Последний патрон Чехова - Руслан де Хан

кулак со стиснутыми в нём потоками ржавой кутерьмы, и с ноги ворвался в насильно распахнувшиеся чёрные врата, утонув в безграничном мраке когда-то серого фрактального мирка.

Медленно…

Чертовски медленно, словно нарочно разрезая маслянистый угар, расползавшийся по призрачным кубам, с неба, впервые с того самого дня, спустился белый… бесконечно белый цвет лоснящегося пиджака облегал истощённые плечи, а рубаха облипала проступавшие рёбра, подчёркивая лишь тонкость почерневших губ.

И всё же… едва нависая над землёй, словно неприкаянный дух, силуэт не касался пальцами пола, а с его ног сочилась маслянистая, словно жирные щупальца пролитой нефти, неестественно перетекающая и вязкая мана…

Чёрная, как Смерть.

— Раз ты здесь, то старуха добралась и до тебя.

Демонстративно расправив плечи, пугающий лик чистого зла исказился в подобии улыбки и, словно встретив блудного сына, протянул ко мне руку.

— И ты нашёл её руну… что же. Мы не такие уж и разные.

В тот же миг меня словно прожгло насквозь.

— Я верну Леру и временному двойнику мне не помешать… поверну время вспять столько раз, сколь придётся, но верну ту, что любила меня. Неудачника, ставшего богом…

От касания бледных пальцев, измазанных в маслянистой кутерьме, по призрачной глади зачарованного мира, растеклась широкая рябь, достигшая ног и сковавшая тело незримыми щупальцами маны.

— И не говори, что ты здесь не за этим же…

Я чувствовал, как мой ночной кошмар выедал мозги, оставляя на губах лишь кровавые потёки. Голову пронзали тысячи видений, словно разбросанная мозаика, но чем глубже Смерть вгрызался в голову, тем я отчаяние хотел ему поверить. Соблазниться призрачной надеждой и сделать всё, как и обещал любой мужик своей любимой, чтобы спасти наш единственный свет, но….

— У нас и правда одна цель… даже тошно.

Мой личный дьявол в Прадо медленно сжал пальцы, пронизав ноги жгучей взвесью из дымной кутерьмы. Все наши прожитые жизни смешались в голове в единый винегрет, который могло развязать только время, разрубив узел и сожрав лишь кого-то одного в пользу мира, который построил второй.

— У нас посторонние…

Я закрыл глаза и сквозь боль впитал потоки маслянистой кутерьмы, разорвав и дымчатый капкан. Из тени белоснежного пиджака тотчас распрямился Нагильфар, инстинктивно принявший сторону силы, но я знал его повадки наперёд. Стремительный рывок и портал обвился вокруг его шеи, а открылся в стороне, оставив пасть смыкать легендарные челюсти в отдельности от тела.

— А теперь ты…

Словно сам желая этого, Смерть проводил взглядом желтоглазую фигуру у него на плече, которую мне впервые удалось заметить наяву, и с визгом дымной маны, развеять силой кутерьмы.

— Давай закончим с этим…

Я стиснул зубы и сквозь немые слёзы, не смотря на трепещущий ужас, протянул врагу руку.

— Да будет так…

Словно измываясь над немощью подсосов, Смерть притянул меня к себе и с хрустом сероватых костяшек, сошёлся со смертным в рукопожатии судьбы. Я думал, что готов ко всему, но чёрные всполохи выжженных глаз мгновенно стёрли синеву и с адским заревом вгрызались в душу, медленно поглощая взглядом барицентр наших беснующихся сил. Миры сменялись раз от раза, обжигая красноватым пеплом на потоках кутерьмы, а протуберанцы между нами, развеяли, как дым, остатки фрактального мирка, оголив меха боярыни тайги. Место, где мы оба сделали выбор и о котором пожалели настолько, что стали носить Прадо.

Обледеневшие стены знакомой тюремной ямы встретили обжигающей стужей, уже давно позабытого мира без весны. Мира ревнивого леса, доставшего меня даже сквозь года и за чьё украденное лето я был проклят на бой с самим собой — самым страшным злом.

Злом, которое хочется понять.

И всё же, под хруст вырванной души, стрелочка часов вновь отсчитала годы до того самого дня, когда всё пошло под откос, а сквозь бурые разводы взвеси облаков моей разодранной маны, пронеслось любимое лицо и мрачные стены старого депо.

— Прощай… Лера.

Стиснув зубы, я не сдержался от улыбки, завидев любимые глаза, и в обнимку со Смертью, с последним вздохом утонул во взвеси раскушенного капсюля с золотистой кутерьмой.

А дальше была лишь тишина.

Ни ворот. Не котлов… не было даже чёртовых жаворонков и вечного древа. Ничего, кроме маслянистого угара бесконечной темноты. Не выдержав потрясений, время, схлопнулось, словно два пожара, погасивших друг друга смолью дыма и золотом огня. Ход мыли слился с пустотой, оставив в покое после урагана всполохов и болезненных огней, проходившихся по памяти катком.

Казалось, что я закрыл глаза. Не чувствовал. Не знал, а лишь сделал всё, что могло бы их закрыть в мире без чувств и единственного лучика света, но… Раз за разом, в теле проступала боль, словно истощённое время пыталось стереть меня из памяти, как досадную ошибку. Не лучшего в постели временного двойника, поправшего устои бытия и переписавшего стройный ход её хронологической фигуры. И всё же, боль повторилась вновь. Я спал с множеством девок и не нашлось бы той, что не простила мне всего-то одну «украденную» ночь и подсаженный приплод, но боль настырно возвращалась вновь и вновь.

— Кто… ты…?

Язык едва поддался уговорам головы, но глаза не верили в увиденную взвесь золотистой маны, разорвавшую руками беспроглядный мрак маслянистой кутерьмы.

— Натворил же ты делов… а ведь я предупреждала.

В мгновение ока развеяв оковы тьмы, блистательная фигура из маны и огня, спустилась ближе и бесследно стерев остатки маслянистых щупалец, мягко прислонила руку к моей груди.

— Тебе была дарована великая сила и право поиграть в бога, Рой… теперь дай времени течь, как задумано судьбой.

— Значит… теперь я точно всего лишь временной двойник?

Ослепительная фигура сочувствующе погладила по щеке и кивнула.

— Поверь, пусть уж лучше наша встреча войдёт в написанные тобой легенды, чем ею станет весь, переписанный тобою, мир, как хотел Смерть…

Под её пальцами стало жечь, но вместо боли незнакомка из видений лишь как-то печально рассмеялась и окунула меня в безумство золочёной кутерьмы.

— Не расслабляйся, юноша. Твой конец был прописан не здесь. В этом депо ты не умрёшь.

Ослепив вспышкой чистой маны, фигура растворилась без следа, а я горел от испарины, но вокруг вновь не было ни души. Словно всё было сном. Заделом на новую главу или дерьмовым сиквелом к старому кино с перевранной озвучкой, в которой я бы стал героем, а не пьяницей и мразью.

Вот только я давно уже не верил в сказки…

И всё же, под спиной была кровать Хэджон, а в груди мешалась боль и трепетавшая радость от того, что просто жив и слил свой самый жуткий ночной