Золотая роза с красным рубином - Сергей Городников

Между тем на поверженного кочевника завалился заколотый телохранитель, так что положение второго ханского головореза стало безнадёжным. Хан вынужден был отвлечься от князя и Удачи, чтобы оказать ему немедленную помощь. Он застрелил степняка, затем другого. Однако израненный телохранитель уже упал с разрубленной головой. В живых оставался только слуга, который предал хана и привёл степняков. Он кинулся к выходу во мрак прохода, но боевая стрела настигла его, подтолкнула на бегу под правую лопатку, и руки его вскинулись, теряя оружие. Он споткнулся о камень, повалился за него и больше не поднялся, ноги его задёргались в предсмертной судорожной пляске.

Когда хан не имел возможности мешать Удаче перемещаться возле ямы, тот успел подобрать саблю, отвязать от спины убитого степняка камышовый щит. И закрыл собой растирающего ноги и руки князя, с изумительной ловкостью отбил последние бывшие у хана четыре стрелы. Чёрный хан отбросил бесполезный лук и сбежал узкими ступенями вниз. Опять яростный язык бьющейся о сталь стали заговорил в подземном зале. Удача передвигался от стены к стене, изматывая противника, и тот ничего не мог с ним поделать, постепенно лишаясь преимуществ большего опыта и неистового напора. Хан, как будто, загнал его на ступени и задел концом лезвия голень, но он спрыгнул вниз и проколол хану бедро. Карахан вспотел, дышал тяжело, а его противник словно только разогрелся.

– Оставь его мне! – вдруг тихим окликом за спиной хана в их схватку вмешался Белый князь.

Хан резко и вполоборота обернулся. Он ждал нападений с двух сторон. Но Удача приостановился, сделал шаг, другой назад к ступеням, и он ринулся к князю, ожидающему его с тяжелой саблей телохранителя.

– А-а! – как безумный, зарычал Чёрный хан. – Ты?! Опять?!

Вверху на уступе послышался шорох парчи. Удача быстро запрыгнул на ступени и взбежал каменной лестницей туда, где был мрачный зев углового проёма. На уступе никого не было. Однако за полукруглым выступом оказался ровно обработанный сводчатый проход. Толстая, обитая бронзой дверь в глубине прохода была распахнута, а за порогом на стене играли разноцветные пятна отблесков яркого неверного света. Так могли сверкать только сокровища, и он настороженно ступил под свод, чувствуя неизъяснимое, будто железо вблизи магнита, притяжение, завлекающее глянуть на них хотя бы одним глазом. Подозрительный своим необъяснимым предназначением чёрный каменный столб в нише у пола заставил его замедлить шаг. Однако видимых признаков ловушки он не обнаружил и, увлекаемый мыслями к сокровищнице, не стал тратить время на его изучение.

По мере приближения к порогу и к двери, казалось, сам воздух начинал мерцать, нанизанный на невидимые дрожащие лучи. Он переступил через порог и очутился у каменных ступеней короткой лестницы, которые вели влево и книзу, в тесный безлюдный подвал с низким потолком. Три больших сундука были распахнуты, стояли у трёх стен против выставленного посредине золотого светильника, над которым высоко и широко поднималось белое пламя коптящего огня. Сияние и бесчисленные отблески драгоценных алмазов, синих и красных сапфиров, зелёных изумрудов среди золотых и серебряных монет разных стран, изделий из золота, украшенного драгоценными камнями и жемчугами оружия слепили и ошеломляли. Казалось, никто не мешал ему спуститься и брать, сколько он сможет унести.

Он невольно шагнул к лестнице, и в последнее мгновение какое-то пронзительно тревожное предчувствие, которого он ожидал, как страж в ножном дозоре близкую опасность, вдруг заставило его живо отступить в сторону и развернуться. Она бросилась на него сзади, точно кошка на добычу. В последнее мгновение перехватив тонкую, но сильную руку, он рывком отвёл клинок трёхгранного стилета от своей левой груди. Прекрасное даже в ярости лицо исказилось белозубым оскалом, она завизжала и ринулась грудью на грудь, когтями свободной руки целя ему в глаза, как будто перед ней был самый ненавистный враг. Он вывернул девичью руку и стиснул пальцами болевые точки округлого локтя. Её стилет и его сабля упали одновременно, звонко покатились к сундукам с переливающимися блеском сокровищами. И тут на шею ему из ниши над входом свалился большой удав.

От неожиданности он выпустил руку неистовой женщины. Удав обхватывал его кольцами, сдавил плечи, в то время как дочь хана разбойников кинулась за стилетом. Холодея от ужаса, Удача бросился вон из сокровищницы и на ходу всеми пальцами вцепился в морду чешуйчатой смерти, сдавил её, что было силы. Так они и появились на уступе. Он задыхался от стягивающего горло и грудь туловища удава, в свою очередь пытаясь душить его самого, а за ним, будто летящая на крыле жемчужного плаща ведьма, неслась вооружённая стилетом красавица. В глазах потемнело, уши заполнял нарастающий звон близкого удушья. Отступая к лестничному спуску, он намеренно опрокинулся и свалился, полетел вниз. Ему повезло, туловище удава, как он и надеялся, превратило для него их падение в мягкое приземление. А израненный до крови и оглушённый этим падением на рассыпанную по земляному полу щебёнку старый удав стал медленно ослаблять хватку. Удача смог судорожно вздохнуть, невольно гадая, послышался ему душераздирающий женский крик отчаяния или она, действительно, закричала. Если да, то отчего? Звон в ушах и туман перед глазами постепенно рассеивались.

– Убей его, Ахмед! – умоляя, жалко завыла сверху вдруг ставшая несчастной молодая женщина, словно из-за него потеряла очень близкое существо или самую последнюю надежду на спасение. – Убей!

Удача поднялся на колено, с трудом встал на ноги и сразу увидел у входа хромающего на левую ногу Ахмеда. Очевидно, евнух вывихнул её и потому нескоро добирался по его следам. Обгоревшее, потому особенно страшное лицо Ахмеда не обещало ему ничего, кроме самой лютой смерти. Сторонясь места продолжающейся у лестницы схватки хана и князя, Удача по дуге, чтобы удлинить гориллоподобному врагу расстояние до неизбежной встречи, отбежал к яме и возле трупа степняка подхватил длинный охотничий нож, который можно было использовать, как боевой. Ахмед ринулся на него, как дикий бык. Продолжая сдавливать пальцами левой руки морду слабеющего удава, он принял размашистый сильный удар сабли на клинок ножа, уклонился вбок, и плечом лишь подтолкнул евнуха под мышку. Не удержавшись с быстрого движения на краю обрыва, гориллоподобный Ахмед, как подкошенный, грузно рухнул в кишащую змеями яму. Безъязыкий жуткий, полный ужаса вопль вырвался оттуда, и оглушённый им Удача рубанул ножом по удаву, ещё и ещё раз, и высвободился из его чудовищных объятий.