Золотая роза с красным рубином - Сергей Городников

И внезапно Лыков почувствовал всем существом, что орда не прорвётся в котловину.

– Братцы, слушай приказ! – привстав в стременах, зычно прокричал он, вскинул саблю к лучам солнца, которые охотно заиграли на ней весёлыми бликами.

Внимание стрельцов и казаков обратилось на него, и он концом сабли указал на жилые пещеры разбойников.

– Вперёд! Руби их!

И сам подал пример, спрыгнул на траву, кинулся на головорезов, которые перекрыли собой вход в пасть ближайшей пещеры. Казалось, его люди и казаки этого только и ждали.

– Ура-а-а! – дружный крик, словно единый выдох, огласил котловину и окрестности. – Ура-а-а!

Не остыв от успешного начала боя, стрельцы пальнули по разбойникам у пещер и, отбросив мушкеты, вместе с казаками бросились в рукопашную кровавую резню. Вместе они прорывались внутрь пещерных помещений, где сметали бердышами и саблями завалы и попытки сопротивления. Неопрятные и полуодетые женщины стаями метались повсюду, шарахались от мест схваток, непрерывным визжанием сопровождая мужские брань, крики и лязг стали.

Пощады разбойникам не давали, и вскоре с теми, кто не успел скрыться в ходах подземелья, было покончено. Ценности убитых быстро переходили к победителям, и казаки первыми кинулись искать хана и его сокровищницу. Однако в богато обставленной спальной пещере Карахана ни его самого, ни воинов телохранителей не оказалось. Брошенные в спешке золотые, серебряные изделия и сосуды с остатками еды свидетельствовали, что он поблизости, в подземелье. Но как к нему подобраться, где он может быть, где им спрятаны награбленные сокровища, не мог сказать никто из нескольких пленённых слуг даже при угрозах пыток. Исчезла и его дочь. Никому не попадался и Удача, его не было ни среди живых, ни среди убитых.

9. Сокровищница

Удача выбежал из чрева скалы к разливу солнечного жаркого сияния в котловине, когда стрельцы и казаки уверовали, что орда каким-то образом остановлена, бросились за Лыковым и рассеивали последние островки сопротивления перед жилыми пещерами, врывались в них. Исход был ясен, только страх перед Караханом сдерживал разноплемённых головорезов в одной разбойничьей стае, а теперь нарастал другой страх, и их охватывало смятение, каждый уже искал только личного спасения. Его помощь там была не нужна. И он побежал в другую сторону, где пока ещё было пустынное безлюдье. Ему показалось, что за деревом, прикрывающим вход в спальную пещеру дочери Чёрного хана, взметнулось жемчужное крыло плаща и тут же пропало. На бегу оглянувшись, он убедился, что никто не следовал за ним. Занятым грабежом награбленного и продолжающейся резнёй до него не было никакого дела. Успокаивая дыхание, он приостановился возле неприметного входа, из которого как ошпаренный выскочил ранним утром. Обманчивая тишина властвовала в полумраке, в который он вглядывался несколько мгновений. Он ступил в него и, напрягая слух, быстро пошёл вперёд, туда, где полумрак сгущался, но стук его сердца был единственным звуком, какой удавалось слышать.

С ходу отстранив чуть колышущийся занавес, он снова ощутил запах нежных благовоний и женского присутствия, но в спальном помещении не было ни души. Над курильней в треножнике вился белесый дымок, потрескивала смола настенного факела: огонь горел ровно и невозмутимо, будто давно уже не тревожимый чьими-либо перемещениями по спальне. Не доверяясь невозмутимости пламени и настороженно переступая по напольному ковру, он внимательно высматривал тайный ход в подземелье. Шорох, похожий на шорох крысы, привлёк его к ложу. Рывком подняв край свисающего до пола шёлкового покрывала, он обнаружил под ложем тисовую крышку, сдвинутую с верха ни то ямы, ни то ровного провала в мрачное подполье. Он быстро отскочил к факелу, вырвал его из золотистого кольца и с ним сунулся к провалу, высветил узкий спуск подземного хода. Не раздумывая, спрыгнул туда. Шуршание парчи удалялось, достигало его слуха благодаря отражению звуков от сводов. Как мог скоро он устремился за ним.

Проход сначала был ровным, потом обозначился пологий уклон книзу. Низкий шершавый свод имел острые выступы, и он вынуждено держал огонь так, чтобы видеть их впереди себя, не имея возможности быть столь же внимательным к тому, что было под ногами. Взрыхленная земля под ступнёй неожиданно уступила. Присыпанный ею поперечный штырь бронзовым рычагом вытолкнул круглую подпорку замазанного в стене бронзового столба, и над головой зашевелилась удерживаемая столбом не заметная для беглого взгляда каменная балка. Отбегать назад было поздно. Он отчаянно прыгнул вперёд, затем ещё раз, споткнулся и упал, а за спиной затрещал и тяжело рухнул участок свода. Когда прекратил сыпаться каменный мусор, а гул обвала затих в глубинах подземелья, он тряхнул головой и открыл глаза. Заваленный щебнем огонь слабо мигнул напоследок и погас, и на него навалилась кромешная тьма. Замешкайся он на миг, и был бы погребён под завалом надёжней, чем в могиле.

Он высвободил от щебня ноги. К счастью, они были целы, если не считать нескольких царапин. Поднялся и отряхнул одежду, руки, волосы. Его отрезало от проверенного обратного пути. А впереди была неизвестность. Дальше он стал продвигаться значительно медленнее, вдоль стены, ощупывая её, в напряжении чувств ожидая новых опасностей. Шуршание плаща поглотилось тишиной, и он не мог избавиться от наваждения, что Чёрная Роза могла где-то притаиться, готовая пронзить его стилетом, точно королевская кобра ядовитым зубом. Вскоре он наткнулся на тупик. Убеждая себя не отчаиваться, ведь она прошла этим же проходом, он ощупал другую стену, обнаружил в ней узкую щель. Протиснулся в неё и справа с облегчением увидал дальний отсвет ярко светящего огня.

Этот проход был шире и выше, щиколотки ощущали тёплый сквозняк, попадались чёрные зияния боковых ответвлений, и он совсем ободрился. Пройдя по нему, он очутился перед сводчатым выходом, закрытым пропускающей с другой стороны полозку света ковровой занавесью, за которой приглушённо, как заговорщики, вели семейный разговор два голоса. Он потихоньку отвернул край полога. Опять перед ним был тронный зал главаря разбойников, но увиденный иначе, чем в прошлый раз. Он был теперь в том месте, куда телохранители хана увели оголённого посланника купцов бухарского каравана, причитающего Гусейна и мрачного Сенчу, а затем ушли хан с дочерью. Зал опять был хорошо освещён большим светильником на постаменте и четырьмя настенными факелами. Кроме самого Карахана, присутствовали его дочь и два безмолвных телохранителя: один поджидал их с факелом в руке, второй помогал хану надевать доспехи, отблескивающие чешуйчатыми пластинами из воронёной стали. На постаменте рядом со светильником лежали и сверкали дорогой пояс, тяжёлая сабля и трёхгранный кинжал в украшенных драгоценными камнями золочёных ножнах.