еще…уже на вторую тренировку количество песчинок тьмы увеличилось до десяти.

Он пытался притянуть их к себе не вытягивая руку в сторону, просто мысленно, но так это не срабатывало. Нужно было обязательно вытянуть руку, к которой, как к магниту, уже притягивалась Тьма. Еще Зур’дах заметил, что если сжать руку в кулак, когда песчинки рядом с ней, то это облегчало их удерживание. Мысленного усилия тратилось меньше.

Хоть увидеть крохотные песчинки даже с двух-трех шагов было бы сложно, он не рисковал и соблюдал каждый раз осторожность.

Каждый раз в течении следующих трех недель, когда он находил возможность посидеть и потренироваться, количество песчинок, которые подчинялись ему — увеличивалось. Да, параллельно этому увеличивалось и напряжение в голове и в теле, которое он испытывал. Ощущение что он все же делает что-то не так не уходило, вот только и понять что не так он не мог. Поэтому оставалось только продолжать.

Дважды он попытался перескочить, — достать из тьмы сразу в два раза больше песчинок от привычного количества, но голова всякий раз начинала дико болеть. Да, песчинки он достал, но едва он усилил нажим и попытался их притянуть к себе — носом шла кровь. Она быстро остановилась, но гоблиненок теперь понял, какой предел головной боли лучше не пересекать.

А еще ему стало совершенно очевидно, что подобные тренировки — процесс долгий, учитывая как медленно увеличивалось количество песчинок. Возможно, застрянь он на пяти песчинках — это заставило бы его остановиться и призадуматься зачем он делает это, но от тренировки к тренировке их количество неуклонно и довольно быстро росло. Да и контроль над ними усиливался. Если в первые тренировки он мог заставить их едва зависнуть возле руки, то теперь получалось заставлять их свободно парить в воздухе вправо-влево. Поэтому всё свободное время он посвящал таким тренировкам.

А вот глядя на образ гоблина перед сном он понял одну вещь, — фигуры формировали не тысячи песчинок, а тысячи поблескивающих гранями кристаллов, раз в десять больше одной песчинки. Именно этого он не заметил вначале — что весь этот поток тьмы сначала состоит из песчинок, потом плавно превращается в кристаллы, а дальше, формируясь определенным образом, становится каплей тьмы.

А значит…значит из песчинок нужно научиться делать кристаллы, вот только с двумя десятками это делать пока рано.

Зур’дах думал, что будь у него больше свободного времени — прогресс в изучении тьмы шел бы гораздо быстрее. Иногда у него просто не оставалось сил призвать тьму, даже несмотря на то, что тьма ему немного восстанавливала силы. Настолько изматывающими были тренировки однорукого.

Лишь когда пошел второй месяц тренировок, им выделили почти час свободного времени. И то — перед сном. Видимо, просто для того, чтобы дети не сошли с ума.

И при всём при этом Зур’дах не мог так часто отлучаться от своих. Рядом всегда была Кайра и Тарк, и было бы просто странно их прогонять без причины. Они часто разговаривали втроем, вспоминая подземелья, пещеру, Драмара, и то, как их поймали.

Теперь это казалось каким-то сном. Будто никогда с ними такого и не происходило.

Зур’даху не нравились эти разговоры, не нравилось вспоминать, потому что это было больно. Пауки обманули, — боль осталась. А ему хотелось забыть.

— Почему ты перестал рисовать? — спросила Кайра.

Гоблиненок застыл. Со всеми тренировками и тьмой, он и забыл что когда-то любил рисовать.

— Я не знаю… — ответил Зур’дах, — Как-то было…не до того.

— Но сейчас же можно, у нас теперь есть больше времени.

Гоблиненок выдохнул. Он вообще не был уверен, что не разучился