Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее - Фейт Джонс

то, что она сдала меня с книгой.

«Я просто хочу сказать, что ты — моя сестра, и я тебя люблю. Хочу извиниться за то, что ссорилась с тобой все наше детство и ябедничала на тебя».

От удивления я не могу произнести ни слова. Она что‑то замышляет, думаю я. Не может быть, чтобы это было сказано искренне.

«Я начинаю новую жизнь и приношу извинения всем тем, кого обидела. Отныне наши отношения будут другими», — с серьезным видом продолжает она.

Что бы это значило? Вдруг это ловушка, которую я пока не в состоянии разглядеть? Я неохотно целую и обнимаю ее, и говорю: «Я тоже тебя люблю».

Теперь каждый раз, когда я встречаю Мэри, она улыбается мне и говорит: «Я тебя люблю». Это приятное облегчение — не находиться в состоянии войны. Но это и очень странно. Может ли вредная, сварливая, коварная девушка за одну ночь превратиться в спокойную, любящую, идеальную христианку? Всегда позитивно настроенная, всегда усердно молящаяся и восхваляющая Бога. Я все жду, когда она сбросит маску, но дни проходят и ничего не меняется.

По странному стечению обстоятельств теперь Мэри служит мне ярким примером для подражания. Слыша, как взрослые делают ей комплименты, и видя ее счастливое (но мне кажется — самодовольное) лицо, я обижаюсь и ревную. А потом мне становится за себя очень стыдно. Может быть, я напрасно ее подозреваю. Возможно, Иисус действительно преобразил Мэри. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, это то, что она обратила внимание на Джоша и на все более суровые наказания, выпадающие на его долю.

Пятнадцатилетний Джош дерзок как никогда. Кажется, он не способен держать рот на замке или руки подальше от неприятностей. Он саркастичный и грубый, и даже украдкой употребляет алкоголь и курит сигареты с детьми Лока Кина.

Мамочка Эстер постоянно заставляет нас проводить над ним обряды экзорцизма, оставляя его в течение трех дней до этого без пищи, чтобы он относился к этому обряду серьезно, — агония для вечно голодного подростка. Отец часто отправляет его в Каменный дом, где он содержится в запертой комнате, как заключенный. За последние три года он провел взаперти в общей сложности почти год.

К счастью для взрослых, другие мальчики поступают в соответствии с принятыми правилами настолько, насколько только способны полные жизни подростки, хотя взрослые многого не знают.

Калеб по-прежнему следует за Джошем, когда тот не сидит под замком, но он умеет молчать. Нехи с неизменными фотоаппаратом Nikon и гитарой погружен в свой собственный мир грез. Аарон (Скелет) все такой же клоун: дурачится и корчит рожи, пытаясь всех рассмешить.

Если не брать в расчет Джоша, кажется, что Ферма — хорошее место для того, чтобы заставить подростков подчиняться.

К нам часто отправляют на перевоспитание детей высокопоставленных чиновников. У этих «золотых» мальчиков и девочек часто оказываются серьезные проблемы с наркотиками, и предполагается, что мы можем оказать на них положительное влияние. Они работают с нами на Ферме, чистят стойла и катаются на лошадях, здесь для них что‑то вроде центра социальной адаптации. Я не знаю, успешны ли наши усилия по их реабилитации; обычно они надолго не задерживаются, слишком тяжела для этих неженок физическая нагрузка.

Но отец хвастается всем, кто готов его слушать: «Благодаря нашим добрым плодам, нашим детям, мы понимаем, что образ жизни Семьи — правильный. В то время как другие семьи пребывают в отчаянии, не справляясь с детьми, которые употребляют наркотики, мы живем чистой жизнью в условиях напряженного труда и строгой дисциплины».

В Семье принимать наркотики или даже курить сигареты — смертный грех. Я не могу себе представить, насколько ужасными были бы последствия, если бы кого‑то из нас поймали с марихуаной или — тем более — героином или сигаретами.

Когда вышли статьи Линн Уотсон и нас занесли в черный список в Гонконге, у нас не было тех связей, что есть сейчас. Начальник полиции даже предупреждает нас, когда наверху решают провести формальный рейд по выявлению наркотиков. Хотя все знают, что у нас такого в доме быть не может. Но полицейские фургоны приезжают, люди в форме обыскивают дома и хозяйственные постройки, естественно, ничего не находят, извиняются и уезжают.

Но вот репортеров я боюсь значительно больше, чем полиции. Представители прессы думают, что раз мой отец — старший сын дедушки, то, значит, он — высокопоставленный руководитель Семьи, будущий преемник или, по крайней мере, знает, где прячется дедушка. Но даже если бы он и хотел, он не мог бы им ничего сообщить. Местонахождение дедушки — абсолютное Selah, даже для моего отца.

«Почему они продолжают нас травить? Я даже не знаю, как он выглядит!» — жалуюсь я маме.

«У меня есть идея. ― Я вижу в ее глазах тот озорной блеск, который обычно означает что‑то веселое и неодобряемое моим отцом или Семьей. ― Ты можешь хранить тайну? Ты не должна никому рассказывать о том, что я сейчас тебе покажу».

«Конечно», — почти возмущенно отвечаю я. Я храню секреты всю свою жизнь, чего нельзя сказать о матери.

Она ведет меня в кабинет моего отца, который оформлен в черном и красном цветах. Здесь очень душно и темно. Мама осматривается, чтобы убедиться, что мы одни, подходит к небольшому сейфу в углу комнаты и набирает шифр. Я не вижу, что лежит в сейфе, пока мама не достает оттуда несколько фотографий.

«Хотела бы ты увидеть, как на самом деле выглядит дедушка?» ― Ей не терпится поделиться своим секретом.

О Боже, еще бы! Как выглядит дедушка — самая большая тайна в Семье. Такая же, как и то, где он скрывается.

Я жадно рассматриваю две фотографии, которые мне протягивает мама. На первой дедушка один, смотрит в камеру. На второй он с несколькими женщинами. Мать указывает на невзрачного вида тетушку, сидящую рядом с дедушкой. «Это Мама Мария», ― шепчет она.

С минуту я смотрю, пытаясь запомнить их лица, затем она забирает у меня карточки и возвращает их в сейф. После этого она быстро выпроваживает меня из комнаты отца и берет с меня слово никому не говорить о том, что я сейчас видела. Я торжественно киваю.

Но я испытываю небольшое разочарование. Дедушка совсем не выглядит таким величественным, каким он представляется в Письмах Мо. Вместо окладистой внушительной бороды я вижу жидкую, как у козла, бороденку. У него глубоко посаженные глаза, как у моего отца, но нет в них того всезнающего могущества, которое запечатлено в «Настоящих детских комиксах».

Еще