Пелопоннесская война - Дональд Каган

что вина лежит на всех митиленцах, полагаясь на то, что афиняне не изберут истребление всего народа; демократы заявляли, что ответственны были олигархи, вынудившие простой народ присоединиться к ним.

В центре дебатов оказалось предложение Клеона убить всех взрослых мужчин и продать в рабство женщин и детей Митилены. Его главным оппонентом стал Диодот, сын Евкрата, – человек, о котором мы больше ничего не знаем. Хотя собрание раскололось по этому вопросу на две фракции – умеренных, представленных Диодотом, и более воинственных, возглавляемых Клеоном, – все афиняне были охвачены злобой: на то, что митиленцы восстали, несмотря на свой привилегированный статус, на то, что мятеж долго и тщательно планировался, и прежде всего на то, что он привел спартанский флот к берегам Ионии. В этой обстановке предложение Клеона стало законом; тут же к Пахету была выслана трирема с приказом исполнить приговор.

СПОР О МИТИЛЕНЕ: КЛЕОН ПРОТИВ ДИОДОТА

Прошло совсем немного времени, прежде чем афиняне все же начали пересматривать свое решение. Выплеснув свой гнев, некоторые из них стали осознавать весь ужас принятого постановления. Послы из Митилены и их друзья в Афинах, в том числе, конечно, и Диодот с другими умеренными, воспользовались этой сменой настроя и убедили стратегов, а все они, как мы знаем, были умеренными, запросить особого заседания народного собрания, чтобы рассмотреть дело на следующий день.

В своем рассказе об этом заседании Фукидид впервые вводит Клеона в свою историю как человека, который был «самым неистовым из граждан и в то время обладал наибольшим влиянием в народном собрании» (III.36.6). Клеон утверждал, что митиленское восстание было неоправданным, результатом непредвиденной удачи, обернувшейся бессмысленным насилием (хюбрисом); следовательно, справедливость требовала скорой и строгой кары. Он настаивал на том, что между простым народом и олигархами не следует делать различия, ибо в мятеже участвовали и те и другие. Более того, Клеон полагал, что милосердие лишь вдохновит митиленцев на новые восстания, тогда как безлично жестокое наказание их предотвратит: «Нам давно уже следовало бы обходиться с митиленцами, не оказывая им предпочтения перед остальными союзниками, и тогда они не дошли бы до такой наглости. Ведь люди вообще по своей натуре склонны презирать заискивающих перед ними и, напротив, уважают тех, кто им не потакает» (III.39.5). Его слова как бы намекали, что афиняне уже давным-давно должны были лишить Митилену ее автономии, и то, что они этого не сделали, было лишь одной из множества прошлых ошибок. «Смотрите же: если вы будете одинаково взыскивать и с восставших добровольно союзников, и с тех, кто вынужден к этому врагами, то кто же из них, видя, что успех сулит свободу, а при неудаче ему не грозит неумолимая кара, не восстанет даже по пустячному поводу?» (III.39.7).

Если мы, говорил Клеон афинянам, продолжим вести политику покладистости, неуместного сострадания и снисхождения, то нам «в борьбе с каждым восставшим городом, напротив, придется рисковать всем нашим добром и жизнью. Если мы, даже победив, снова подчиним какой-нибудь разоренный город, то все-таки останемся без доходов, от которых и зависит наше могущество. А в случае неудачи мы наживем себе новых врагов, кроме уже существующих, и нам придется бороться с собственными союзниками, в то время как нам нужно воевать с нашими нынешними врагами» (III.39.8). Речь Клеона была, по сути, полномасштабной атакой на державную политику Перикла и партии умеренных. Вместо нее он рекомендовал расчетливую политику террора для пресечения мятежей, по крайней мере в военное время.

Клеон и Диодот, представлявшие две крайние точки зрения, были лишь некоторыми из ораторов. Другие, высказавшие «различные мнения», несомненно, говорили о справедливости и гуманности, так как пересказ речи Клеона отвергает эти соображения и так как второе заседание было созвано специально для обсуждения зревшего в афинянах чувства, что избранное наказание было «жестоким и чрезмерным» (III.36.4).

Поскольку Клеон четко дал понять, что отказ от предложенных им мер воздействия в пользу более мягких будет, самое меньшее, признаком слабости, а возможно, и подкупа с изменой, Диодот схитрил и призвал афинян голосовать за свое предложение не из сострадания, но из чистого расчета. Диодот и впрямь желал для Митилены менее жестокого наказания, но его глубинной целью было сохранение умеренной политики державы. Он утверждал, что восстания случаются постоянно, а потому никакая угроза возмездия их не предотвратит. Текущая же, более сдержанная политика, напротив, заставляет мятежный город «капитулировать, пока он еще в состоянии возместить нам военные расходы и в будущем платить подати» (III.46.2). Принятие более жесткой линии Клеона лишь побудило бы мятежников «выдерживать осаду до последней крайности», вынуждая Афины тратить «средства… на долгую осаду города, не желающего сдаться», от которого «в будущем, конечно, никаких доходов не получишь. А ведь от этих доходов зависит наша военная мощь» (III.46.2–3).

Кроме того, Диодот заявил: «Теперь народная партия во всех городах на вашей стороне: либо демократы вообще не присоединяются к олигархам, либо, если их вынудят примкнуть к восстанию силой, они всегда готовы выступить против мятежников. Если вы начнете войну с восставшим городом, то народ будет на вашей стороне» (III.47.2). Свидетельства указывают на то, что он ошибался насчет популярности державы, в том числе и среди низших классов, однако установление фактов занимало его меньше, чем предписание политики. Афинянам следует признать виновными как можно меньше мятежников, продолжал он, так как убийство простых граждан наряду с высокородными подстрекателями восстания лишь убедит первых сражаться против Афин в грядущих мятежах. «Если бы даже народная партия действительно была виновна в восстании, то все же вы должны смотреть на это сквозь пальцы, чтобы не допустить перехода единственных оставшихся еще у нас друзей во вражеский лагерь» (III.47.4).

Для Диодота Митилена была частным случаем, который делал политику расчетливого террора, предложенную Клеоном, не только одиозной, но и в конечном счете самоубийственной. Его контрпредложение состояло в том, чтобы осудить лишь тех, кого Пахет отправил в Афины в качестве виновных. Эта идея была не так гуманна, как может показаться, ведь в качестве «наиболее виновных» (III.50.1) Пахет арестовал чуть более тысячи человек – не менее одной десятой всего мужского населения восставших городов Лесбоса.

В результате собрание проголосовало почти поровну, однако предложение Диодота все-таки победило. Клеон немедленно призвал казнить тысячу «виновных», и его инициатива была одобрена. Лесбосцам не предоставили должного суда ни в индивидуальном, ни в коллективном порядке; собрание сочло их виновными просто на основании мнения Пахета, и нет никаких сведений о том, что голоса разделились. То был самый жестокий шаг, когда-либо предпринятый афинянами в адрес восставших, но, какими бы злыми и черствыми ни сделали их страх, отчаяние и страдания, они все же отринули еще более зверский план Клеона.

Корабль, отправленный на Лесбос после первого заседания с приказом предать всех мужчин смерти, имел целый день форы, но вторая трирема была послана незамедлительно, чтобы отменить это распоряжение. Митиленские послы обеспечили гребцов едой и водой и пообещали им награду, если они раньше достигнут Лесбоса. Моряки, движимые возможностью совершить благое дело и получить вознаграждение, поплыли на огромной скорости, не останавливаясь даже для приема пищи и сна. Люди с первого судна не спешили исполнить свой жуткий долг, но прибыли в Митилену раньше. Фукидид живо передает конец истории: «Пахет успел прочесть решение народного собрания и собирался уже выполнить приказ, когда прибыла вторая [трирема] и спасла город. Так Митилена находилась на волосок от гибели» (III.49.4).

ГЛАВА 10

ТЕРРОР И АВАНТЮРА

(427 Г. ДО Н.Э.)

Реакция Афин на митиленское восстание выявила новый, более агрессивный настрой, который бросал вызов старому, умеренному подходу – наследию Перикла. Выборы 427 г. до н. э. привели к власти двух новых стратегов, Евримедонта и Демосфена, которые вскоре начали проводить более дерзкую политику. Даже умеренные чувствовали необходимость, пусть и осторожно, идти в наступление. Летом 427 г. до н. э. Никий захватил и укрепил небольшой остров Миноя у побережья Мегар, чтобы ужесточить блокаду города.

СУДЬБА ПЛАТЕЙ

Почти одновременно с нападением на Миною, однако, сдались защитники Платей. Спартанцы легко могли бы взять штурмом их стены, охраняемые лишь горсткой голодающих мужей, но им было приказано не брать город силой. Они вели себя так, «чтобы не возвращать город афинянам (в случае, если