Жаркий сезон - Пенелопа Лайвли

Музей расположен в центре провинциального городка, который избежал торгово-промышленной участи Хэдбери и теперь зарабатывает себе на жизнь чистенькими фасадами, антикварными лавками, пабами и ресторанами. Перед музеем выставлены колодки, бережно сохраняемые и снабженные пояснительной табличкой с готическим шрифтом. Морис останавливается щелкнуть фотоаппаратом, хотя его привлекли не столько сами колодки, сколько хихикающие юнцы, которые пытаются засунуть в них ноги. Без сомнения, этому будет посвящен еще один иронический пассаж в его книге.

Полина ходит по залам, поджав губы. Обозревает изящную композицию из цепов, кос, серпов и овечьих ножниц (красивой формы предметы, подсвеченные на белой стене) и точную реконструкцию маслобойни. Разглядывает пожелтелые снимки, на которых чудно одетые люди жнут, косят, подковывают лошадей и доят коров. Дети из воскресной школы, позирующие фотографу в семидесятых годах девятнадцатого века, стеклянными глазами смотрят на нее со стены. Во всем ощущается некая застывшая благообразность. Предметы, выставленные здесь, утратили практическое назначение и превратились в декор; пояснительные тексты и рисунки предлагают взглянуть на них с научной точки зрения. Вот так делали одно, вот так — другое. Однако эти люди жили в «Далях», думает Полина, они не сводятся к музейным экспонатам. Иногда она мысленно просит у них прощения, как будто им есть до нее дело.

Экспозиция умеренно поучительна: музейщики помнят, что посетители здесь по доброй воле, и если перекормить их сведениями, сбегут в паб или в сувенирную лавку. Поэтому информация подана занимательно. Сейчас Полина в зале, посвященном аграрной революции восемнадцатого — девятнадцатого веков. Вот макет сельскохозяйственного поселения до и после огораживания: миниатюрные пашни, земли под паром, луга, леса, общинные выпасы. Вот копии Актов об огораживании в рамках под стеклом. Вот стенды, посвященные положению крестьянства: крупный шрифт, короткие фразы, зернистые репродукции с изображением обездоленных земледельцев.

Полина ищет взглядом своих спутников. Музей состоит из череды маленьких зальчиков, так что компания все время разбредается — то ли оттого, что у всех разная скорость шага, то ли по какой-то другой причине. Иногда Полина видит всех, иногда нет. Сейчас Морис с Джеймсом и Кэрол в дальнем конце зала, изучают витрину с какими-то железяками. Тереза только что вошла. Люк в коляске, он спит.

Полина постоянно следит за Терезой — и знает, что та наблюдает за Морисом. Идет из зала в зал как будто сама по себе, а на самом деле занята только им.

Железяки, которые они разглядывают, — капканы на людей.

— Ух ты! — восклицает Кэрол.

Джеймс наклоняется поближе, чтобы рассмотреть бурые пятна на стальных зубьях:

— Как думаете, кровь?

— Несомненно, — отвечает Морис.

— Да брось ты, — говорит Кэрол. — Их отчистили, прежде чем здесь выставить.

Джеймс, продолжая двигаться вдоль витрин, уходит в соседний зал. Кэрол и Морис по-прежнему стоят перед капканами, но смотрят не столько на них, сколько друг на друга.

— Это не кровь, а ржавчина. — Кэрол улыбается, как будто это какая-то понятная лишь им двоим шутка.

— Не обязательно, — отвечает Морис. — Есть определенный резон сохранять то, что может быть, а может и не быть кровью. Усиливает ощущение подлинности.

Они продолжают глядеть друг на друга, не обращая ни на кого внимания. Что это — наглость или невинность? Тереза украдкой смотрит на них из другого конца зала, и Полина знает, о чем та думает. «Они — да? Или нет? Может быть, я все выдумываю?»

— Ржавчина, — говорит Кэрол.

— Может быть, ты и права, — отвечает Морис. — У нас ведь нет способов проверить.

И они уходят в следующий зал, не оборачиваясь, не проверяя, где все остальные.

Полина подходит взглянуть на капканы, видит острые зубья, простой, но мощный механизм. Тереза встает рядом, глядит в витрину невидящими глазами. У Полины такое чувство, что весь зал наполнен беззвучным криком. Вот только чьим? Какого-нибудь несчастного браконьера полуторавековой давности? Или Терезы, с ее потаенным горем?

— Отвратительное место, — говорит Полина. — Идем отсюда и поищем, где можно выпить кофе.

Ужин у Полины на кухне. Пять человек плюс бестелесное присутствие Люка, который по временам вздыхает или сопит из белой тарелки аудионяни. Выпивать начали еще раньше в саду, потом одолели копченую скумбрию, которую Полина подала на закуску, теперь приступили к рагу. Морис в ударе. Он дирижирует разговором, артистично обрывает неинтересные темы и начинает новые. Его внимание разделено между всеми строго поровну. Он грубовато-дружелюбен с Джеймсом и Кэрол, причем над Джеймсом еще и добродушно подтрунивает — это, похоже, существенная черта их отношений. Когда обращается к Терезе, то в голосе звучат ласковые нотки. Особенно предупредителен с Полиной — то ли потому, что официально они все у нее в гостях, то ли по другой, более сложной причине. Сейчас он откупоривает очередную бутылку из тех, что принес к столу.

— Еще одна? — спрашивает Тереза.

— Еще одна. — Морис умиротворяюще похлопывает ее по плечу. — Мы ведь заслужили, правда, Джеймс? Работаем все выходные.

Джеймс протягивает бокал:

— Как сказать. Я почти не ощущаю это как работу — два часа над восьмой главой и прогулка по музею.

— Мне в музее понравилось, — говорит Кэрол. — Как будто побывала на съемках фильма по Томасу Гарди. Хочется жить там, ходить в длинной юбке и шали, как Тэсс.

— Не представляю тебя работницей на ферме, — замечает Джеймс. — Хотя выглядишь ты подходяще, осталось тебя правильно одеть.

Кэрол корчит гримаску. Верно, думает Полина. Убрать дизайнерскую футболку, васильково-синюю, под цвет глаз, белые джинсы и кроссовки, взлохматить стрижку за пятьдесят фунтов, добавить немного грязи и мозолей на руки — выйдет тот самый типаж. Розовощекая простушка. Молодость, здоровье, чувственность.

Морис широко улыбается:

— А вам как понравилось в музее, Полина?

— Не понравилось. Вуайеризм. Ностальгическая жвачка. Если кто-нибудь хочет добавки, там есть еще порция рагу.

— Боже мой, как сурово! — с легким смехом восклицает Кэрол и смотрит на Мориса.

Морис внимательно изучает Полину. Судя по лицу, он в полном восторге.

— Вуайеризм? Объясните подробнее. Я не понимаю, почему это вас так сильно задело.

Полина смотрит на него холодно. Кэрол она старается не замечать, будто той вообще нет.

— Где кровь и пот? Где рахитичные дети, мертвые младенцы, болезни, которых никто не лечит, незаживающие язвы, ломота в костях, холод, сырость и тяжелый труд от восхода до заката?

Кэрол кривится:

— Ну не так же все было плохо?

Джеймс протягивает тарелку:

— Не будет наглостью, если я заберу последнюю порцию рагу?

— Хорошо подмечено, — говорит Морис Полине. — Музеи как лакировка действительности.

Полина выкладывает Джеймсу остатки рагу:

— Не сомневаюсь, у вас уже есть об этом глава.

— Угадали.

Аудионяня издает жалобный плач.

— Ой-ой. — Кэрол сочувственно смотрит на Терезу.

Плач переходит в ор. Тереза встает и выходит из кухни.

— Про экспозицию лондонского Тауэра не скажешь, что это лакировка, — замечает Джеймс. — Орудия пыток. Казематы. Эшафот.

— О, там совсем другое. Люди не воспринимают историческую жестокость, она для них в далеком прошлом. Кроме того, болезни и тяготы не входят в ту концепцию, которую Музей сельского быта пытается нам продать. В деревне лучше. В деревне здоровее. В деревне рай.

Морис смотрит на Полину, ожидая одобрения, но Полина гремит тарелками, собирая их в стопку, и его не слушает.

— Может, вам чем-нибудь помочь? — спрашивает Кэрол.

— Нет, спасибо. Будет еще сыр, но мы дождемся Терезу.

— В таком случае где туалет? — спрашивает Джеймс.

— Наверху.

Полина складывает тарелки в раковину. За спиной у нее Морис и Кэрол обсуждают Музей керамического производства, где Морис недавно побывал. Кэрол говорит, что тоже хотела бы туда съездить.

— Что-нибудь придумаем, — отвечает Морис. — Мне надо будет еще разок туда заглянуть.

Полина уходит в кладовку за сыром. Разворачивает его, кладет на доску, ищет на полке печенье. Когда она возвращается, Морис стоит у Кэрол за спиной, тянется к бутылке вина на кухонном столе, и Полина успевает заметить, как он левой рукой гладит Кэрол шею. Это длится не более секунды — в следующий миг Морис уже деловито разливает вино по бокалам.

Возвращается Джеймс.

— На вашей лестнице и шею свернуть недолго, — замечает он.

— Знаю. Приходится ходить осторожно.

— Бокал красного, Полина? — спрашивает Морис. — Или продолжите белое?

— Не того и не другого.